Страница 8 из 81
От его взгляда не ускользало и то, что Закольев устанавливал свои порядки, но под пристальным взглядом воспитателя следовал школьным правилам. Тогда он напускал на себя личину покорности, но лишь до тех пор, пока воспитатель был неподалеку. Как-то раз озверелый Закольев сбил с ног и принялся пинать одного кадета, как вдруг неожиданно из-за угла появились два воспитателя. Тогда он, скорчив жалостливую мину, наклонился над избитым: «Вот бедняга... надо же, ногу подвернул... дай-ка я тебе помогу встать, дружище!» А тот не осмелился и виду подать, что произошло на самом деле.
Он мог управлять даже кадетами постарше себя. Сергей видел, как это у него получалось: сначала Закольев просил о каких-то мелких уступках, чтобы те привыкли соглашаться с его просьбами. Потом его просьбы становились все навязчивей, пока не превращались в приказы. Когда же наконец старшему уже поперек горла была его назойливость, Закольев бросался в драку. И побеждал — по двум причинам. Первое, он знать не хотел никаких правил в драке. И второе, самое главное: он дрался так, как будто не чувствовал никакой боли. С таким противником драться было все равно что с загнанным в угол волком.
Дни и недели, которые последовали за переводом Закольева на верхний этаж, всю ту позднюю зиму и начало весны 1881 года школа продолжала жить своей обыденной жизнью: занятия в классе и боевая подготовка, воскресные и праздничные службы в школьной часовне, еда и сон. Но однажды один из старших кадетов поднял Сергея и его товарищей еще до рассвета и приказал следовать за собой. Наспех схватив в охапку одежду и полотенца, полусонные кадеты, дрожа от холода, последовали за «стариком», который вывел их в подвал, а затем повел за собой по длинному темному коридору. В полутьме было слышно лишь, как стекает по стенам вода, да еще шлепанье двенадцати пар босых ног по мокрому каменному полу. Коридор упирался в массивную железную дверь. «Старик» навалился на нее, и она со скрипом поддалась. Оказалось, они вышли к берегу озера Круглое, блестевшего в только-только начинавших проглядывать первых солнечных лучах. Лишь эти светлые лучи напоминали о том, что уже наступила весна. Озерное мелководье было еще затянуто тонким льдом, по берегу тоже кое-где еще лежали серые комья снега. Вдалеке на востоке темнели холмы, было тихо. Пока еще тихо.
— Всем раздеться догола! — приказал им старший, и сам первый, раздевшись, неторопливо зашел в ледяную воду, сначала по пояс, потом по плечи, а затем резко и шумно нырнул. Вынырнув почти у самого края воды, он быстро растерся полотенцем, а затем скомандовал:
— В воду, бегом марш!
Но Сергей заметил, что сам он едва сдерживает улыбку, глядя на их гримасы.
Бегом, конечно же, не получилось ни у кого. Бочком, переминаясь с ноги на ногу, малышня полезла в воду, и окрестности озера огласились пронзительными воплями и гоготом. Наконец решившись, Сергей плюхнулся в озеро, и тут же ледяная вода словно зубами впилась ему в кожу. Пулей он вылетел на берег и бросился скорей обтираться. На берегу тоже было весело — смеясь, мальчишки вырывали друг у друга полотенца, дергали за рукава гимнастерок, показывали красные пятна на груди и руках. Такого тепла и головокружительного прилива сил Сергею еще не приходилось испытывать, и все же, сказал он себе, надеюсь, это будет в первый и последний раз.
Но когда молодежь наконец управилась со своей формой и застегнулась на все пуговицы, старший объявил:
— Зарубите себе на носу, это только начало. Пока не станет совсем тепло, вам частенько придется бывать здесь в такую пору. Знаю, упражнение не из приятных. Но разве мы здесь для того, чтобы учиться приятному? Подобные упражнения закаляют тело и душу, как и подобает солдату, что готов в любой час положить жизнь за царя и Святую Русь. Настанет час, и лучшие из вас будут зачислены в гвардию.
«Гвардия... значит, и мне предстоит пойти по стопам отца?» — подумал Сергей
.5.
Прошло несколько недель. В один из дней, когда группа Сергея готовилась к занятиям по верховой езде, его позвал один из воспитателей, лейтенант Данилов:
— Сергей Иванов, вас вызывают.
Сергей сразу догадался, что это послал за ним его дядя. Предпоследний раз, когда его вызывали в кабинет директора, он узнал, что умер его отец. А в последний раз его вызвали, чтобы отпустить в увольнительную с дедом, о существовании которого он и не подозревал. Так что в этот раз он даже не знал, тревожиться ему или радоваться.
Господин директор обошелся без лишних предисловий.
— Мне только что сообщили, что ваш дед умер. Подождав мгновение, чтобы смысл его слов дошел до
Сергея, он добавил:
— Надо полагать, он сделал соответствующие распоряжения относительно вас. Вы узнаете о них в свое время. Ступайте, я вас не задерживаю, можете идти в часовню и помолиться о спасении его души, если у вас есть такое желание.
Сергей в часовню не пошел. Он вернулся в пустую казарму. Убедившись, что он один, вытащил из своего тайника материнский медальон и долго смотрел на фотографии. Вот теперь и дедуля Гершль ушел, чтобы соединиться с его родителями и с бабулей Эстер. Открывая этот медальон, он будет вспоминать и о нем тоже.
Он надел серебряную цепочку на шею, решив, что станет носить медальон, когда это покажется не слишком рискованным.
Потом он вытащил из тайника еще один дедов подарок — карту. Развернув ее на своей кровати, Сергей словно заново нарисовал ее в своей памяти. Убедившись, что запомнил каждый штрих, каждую отметку, Сергей разорвал карту на мелкие кусочки.
Вечером, в один из мартовских понедельников 1881 в их школу ворвалась новость, которая отодвинула на второй план все личные переживания Сергея, напомнив ему, что и его жизнь невидимыми нитями связана с тем, чем живет мир за пределами школы. Этот день выдался морозным и ветреным. Сергей с десятком других кадетов находился на учебной площадке на школьном дворе. Им как раз раздали деревянные сабли, чтобы отрабатывать приемы сабельного боя, когда на школьный двор через центральные ворота въехал незнакомый бородатый всадник в казацкой форме. Они все как один проводили взглядом незнакомца, который проскакал во внутренний двор, спешился и торопливой походкой вошел в парадную дверь школы.
Вскоре и кадетов всех собрали в часовне. Директор лично представил им новоприбывшего, Алексея Орлова, своего сослуживца бывшего, не без гордости в голосе прибавил он, по казацкому полку. Затем его голос стал строже и печальнее. С тяжелым сердцем, сказал он, приходится сообщать эту весть — государь наш, царь-батюшка Александр Второй, убит.
Затем и сам Орлов обратился к кадетам. Его голос звучал скорбно, но твердо:
— Спасибо, батюшка, — он почтительно поклонился отцу Георгию, — что принимаете нас здесь, в святом храме, — и продолжал: — Я был одним из тех, кому поручено охранять нашего царя-батюшку, беречь, как зеницу ока. Но мы не досмотрели... не уберегли... Царь наш пал от руки негодяев-бомбистов, которые давно замышляли убить его. Наш народ знает государя как царя-освободителя, даровавшего волю миллионам крепостных... даровавшего народу российскому невиданные и неслыханные в прежние времена свободы. Не за это ли возненавидели его те, кто осмелился поднять руку на нашего царя-батюшку? Скорблю только, что в ту страшную минуту мне не случилось закрыть своей грудью государя... Один из моих людей рассказал мне, как все произошло.
Орлов продолжал:
— Карета государя достигла верхней части одного из городских каналов, как вдруг невесть откуда появился молодой человек и бросил в упряжь лошадей нечто, что издали казалось снежком. Бомба взорвалась, но ранение царя оказалось неопасным. Увы, государь настоял на том, чтобы выйти из кареты, — взрывом жестоко ранило одного из казаков и мальчика-рассыльного, и государь лично захотел позаботиться, чтобы раненым была оказана скорейшая помощь.