Орудие Немезиды

У Муммия был такой вид, точно он с трудом сдерживал раздражение.

— Это смешно, — заговорил он. — Вам, разумеется, заплатят, если уж это вас так беспокоит. Я уполномочен предложить вам в пять раз больше вашего обычного дневного заработка, с учетом неудобств и… поездки, — осторожно заметил он. — Пятикратная гарантированная плата плюс квартирные и суточные.

Его последние слова привлекли все мое внимание. Уголком глаз я увидел, как Экон поднял бровь, советуя мне быть практичным — улица учит детей искусно торговаться.

— Очень щедро, Марк Муммий, очень щедро, — заметил я. — Разумеется, вы можете не знать, что с прошлого месяца я повысил свои расценки. Цены в Риме стремительно растут, с тех пор как непобедимый Спартак неистовствует по всем провинциям, насаждая настоящий хаос…

— Непобедимый? — Муммий казался лично оскорбленным. — Спартак непобедимый? Что ж, посмотрим, ждать осталось недолго.

— Я имею в виду, что он непобедим для римской армии. Спартаковцы разбили все посланные против них части и даже прогнали двух римских консулов, которые теперь с позором возвращаются восвояси. Я полагаю, что когда Помпей…

— Помпей! — злобно повторил это имя Муммий.

— Да, я полагаю, что, когда Помпею наконец удастся вывести свои войска из Испании, с восстанием будет быстро покончено… — продолжал я, понимая что эта тема, по-видимому, раздражала моего гостя, а мне хотелось сбить его с толку, чтобы потом назвать свою цену.

Муммий, сам того не ведая, славно этому помог, расхаживая по комнате, сердито хмурясь и скрежеща зубами. Но он не опустился до злословия на тему восстания.

— Посмотрим! — Это было все, что он мог пробормотать, слабо пытаясь прервать меня. Наконец он повысил голос и командирским тоном оборвал меня: — Мы скоро увидим, что будет со Спартаком! Вы, кажется, что-то говорили о ваших расценках.

— Да. Так вот, как я уже сказал, поскольку цены не поддаются никакому удержу… — Я медленно отпил глоток теплого вина.

— Да, да…

— Я не знаю, что вы или ваш хозяин могли слышать о моих расценках. Как не знаю, ни откуда вам известно мое имя, ни кто вам меня рекомендовал.

— Это не имеет значения.

— Прекрасно. Вы тут говорили о пятикратном размере…

— Да, в пять раз больше вашего ежедневного заработка за каждый день.

— Это может показаться довольно высокой ценой, если учесть, что моя обычная расценка… — Экон шагнул за спину гостя и показал большим пальцем: «Больше, больше, больше!» — восемьдесят сестерциев за день, — закончил я цифрой, взятой буквально с потолка и составлявшей примерно месячное жалованье легионера.

Муммий посмотрел на меня как-то странно, и какое-то мгновение я думал, что зашел слишком далеко. Ну и прекрасно, даже если он повернется и, не сказав больше ни слова, потопает из моего дома, я по крайней мере смогу вернуться в теплую постель к Вифании.

Но он разразился смехом.

Даже Экон и тот был ошеломлен. Я смотрел через плечо Муммия на то, как у него поднялись брови.

— Восемьдесят сестерциев в сутки, — повторил я так невозмутимо, как только мог. — Вам понятно?

— О, да, — отозвался Муммий, чей лающий казарменный смех сменился самодовольной гримасой.

— А пятикратная сумма составит…

— Четыреста сестерциев в день! — он опередил меня. — Считать я умею. — И при этом фыркнул с таким искренним презрением, что я понял, что мог запросить сколько угодно.

Моя работа часто сводит меня с богачами Рима. Постоянно затевая друг с другом тяжбы, они нуждаются в услугах адвокатов, адвокатам нужна информация, а добыча информации как раз и является моей специальностью. Я получал гонорары от таких адвокатов, как Гортензий и Цицерон, а то и прямо от их клиентов, и при том таких достойнейших, как, например, семейства Метеллов или Мессаллов. Но даже их озадачила бы мысль о необходимости платить сыщику Гордиану гонорар в сумме четырех сотен сестерциев в день. Так как же чудовищно мог быть богат человек, которого представлял Марк Муммий?

Сомнений в том, что я возьмусь за эту работу, больше не оставалось. Все решали деньги — Вифания заворкует от удовольствия, увидев, как в домашние денежные сундуки потечет такое количество серебра, а кое-кто из кредиторов, наверное, снова станет приветствовать меня улыбкой.

Любопытство замучило меня, как мне хотелось знать, кто же указал Марку Муммию дверь моего дома. Но ему нельзя дать возможность счесть эту победу легкой.

— Расследование должно быть достаточно важным, — льстиво заговорил я, стараясь придать своему голосу профессиональную холодность, а это было нелегко, поскольку в голове у меня бушевали фонтаны из серебряных монет. Четыреста сестерциев в день, помноженные на пять оговоренных суток работы, — это будет две тысячи сестерциев. Я смогу по меньшей мере отремонтировать заднюю стену дома, заменить потрескавшуюся черепицу на крыше атриума, а возможно, и купить новую рабыню в помощь Вифании…

— Это такое важное дело, каким вам вряд ли приходилось когда-либо заниматься. — Муммий кивнул с серьезным видом.

— И деликатное, как я понимаю.

— Чрезвычайно.

— Требующее секретности.

— Полной секретности, — согласился он.

— Видимо, на кону нечто большее, чем просто какая-то недвижимость. Честь — а?

— Больше чем честь, — серьезно ответил Муммий, кинув на закрытую дверь взгляд, в котором сверкнула тревога.

— Так, значит, жизнь? Речь идет о чьей-то жизни? — По выражению его лица я понял, что дело связано с убийством.

Жирный гонорар, таинственный клиент, какой-то убийца… У меня не оставалось сомнений. Я сделал все, чтобы придать своему лицу бесстрастное выражение.

Муммий был сосредоточен и отрешен — так люди смотрят на поле сражения, но не в порыве возбуждения, перед тем как начать убивать, а когда уже все кончено, и перед глазами лишь кровавое месиво тел да отчаяние.

— Не чья-то жизнь, — тихо проговорил он, — ставка — не чья-то одна жизнь, а много жизней. На чаше весов десятки жизней — мужчин, женщин, детей… Если это как-то не остановить, кровь потечет, как вода в Челюсти Гадеса[1].

Я допил вино и отставил кружку.

— Марк Муммий, вы можете наконец сказать мне без обиняков, кто вас послал и что я должен сделать?

— Я уже и так сказал слишком много. — Он покачал головой. — Возможно, к тому времени, как мы приедем, кризис закончится, проблема будет разрешена, и ваших услуг вообще не понадобится. И в этом случае будет лучше, если вы не узнаете об этом ни теперь, ни когда-либо впоследствии.

— И не будет никакого объяснения?

— Никакого. Но вам заплатят независимо от результата. Пять дней, — заверил меня он, — а потом вы сможете возвратиться в Рим. Если не раньше. Но во всяком случае не больше чем через пять дней. Именно за это время все будет кончено — так или иначе…

— Понятно, — заметил я, ровным счетом ничего не понимая. — А теперь скажите, куда же мы едем? — перешел я в наступление.

Муммий крепко сжал губы.

— Потому что, — продолжал я, — мне вовсе не улыбается мысль о том, чтобы прямо сейчас тащиться куда-то по сельской местности, не имея ни малейшего понятия о том, куда меня везут. В округе продолжается восстание рабов — мы, кажется, только что о нем говорили. Мои источники из окрестностей предупреждают меня о том, что любые поездки в высшей степени нежелательны.

— Вы будете в полной безопасности, — авторитетно заявил Муммий.

— Значит, вы даете мне слово солдата, что я не окажусь в зоне опасных действий?

— Я же сказал, что вы будете в безопасности.

— Вот и прекрасно. Тогда я, пожалуй, оставлю Бельбона здесь, пусть охраняет Вифанию. Ваш наниматель наверняка найдет для меня телохранителя, если это потребуется. Но Экона я намерен взять с собой. Могу я рассчитывать на то, что щедроты вашего хозяина распространятся на обеспечение его питанием и ночлегом?

Он скептически посмотрел через плечо на Экона:

— Но он же еще совсем мальчик.

1

Гадес (то же, что Аид) — согласно греческой мифологии, бог, владыка царства мертвых, а также само это царство. Челюсти Гадеса — вход в царство мертвых. — Прим. пер.