Страница 2 из 12
Песня черной шали Я — черная шаль, И черна потому, Что ныне печаль У кого-то в дому. Средь ночи беззвездной, Средь белого дня Нет в мире покрова Печальней меня. Я — черная туча Над вешней долиной, Воронье перо На груди голубиной. Гроза, что затмила Сияющий день, Загубленной радости Черная тень. Я — черная шаль, Я черна оттого, Что носит сиротство меня И вдовство. В сердцах матерей Я живу неустанно. В груди дочерей Я — как черная рана. Черна, как печаль, Моя чернота. Я — черная шаль, Я — поминок фата. Я горе храню Под своей чернотой, Меня надевают Полночной порой. Меня не снимают Средь белого дня. Нет в мире покрова Печальней меня.
3
МОЯ БЕСЕДА С ЧЕРНОЙ ШАЛЬЮ — Скажи мне, всегда ли ты черной была? Быть может, когда-то была ты бела? — Как пена морская, была я бела, Как белые чайки, по сини плыла, Как чайки, что, пены коснувшись слегка, Уносят ее белизну в облака. Была белопенной, молочной такой, Когда твоя мама была молодой. Когда ей поднес луговые цветы Отец твой… И был он моложе, чем ты, Подтянутей, строже по стати и сути. Учился отец твой не в Литинституте, И много трудней, чем живете вы все, Он жил — сирота, муталлим медресе. …Пошли на базар продавать вороного, И вот на плечах у невесты — обнова. Помазали медом невесте уста: — Пусть жизнь твоя будет сладка и чиста. О, как я плясала на свадьбе у них… Смотрел на невесту влюбленный жених!.. Поэт, он тогда о стихах позабыл И глаз восхищенных с тебя не сводил, На палец мою намотав бахрому… — Так что ж изменила ты цвет?.. Почему? — Ах, свадебный пир еще длился в ауле, А черная весть прилетела как пуля, Дурное — оно как на крыльях спешит: На фронте врагами был родич убит. На землю чужую, от дома далеко, Упал он, сраженный, и сгинул до срока, И буркой прикрыли его земляки. А мама печальную песню Чанки Запела о том, как поверженный пал Вдали от отчизны отважный Батал. И слезы катились по мне то и дело, И я все мутнела, и я все чернела… — Скажи, что еще приключилось с тобою? Была ли когда-нибудь ты голубою? — Была… Голубей, чем небесный атлас, Была я в тот самый торжественный час, В тот день, для отца твоего незабвенный, Когда твоя мама с покоса не сено — Дитя привезла, прошептала, смутясь: «Хоть сына вы ждали, но дочь родилась!» Отец твой — а это вы знаете с детства! — Вдруг весь просиял, точно солнце, отец твой, Взял на руки дочь, и услышал Хунзах: — Смотрите!.. Весь мир у меня на руках! Ребенок! Но есть ли созданье чудесней?! Да будешь ты, дочка, той первою песней, С которой встречают весеннюю рань! Купил он для мамы лазурную ткань, Чтоб маму и дочь обходили невзгоды, Чтоб не было к дому пути для врага — По старой примете над дверью у входа Прибил он витые бараньи рога. А мама, лазурной окутана тканью, На крышу взойдя, источала сиянье, Глаза ее были синее, чем тот В Сорренто тобою увиденный грот. — Куда же девалось сиянье лазури?.. — Оно потонуло в печали и хмури, И может ли рог — хоть витой, хоть какой — Препятствовать натиску злобы людской?! Лазурь мою смыло слезою соленой… Какой только я не была! И зеленой, Как в Африке знойной могучий банан. Лиловой была, как просторы полян, Что в мае коврами фиалок одеты. Была и кофейного теплого цвета, Оранжево-желтой была, как закат, Была золотистою, как листопад, И серой, как надпись на старом кинжале, — Цвета перемены судьбы отражали. И злобная зависть, вражда, клевета Злорадно гасили живые цвета. Чуть искорка счастья затеплится в недрах, Как тут же потушит недремлющий недруг. — Но разве все лучшие люди земли Веселые краски сберечь не могли? — Веселые краски?! Да как уберечь их, Когда все бело от костей человечьих, Когда по дорогам шагает война И кровью земля напилась допьяна?! В те годы тела устилали равнины, И души солдат, словно клин журавлиный, По небу летели, как в песне твоей, — Той песне, какую сложил ты поздней… Весь мир пропитался и горем, и злобой. «Веселые краски»! Сберечь их попробуй! И стала я тусклою, словно зола. Казалось, надежда навек умерла, Казалось, цвета я меняла напрасно… — Скажи, а была ты когда-нибудь красной? — Была я, как пламя пожара, ярка. Но спрячешь ли пламя на дне сундука?.. Из мрака поднимется к небу светило. Все красное мама твоя раздарила Бойцам — партизанам, героям Хунзаха, Чтоб красной звездою сверкала папаха, Чтоб, в бой устремляясь, могли смельчаки Украсить шинели свои и штыки. В семнадцатом Женские красные шали Знаменами гордыми в небо взмывали. Потом из остатков пробитых знамен Тебе — пионеру — был галстук скроен. Прекрасные ленты багряного цвета Вились на пандуре Махмуда-поэта. Когда же навеки замолк наш певец, Упавший пандур подхватил твой отец, И ленты взметнулись по-прежнему ало При звуках «Заря обновленная встала»… Над миром весенняя встала заря, И мир обновился, пылая, горя, Ты — отпрыск Гамзата, ты — сын его третий, На землю явился на раннем рассвете. И, может быть, ты потому и поэт, Что мама тебя завернула в рассвет. — Все верно… Но гибли в горах сыновья. Война раздирала родные края. Аулы, враждуя, точили кинжалы… Так что же ты черною снова не стала? — Послушай! Боюсь я, что в дальних скитаньях Совсем позабыл ты о старых преданьях. Ты вспомни былое, ты вспомни рассказ, Который от мамы ты слышал не раз.