Джек и Фасолька

Когда я снова вышел, она поднималась по ступенькам. Как актриса, разыгрывающая финальную сцену, или девушка, молящаяся луне, она подняла руки над головой и медленно повернула ладони к потоку лунного света, к верхушкам пальм, как бы пропуская сквозь пальцы ливень серебряных монет.

Мой компаньон Фрэнк утверждал, хотя это и не вошло в его десять заповедей, что полуодетая женщина возбуждает больше, чем полностью обнаженная. Возможно, он прав. Я знаю только, что нагая Санни Мак-Кинни была вызывающе прекрасна, прекрасней, чем кто-либо из живущих на земле. Я быстро посмотрел по сторонам, туда, где справа и слева жили соседи. Дама, у которой я арендовал дом, посадила на своем участке деревьев, кустов, кустиков и виноградных лоз больше, чем растет на шести гектарах мемориального парка Агнес Лорример в Калузе. За это она получила прозвище «Шина, Королева Джунглей». Даже дальний край бассейна был отгорожен от ручья, протекавшего позади, низкорослыми мангровыми деревьями и более высокими соснами. Поэтому, кроме меня, не было других свидетелей Санниного поклонения луне, а она сама, казалось, вообще не интересовалась никем. Ее одежда была небрежно свалена в кучу на одном из шезлонгов. Пара голубых тапочек стояла на черепице возле шезлонга рядом с фиолетовой сумкой на длинном ремне.

— Нет ли у вас полотенца? — спросила она, откидывая с лица мокрые волосы. — Простите, что воспользовалась вашим бассейном, но я так долго ждала вас, и было так жарко.

— Сейчас принесу, — сказал я и вернулся в дом.

Когда я снова вышел, она растянулась в шезлонге, подложив руки за голову и слегка раздвинув ноги. Она открыла глаза.

— Я уже почти высохла.

Я протянул ей полотенце.

Она похлопала им себя там и сям, а затем бросила на черепицу. Мне было очень трудно смотреть только на ее лицо, она, казалось, наслаждалась моим смущением. Легкая порочная улыбка играла на ее губах.

— Это ваш «порше» там? — спросил я.

— Да, красный. Истинная принадлежность Мак-Кинни красный с черным, это наши цвета. Я не хотела загораживать вашу подъездную аллею.

— Но поставили машину у чужого дома.

— На вашем почтовом ящике нет номера.

— Буду иметь это в виду.

— Вы можете купить табличку с номером в любом хозяйственном магазине, на это стоит потратиться.

— Я собирался.

— Есть такие, что светятся в темноте.

И тут до меня дошло, что я разговариваю с совершенно нагой женщиной.

— Может, мне следует предложить вам халат?

— Зачем? — ответила она вопросом на вопрос.

Я промолчал, вернулся в дом и прошел в спальню. В чулане я нашел халат Дейл, но решил не давать его Санни и вынес ей свое белое японское кимоно с поясом, расписанное спереди черными каракулями японских иероглифов. Когда я вернулся в гостиную, она стояла голая перед телевизором, ее глаза были устремлены на экран, а тело дрожало в голубом электронном свете.

— О, японское, это хорошо, — сказала она и взяла кимоно, но не проявила ни малейшего желания надеть его и продолжала смотреть на экран. — У вас есть что-нибудь выпить? — спросила она.

Ей было двадцать три года, она была настоящей женщиной, как юридически, так и физически, но я не мог отогнать чувство, что имею дело с несовершеннолетней и поступлю аморально, если приготовлю ей выпивку. На телеэкране полицейский подробно объяснял, как ему удалось добраться до кричавшей леди прежде, чем ей перерезали горло.

— Чего бы вы хотели? — спросил я.

— Джин, если есть. Напиток с джином.

— Со льдом?

— Да, пожалуйста.

По телевизору шла реклама остросюжетного фильма следующей недели.

— Будем смотреть? — спросил я.

Санни пожала плечами, я выключил телевизор и пошел к бару. Когда я снова обернулся к ней со стаканом в руке, она, все еще голая, разгуливала по гостиной, изучая обстановку, как государственный оценщик.

— Я хочу, чтобы вы надели кимоно, — сказал я и протянул ей напиток.

— О, расслабьтесь, — сказала она, — я не кусаюсь. Здесь чудесно. Вы обставляли дом сами?

— Нет, я снял его с обстановкой.

— Чудесно, — повторила она и кивнула. — Вы ничего не налили себе.

Я вернулся к бару и приготовил себе то, что мой компаньон Фрэнк называет «мартини моей тещи»: неразбавленный, очень крепкий и очень холодный.

— Ваше здоровье! — Санни подняла стакан.

— Ваше здоровье!

— М-м-м… хорошо.

— «Бифитер», — пояснил я.

— Хорошо, — повторила она.

— Почему вы не хотите надеть кимоно?

— Я ненавижу одежду, — ответила она, но поставила свой напиток на приставной столик у барселонского кресла, подняла кимоно и надела его. — В самый раз, — сказала она. — Вашей подруги?

— Нет, мое.

— Симпатичное, — одобрила она и завязала пояс.

Кимоно оказалось с более широким V-образным вырезом, чем я помнил, и довольно короткое для нее. Она взяла свой стакан и беспечно — а на самом деле вызывающе — села в барселонское кресло и сказала:

— Думаю, вам интересно, как я оказалась здесь.

— Ломаю голову, как вы нашли меня.

— Ваш номер есть в телефонной книге, адрес тоже. Я пыталась сначала позвонить, но никто не отвечал. — Она пожала плечами. — Я посчитала, что у меня есть шанс застать вас вечером, дорога сюда недолгая.

Я кивнул, она улыбнулась.

— Вам неприятно, что я здесь? — спросила она и сделала большой глоток.

— Зачем вы здесь?

— Я хочу поговорить с вами о Джеке.

— О брате или о друге?

— Моего друга зовут Джеки, — ответила она, — моего брата зовут Джек. — Она кивнула. — Точнее, звали. Ведь Джека больше нет, так? — Она снова кивнула. — Что вы думаете о нем? Я имею в виду Джеки.

— Я познакомился с ним сегодня днем. На ранчо. Я знаю, что вы были с ним в ту ночь, когда убили вашего брата.

— Да, мне пришлось рассказать обо всем полицейским, хоть это было и нелегко.

По той позе, в которой она сидела, никак нельзя было сказать, что она чем-то озабочена. Неожиданно я вспомнил изречение моего компаньона Фрэнка о полуодетой женщине. Я смотрел в сторону. Санни улыбнулась, словно поймала меня на чем-то, чего никак не ожидала от трясущегося старика.

— Мужчины очень смешны, — сказала она, — знаете, я действительно пришла сюда кое-что рассказать.

— Тогда говорите.

— Итак, вас не заинтересовало, где Джек достал эти сорок тысяч долларов?

— А вы знаете, где он их достал?

— У меня есть некоторые соображения. М-м-м, хорошо, — сказала она и приподняла стакан. — Знаете, мать осуждает мое пьянство. Она осуждает и моего друга, и мой язык, будь она проклята. Или вы уже знаете это?

— Где же, по-вашему, брат взял деньги? — спросил я. — Если допустить, что они были у него на самом деле.

— О, я думаю, они у него были, — сказала она. — Где же, по-вашему, он взял их?

— Сперва я подумал о наследстве, но кажется, это не…

— Нет, мой отец не оставил ему ни гроша. Мне тоже ничего. Все перешло к матери. — Она опустошила свой стакан и сказала: — Я бы не отказалась повторить.

Я взял стакан у нее из рук, она снова улыбнулась без всякой причины. Я наполнил стакан и принес ей.

— Спасибо, — поблагодарила она и, отхлебывая джин, спросила: — Что думает полиция о том, где брат взял деньги?

— Как вам известно, они не нашли никаких денег и никаких подтверждений о наличии сорока тысяч долларов.

— Хорошо, он дал этому фермеру четыре тысячи, правильно? — спросила она. — Во всяком случае, так сказала мать.

— Да, но нет необходимости…

— Что это за джин? Судя по вкусу, дорогой.

— Так и есть.

— Люблю дорогие вещи, — сказала она. — Так что думает полиция?

— Я не знаю, что они думают сейчас, — ответил я, — раньше они предполагали наркотики, но…

— Наркотики? — повторила она и рассмеялась. — Мой брат однажды застал меня за курением марихуаны и так отшлепал, что я неделю не могла сидеть. — Она, казалось, на мгновение задумалась, вспоминая тот случай. — Нет, наркотики, несомненно, отпадают. Кстати, а у вас ничего нет? Травки, я имею в виду?