Страница 10 из 11
Тогда Донченко вытащил «Смену» и прочитал:
– «В 21 час 45 минут во дворе огромного дома прозвучал сигнал воздушной тревоги…»
Дальше Антон запнулся, как репродуктор, на полуслове, потому что собеседник не выразил ни удивления, ни восторга. Наоборот, Раймонд взял у него газету, бегло просмотрел и, возвращая назад, сказал:
– Зря все это.
– Все равно все прочитают, – отозвался Антон.
Раймонд поморщился.
– Может быть, не все? – Ему даже говорить о заметке было неприятно.
– Значит, ты вообще против печати? – недоумевал Антон. – А еще комсомолец!
Малоподвижное лицо Тырвы с опущенными углами рта показалось ему особенно непривлекательным.
– Против, когда печатают ерунду! – ответил Раймонд.
– Как ерунду? В газетах? – Антон был воспитан в уважении к печатному слову.
– На учениях были недостатки, – пояснил Тырва. – А здесь о них ни слова. Значит, и заметка ни к чему.
Логика здесь присутствовала, но Антон ей не поверил.
– Дурак ты, Антоша, – ласково сказал Тырва и с сожалением улыбнулся. Улыбка смягчила его последние слова, и получилось совсем не обидно, но Донченко все равно прищурил глаза.
– Пожалуй, мне придется информировать некоторых читательниц, что ты – это вовсе не ты, а потому передать привета не удалось.
– Жанна? – догадался Раймонд. – Кстати, как дома обстановочка?
– Предупреждали ее, упрямую, – махнул рукой Антон, но от ответа на вопрос воздержался…
* * *
– Ну как? – спросила Жанна на следующий день, разворачивая газету. – Это он?
– Он, – сообщил Антон. – Тебе-то что?
Сестра оставила реплику без внимания.
– Привет передавал?
– Говорит «спасибо», – пожал плечами Антон. – Чего же еще говорят в таких случаях?
Жанна внимательно посмотрела на брата. Антон перехватил этот взгляд и вдруг заулыбался. Жанна вспыхнула, а Антон добавил как можно небрежнее:
– Еще спрашивал, как дома обстановочка.
Жанна независимо вскинула подбородок и углубилась в газету. Завтрак прошел в молчании. Если бы Антон знал, о чем она читает, то наверняка завладел бы газетой, не останавливаясь перед физическими методами. Бессовестная девка цитировала всякую ерунду, а когда в «Смене» напечатали про самое главное, словно язык проглотила.
Заметку прочитал перед строем старший политрук Петровский. Она называлась так же, как и первое сообщение о форме для «спецов», и поначалу не вызвала у слушателей никаких эмоций.
– «Мастерские Краснознаменного Балтийского флота изготовили для учащихся военно-морской спецшколы зимнее обмундирование…»
Читая, старший политрук не глядел на Майдана, но тот понял, что бывший Женя старается для него. На черта Димке нужна его декламация…
– «Форма, которую получают учащиеся спецшколы, такая же, как и у курсантов военно-морских училищ, только лента с золотым тиснением на бескозырке заканчивается бантом, укрепленным с левой стороны…»
Ребята загалдели, когда старший политрук сильно нажал голосом на слова «такая же», а насчет бантика прочитал скороговоркой. Как будто бантик не имел ровно никакого значения. В конце концов, с бантиком действительно можно было примириться. Главное – «такая же»!
Рыжий Политура выглядел именинником. Можно было подумать, что он лично эту заметку написал. Ребята так шумно обсуждали новость, что не дослушали заметку до конца.
– Разговоры в строю! – гаркнул Петровский во всю мощь и с той же торжественностью продолжал: – «На общегородском параде в ознаменование 23-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции колонна учащихся спецшколы промарширует в новой военно-морской форме».
Ребята повеселели. Когда строй распустили, Димка Майдан стал обсуждать возможные сроки выдачи настоящего морского обмундирования. Он никак не предполагал, что имеет к этой сенсации самое непосредственное отношение. Только Тырва казался недовольным.
– Видишь, Антон, – объяснял он Донченко, – корреспонденты опять напутали.
– Почему? – испугался Димка.
– Не «колонна учащихся», а батальон. На параде колонн не бывает.
– Чудак-человек! – облегченно вздохнул Майдан. – Какое это имеет значение?
Но Тырва любил точность. Сам Билли Боне считал эту черту характера очень важной для будущего командира флота.
– Военный человек должен выражаться коротко, точно, одним словом – лаконично, – провозгласил Борис Гаврилович в классе, когда они проходили устройство станкового пулемета.
В подтверждение этого Билли Боне показал какую-то железную штуковину и приказал доложить ее название.
– Гвоздик! – первым догадался Майдан. Предположение было достаточно лаконичным, но преподавателя военно-морского дела оно не устроило.
– Сами вы гвоздик! – возмущенно загремел Билли Боне. – Объясняю, перед вами разрезная чека трубчатой оси замочных рычагов станкового пулемета системы «максим»!
Тырва точно следовал рекомендациям Билли Бонса и рисковал за волнами не заметить моря. Тут уж ничего не поделаешь, и Билли Боне здесь был ни при чем. Димка Майдан переглянулся с Донченко, и оба они с сожалением заулыбались.
«И чего она нашла в этом дотошном парне? – подумал Антон о своей сестре. – Бархатов – я еще понимаю».
Целый день Антон вынашивал планы отмщения сестрице. Подумать только: он мог сегодня первым принести в школу потрясающую новость. Но теперь отец не станет на защиту вредной девчонки. Газета будет его, а Жанна пусть читает ее во вторую очередь.
Донченко не знал, что Жанна целый день ходила подавленная. Ей как-то сразу расхотелось приглашать в дом приятелей брата. Но взять свои слова назад было уже невозможно.
Глава 6 ДВЕ ШЕРЕНГИ МОСЛОВ
До праздников оставалось всего восемнадцать дней. Дни были наполнены радостным ожиданием. Димка Майдан и Жорка Куржак на всех переменах вытаскивали из кармана никелированные мундштуки и как будто плевались в блестящие трубки. Их приняли в школьный духовой оркестр. Диме выдали трубу средней величины под названием «баритон», Жорке – поменьше, «альт». Мундштуки были от инструментов. «Плеваться» в них рекомендовал сам капельмейстер. Он сказал, что это необходимо для тренировки губ.
В понедельник после занятий первый взвод первой роты строем направился в баталерку. Так по-флотски назывался вещевой склад. В коридоре занял исходные рубежи следующий взвод. Десятиклассники хватали за шиворот и заворачивали обратно всех остальных болельщиков. Но никто не торопился домой. Димке удалось проскользнуть через кордоны и заглянуть в дверь. Он увидел в баталерке «самого Костю Радько», Рыжего Политуру и боцмана Дударя, словом, всех кадровых военнослужащих, которые работали в спецшколе.
Радько стоял на коленях перед десятиклассником с портняжным сантиметром в руках. Однако загадочные действия военрука остались для Димки тайной, так как в этот момент его невежливо оттянули за шиворот и выдворили в вестибюль, где толкались ребята из младших рот.
Первый взвод примерял форму утомительно долго. Из баталерки распространялся восхитительный дух лежалого сукна и гуталина. Наконец появился счастливец с бумажным пакетом в руках. Пакет в руках у парня оказался довольно тощим, а его обладатель разочарованным.
– Ни одна шинель не подошла, – объяснил он ребятам. – И ботинки тоже.
Зато кант на бескозырке точно имелся. Белый суконный ободок змеился по мятому краю фуражки. Изнутри туда вставлялась плоская пружинка обручем, но силы у нее не хватало, чтобы распялить как следует поля.
– Ничего, – сказал Жорка Куржак, с сожалением возвращая бескозырку владельцу. – Можно попробовать пружину из будильника.
Бант, к общему удовлетворению, совсем не походил на девичий. Бантом называлась черная лента, забранная плоскими симметричными складками. Если складки тщательно разгладить, будет совсем незаметно.
Было ясно, что сегодня очередь до третьей роты все равно не дойдет. Димка предложил приятелю идти по домам. Куржак отказался. Он не покидал своего поста до тех пор, пока баталерку не закрыли. Десятиклассники охотно показывали мятые шинели, на которых серебрился инеем непрокрашенный ворс, демонстрировали, как застегивается клапан на брюках. За вечер Жора Куржак усвоил много совершенно необходимых сведений и как-то упустил из виду, что на следующее утро назначена контрольная по анатомии.