Страница 6 из 10
– Да у меня есть запаски!
– Ты меня понял, Дима… Глаша, а ты сообрази чего-нибудь на ужин. Нам всем силы понадобятся.
– Можно вопрос? – подала голос Глафира.
– Конечно! Спрашивайте.
– Дмитрий, а кто такая Людмила?
Глава 5
16 июля 2008 г.
– В соседней палате одна женщина в обморок упала. Это от духоты. Предлагаю открыть форточку…
Самая молодая пациентка, Оля, окинув палату с лежащими на кроватях женщинами, восприняв их молчание как согласие, придвинула тяжелый стул к окну, поднялась на подоконник и открыла форточку.
Стоял июль, за огромными, почти во всю стену, непромытыми, в подсохших дождевых потеках окнами плавился от жары город. Даже кроны деревьев вокруг больницы казались какими-то болезненными, вялыми. Рыжий горизонт портили заводские трубы.
– Свежий воздух – это, конечно, хорошо, да только в коридоре окна все распахнуты, значит, будет сквозняк, а мы после операций… – голосом, похожим на стон, отозвалась одна из женщин. Несмотря на жару, она в теплом халате лежала под шерстяным одеялом.
– Накроетесь одеялами, да и все, – пожала плечами Оля.
Высокая, хрупкая, с узлом светлых волос на затылке, бледная, с курносым носом и тонкими губами, она была некрасивая, но какая-то милая, отзывчивая, добрая, и все ее в палате жалели. Она – единственная, кого никто не навещал, не приносил еду и все то необходимое, что требуется женщине после гинекологической операции. Все знали, что у нее нет мужа, родственников, а на более подробные расспросы никто не решался, все понимали, что ей и так больно. У нее дольше всех не заживал шов, и ей, прямо в присутствии соседей по палате, молодой доктор с непроницаемым лицом выдавливал металлическим инструментом гной из-под кожи на шве, и она, стиснув зубы, рыдала от боли…
– Девчонки, да она права, конечно, нам всем нужен свежий воздух… Пусть хотя бы форточка будет открыта. Это вчера шел дождь, и можно было простудиться, а сейчас-то градусов тридцать, не меньше… – сказала женщина средних лет, устроившаяся на кровати с вязаньем. – Главное, чтобы дверь была закрыта.
– А я вот не понимаю, – подала снова голос женщина в теплом халате. – Мне вот скоро семьдесят будет, у меня опухоль. Ладно, я нарожала троих детей, у меня внуки и правнуки имеются. А вы-то, девчонки, вам еще и тридцати нет, а у вас уже все хозяйство удалили. Режут вас здесь, как поросят. Давно ведь уже новый способ изобрели, как эту миому убивать без операции. Перекрыть какой-то пластиковой штуковиной сосуд, который питает ее кровью, да и все… Она сморщивается, погибает… Я сама видела по телевизору, очень даже доходчиво объяснили, показали…
– Так это в Москве или каком другом большом городе. У нас же все по старинке…
Внезапно дверь открылась, и на пороге появилась незнакомая женщина в белом халате. Строгое лицо, черные с проседью стянутые на затылке волосы. Окинув всех взглядом, она хотела было уже повернуть обратно, как вдруг заметила возле окна Олю, и строгое лицо ее смягчилось улыбкой.
– Оля? Это ты? Еле узнала…
– Валя? – Глаза Ольги моментально наполнились слезами, и она буквально бросилась к посетительнице. Зарылась лицом в белую ткань халата, разрыдалась. – Я уж и не ждала тебя…
Она не говорила, а мычала сквозь тихие, сдавленные рыдания.
Все в палате испытали приятное чувство облегчения – как же, есть бог на свете, вот и Олю, бедняжку, пришли проведать.
– Здравствуйте, женщины, – неожиданно обратилась посетительница ко всем присутствующим. – Как поживаете? Выздоравливайте поскорее и уходите отсюда… Нехорошее это какое-то место… Женщин как на пытку свозят… Вон во дворе сколько машин стоит…
Кто-то слабо улыбнулся ей в ответ, кто-то просто кивнул, а кто-то тяжело вздохнул.
– Меня зовут Валентина. Самой нездоровилось, потому и не навещала свою подружку. Думаю, приду, вас всех заражу. Сейчас поправилась и пришла. Олечка, вот принесла тебе яблоки, сок… Выздоравливай поскорее. Тут – теплый куриный суп, здесь котлеты… Ешь и постарайся думать только о хорошем.
Выложив продукты, Валентина увела Ольгу за собой в коридор. Сели на кожаный диванчик под пальмой.
– Ну, как ты, дорогая? Понимаю, что тебе тяжело было, что никто тебя не навещал… Но ты же сама знаешь, у меня гнойная ангина… Еще насморк. Понятия не имею, где успела подхватить эту простуду.
– Это от вентилятора. Я же говорила вам…
– Что ты все «выкаешь»? Давай уже на «ты». Все-таки не первый день знакомы. Знаю, о чем ты хочешь меня спросить. Да, конечно, я сделала все так, как ты сказала мне перед тем, как попасть сюда. Я позвонила ей на домашний. Убедилась, что она дома, и после этого поехала к ней домой. Пришлось объясняться с консьержкой. Сказала, что я от родственницы, что ее родная сестра в больницу попала. Короче, пустила она меня. Я поднялась… А дом-то, я тебе скажу, в самом центре. На каждом этаже по одной квартире, представляешь, какие там квартиры?! Огромные! Поднялась я, значит, позвонила. Слышу голос такой удивленный, ну, понятное дело, она же никого не ждала. Говорю: «Я от Ольги». Сразу открыла. Смотрю – стоит такая фря. Красивая мадам, молодая… Я почему-то представляла себе ее намного старше. А она совсем девчонка. Вся, как елка, увешана украшениями. Золото, брильянты. Словом, все, как ты говорила. Очень богатая твоя сестричка. Внутрь квартиры она меня, конечно, не пустила, но я успела кое-что рассмотреть за ее спиной. Длиннющий коридор, а по обеим сторонам двери, в комнаты, значит. Повсюду ковры, цветы, лампы какие-то красивые…
– Валя… ты не о том…
– Да-да… «Кто вы такая?» – спрашивает она меня. Спрашивает, а глаза блестят таким нехорошим блеском. Вот вижу, недобрый она человек. Я говорю, что от тебя. Что сестра, мол, твоя больна, что ей предстоит операция, что ей нужны помощь, деньги…
– А что она?
– У меня, говорит, сестры нет, – сказала Валентина и поджала губы, как если бы ей стало стыдно за чужие слова.
– Прямо так и сказала? – еще больше побледнела Ольга.
– Я говорю: «Побойся бога, как это нет, когда вы с ней одной крови, когда родные сестры». А она отвечает: «Вы ничего не знаете, а потому не вам судить. Спросите Ольгу, она вам все расскажет».
– Значит, не простила, – судорожно вздохнула Ольга. – Конечно, я виновата перед ней. Но я же не со зла. И вообще, если бы ей негде было в то время жить, а так-то… У нее еще тогда все было в шоколаде. Жених ее умер, Царство ему Небесное, но, видать, так любил, что все ей оставил. Все-все! И что было дальше?
– Я вложила ей в руки записку, которую заранее приготовила. Там написано, в какой больнице ты лежишь, в какой палате. Что операция через два дня. Что еще не поздно хирургу заплатить, чтобы хотя бы часть матки оставили, и чтобы разрез не продольный, а поперечный сделали, девушка ты молоденькая еще, чтобы на пляже в купальнике шрама не было видно… Да и швы они тоже разные делают. Заплатишь – не видно будет, а так…
– Ладно, Валя, спасибо вам… тебе… Значит, все она знала, но все равно не пришла. Что ж, может, она и права. Ведь это по моей вине мы с ней остались без родительской квартиры.
– Да сука она, вот кто! – в сердцах шепотом воскликнула Валентина. – И сердце у нее холодное, черствое. Если она баба, то понимать должна, что ты сделала это не со зла, что тебя обманули, в душу плюнули… А она, вместо того чтобы пожалеть… Э-эх! Ты добрая, вот что я тебе скажу. Даже чересчур. Нельзя быть такой. В жизни приходится еще и не с такой подлостью сталкиваться… Надо уметь драться, постоять за себя.
– Что ты имеешь в виду, Валя? То, как она сейчас живет, полностью ее заслуга. Значит, и она так любила своего Виктора, что он понял это и перед смертью оставил завещание в ее пользу. Это ее заслуга. Это ее жизнь. Это она выстроила ее именно так!
– Да ты даже не представляешь себе, какими деньжищами там пахнет! Думаешь, у нее нет денег тебе на квартиру?