Седьмая невеста

Короткий укол в сердце возвестил о том, что совесть Кумбара еще не отошла в мир Серых Равнин, а, будучи смертельно больной, все же пока дышала. Он дернулся всем телом от внезапного озноба, помянул проклятого Нергала, застившего глаза, но тут же и оправился. Покачивая головой, сайгад спустился вниз и вышел в сад. Здесь его уже ждал десятник императорской стражи.

Новый день выдался тихим, нежарким. Ровно, в не спешном ритме тянулось время, уставшее от бешеных скачек по миру. Казалось, жизнь замедлила свой ход, но – словно перед разбегом.

Конан нашел Динию в императорском саду. Там, под абрикосовым деревом, она сидела на мягкой шелковистой траве, тоскливо глядя в голубое небо. Оранжевый диск, уже готовый к закату, потускнел, и на него можно было смотреть – не больше нескольких мгновений. Конан легко опустился на траву рядом с девушкой и с улыбкой заглянул ей в лицо.

– Конан!

Диния ласково тронула тонкими, но сильными пальцами его огромную длань, улыбнулась в ответ.

– Я думала, ты не придешь нынче…

– Я пришел, моя красавица. И, клянусь Кромом, ты не пожалеешь об этом.

– Я не пожалею…

Диния приникла к мощной горячей груди и так застыла, слушая биенье его сердца. Она не ждала сегодня своего возлюбленного – невесты Илдиза делили с ним его ложе, по одной каждую ночь. Играя им на лютне легкие и светлые мелодии, девушка с болью в душе слушала бесконечные беседы о киммерийце. Ее не стеснялись: она была чужой, и – для них она была мальчиком, нищим мальчиком, коего во дворце держат из милости. А ее лютня…

Ни одна из императорских невест ничего не понимала в музыке; только Алма слушала с неподдельным интересом и искренним наслаждением, уважая ее искусство, восхищаясь ее тонкими быстрыми руками. Теперь Алмы нет, и слушать музыку некому. Ах, Диния давно ушла бы из дворца, из Аграпура, ушла бы далеко-далеко, туда, где ее лютня будет считаться не менее почетным инструментом, чем шило сапожника или топор плотника, ушла бы, но – здесь Конан.

– Ты еще здесь? – насмешливый голос варвара вернул ее на землю. – О чем ты так задумалась?

– О тебе. – Она сказала почти полную правду.

– И что же ты думала обо мне?

– Скажи, любимый… Кумбар знает, что… невесты при ходят к тебе ночью?

Ей показалось, что горячая грудь его вдруг стала холодной, будто камень после долгой северной ночи. Однако он даже не пошевелился.

– А тебе это откуда известно? – Его голос был так же холоден.

– Ты забыл… Я каждый день развлекаю их своей игрой.

– Кром… Всю жизнь мечтал найти немую красавицу и на ней жениться… Языки у женщин длиннее хвоста Сета! А ты? Не вздумала ли ты ревновать?

– Что ты! – Диния испугалась. – Что ты, Конан… Я же знаю… Кто я тебе? Так, одна из многих…

– Одна из лучших… – проворчал киммериец. Голос его тем не менее слегка потеплел. – Да, Кумбар знает. Здесь такие странные законы… Невестой императора должна быть непременно девственница, но брачное ложе занимает уже женщина, и в том заслуга не Илдиза…

– А чья? – удивилась Диния.

– На сей раз – моя, – нехотя пояснил варвар. – А вообще этим занимаются ребята из личной охраны владыки. Но Кумбар с ними договорился…

– О-о-о, Конан… Это ужасно…

– Почему? – Он пожал плечами. – Если у Илдиза на это не хватает сил – кто-то обязан ему помочь… Девушки только рады. Можешь себе представить, что ждет их дальше? Кроме евнуха да престарелого супруга им уже не видать мужчин… Потом дети – и все. Лет через двадцать бедняжкам будет нечего вспомнить, кроме той, первой ночи…

– С тобой?

– Со мной. А чем я хуже Илдиза? Довольный своей шуткой, Конан тихо рассмеялся.

– Ты лучше, – не приняла его тона Диния. – Ты лучше всех, любимый…

Она положила руки ему на плечи, заглянула в темные синие глаза. Но любви, коей жаждала, не увидела там. Конан смотрел легко, беспечно, не думая вовсе о любви, но с удовольствием рассматривая нежную, почти прозрачную кожу девушки, голубоватые вены на висках, вьющиеся пряди белокурых густых волос… Только раны на сердце не дано увидеть ему…

– О!

Диния отшатнулась вдруг. Гримаса отвращения исказила ее прелестные черты.

– Зуб Нергала!

Киммериец с удивлением проследил за ее взглядом и на морщинистой коричневой коре дерева заметил маленького желтого жучка с черными поперечными полосками. Он хотел было сощелкнуть его, дабы успокоить девушку, и не успел – Диния быстро смахнула насекомое на траву и ловко придавила его торцом своей лютни.

– Все! – Она торжествующе посмотрела на варвара и, кажется, готова была даже поклониться, словно только что закончила играть.

– Он ядовит? – поинтересовался Конан, ложась на спину и прикрывая веки.

– Да! Это самый настоящий Зуб Нергала! Я видела таких жуков в Аквилонии. После его укуса тело начинает гореть будто в огне, и так продолжается несколько дней… А потом – потом наступает смерть… Но человек уже ничего не чувствует… Откуда он взялся в императорском саду?

– Нергал знает… – лениво пробормотал варвар. – Сыграй-ка лучше что-нибудь веселое…

– Здесь?

– Можно и здесь.

– Садовник услышит… Меня могут прогнать из дворца…

– Тогда пойдем к тебе.

Конан открыл глаза, с улыбкой посмотрел на порозовевшую Динию.

– Пойдем к тебе, – повторил он. – До ночи еще есть время…

Кумбар мрачно стоял над распростертым на полу телом Баксуд-Маланы. С кинжала, зажатого в его руке, медленно капала кровь, тут же впитываясь в толстый багровый ковер. На свинячьей физиономии сайгада ясно было написано отчаяние.

Стражник, охранявший половину невест, побежал за Конаном, скуля от ужаса: он уснул на посту, и сайгад раз будил его несколько мгновений назад яростным пинком в бок. Теперь парня ждала незавидная участь, но Баксуд-Малане это уже не могло помочь.

В ее широко раскрытых глазах Кумбар прочитал удивление, которое, вероятно, пришло на смену радости – на губах девушки застыла улыбка, чуть робкая, ласковая; подол длинного белого платья разметался по ковру; рукав, как и грудь, был обагрен кровью. Она шла к Конану – в этом старый солдат не сомневался. Но кто – кто? – мог ждать ее с кинжалом в руке в коридоре дворца, с обеих сторон замкнутом стражниками? Стражниками… Кумбар с горе чью посмотрел в самый конец коридора, где и сейчас еще спал один из них. Он даже не проснулся от вопля своего приятеля! Тьфу!

Наконец из-за угла выскочил полуголый Конан – сайгаду показалось, что его не было вечность, – подлетел к трупу девушки, опустился на одно колено. Кумбар вздрогнул от короткого негромкого рыка, что вырвался из глотки варвара: столько боли и ярости услышал он в нем, столько первобытной силы, способной смести на своем пути все лишнее, все ненужное, что ледяная волна страха окатила старого солдата.

Не окажется ли ненужным и лишним он? С огромным полудиким киммерийцем вряд ли смог бы сразиться хоть один воин из войска Илдиза Туранского. Раздраженный сим неприятным чувством, которое, конечно, было навеяно затишьем ночи и смертью девушки, сайгад отворотил взгляд от Конана и вновь посмотрел на спящего вдали охранника. Его охватило вдруг горячее желание подойти к этому храпящему во всю глотку недоумку и дать ему хорошего пинка – такого, чтоб кубарем скатился с лестницы и проснулся наконец! Сайгад заскрипел зубами в ярости, и тут варвар поднял голову.

Взгляд его темно-фиолетовых глаз был страшен. «Зверь, – подумал Кумбар восхищенно, – настоящий зверь…» Налитые силой мускулы юного гиганта перекатывались под бронзовой кожей; спутанные черные волосы покойно лежали на широких плечах, готовые вновь взметнуться крылом ветра при первом же движении киммерийца; искаженное гневом лицо с грубыми, но правильными чертами сейчас было пре красно.

Несмотря на трагические обстоятельства, сайгад залюбовался великолепной фигурой парня – сильной и гибкой, достойной резца ваятеля… «В Аграпуре нет таких ваятелей, – промелькнуло в голове Кумбара. – Все глупцы и бездари… Понатыкали везде толстого бородатого Эрлика, а в глазах его ничего – пустота, как у бедолаги Бандурина…»