Адриан. Золотой полдень

Теперь на корабле, оставшись один на палубе, заглядывая на сочные обильные звезды, с той же обжигающей, ледяной ясностью осознал — если Адриан доберется до власти, эта история вполне может выйти ему боком. Он злопамятен, жесток, его поступки непредсказуемы.

Ларций почувствовал ужас, вообразив, что не корабль, а он сам бредет по этой безмерной, темной, невнятно шевелившейся глади.

Куда идет? В чьи лапы стремится?..

Глава 3

В Азию Корнелий Лонг прибыл в конце лета 116 года.

Триера пристала в Селевкии Пиерии, являвшейся морскими воротами столицы провинции Антиохии* (сноска: Антиохия — столица провинции Сирия, третий по величине город в империи после Рима и Александрии. Население более шестисот тысяч. Важный торговый центр и промышленный центр азиатских провинций. Знаменит святилищем Аполлона Дафнийского, гробницей Германика и центральным проспектом длиной ок. 7 км. Проспект по ночам освещался и был украшен крытой колоннадой. Население составляло 600 тыс. человек). Прошло полгода с того дня, как третий по величине город империи был разрушен мощным землетрясением,* (сноска: Землетрясение произошло 13 декабря 115 года) однако за это время было сделано немало. Судя по описаниям очевидцев, здесь все лежало в развалинах, погибших насчитали более двадцати пяти тысяч. Теперь же поднятый из руин мост через полноводный Оронт посвечивал свежими, наложенными из бетона заплатами, имперская дорога по всей длине была отремонтирована и сглажена. В городе повсюду трудились строители, завершавшие восстановление знаменитой колоннады, возведенной вдоль главной улицы и имевшей в длину более четырех с половиной миль* (сноска: Мера длины, тысяча двойных шагов, 1,598 км). Работали дружно, без окриков надсмотрщиков, впрочем, самих надзирателей было немного и все без кнутов. Подрядчик из местных греков, недобро засмеявшись, пояснил, что в Антиохии кнут не нужен. Зачем кнут, если сам наместник раз в два дня объезжает стройки и не скупится на милости и наказания, проверяет сметы. Будто ему больше делать нечего. На первое щедр, добавил грек, на второе — скуп.

— Правда, — не скрывая злорадства, заявил подрядчик, — не долго ему здесь царствовать.

— Отчего же? — заинтересовался Ларций.

— О том предупреждают звезды, — уклончиво ответил грек.

— Говори прямо, — распорядился префект, — я не принадлежу к сторонникам Адриана.

— Значит, ты принял сторону Лаберия Максима и Авидия Нигрина? — ухмыляясь, спросил подрядчик и, вгоняя Лонга в оторопь — выходит, даже простым подрядчикам известен расклад сил в императорском претории?! — высказал суждение. — Разумно. Тогда ты сам должен знать, почему вокруг императора так много людей, которые жаждут укоротить наместника.

Грек неожиданно посерьезнел и, как бы через силу сообщая великую тайну, добавил.

— Говорят, было пророчество. Астрологи объявили, что нашему умнику недолго коптить землю. Далее понимай, как знаешь. Здесь, в городе опасаются, как бы Антиохию в случае чего не взяли штурмом, ведь мы все заложники Адриана. Он будет обороняться до последней возможности, а нам это зачем?

Он помолчал, потом еще злее добавил.

— Разве что женщины встанут на защиту своего любимчика. Уж он потаскался в Антиохии.

После короткой паузы местный высказал пожелание.

— Вы, римляне, постарались бы решать свои дела в Риме или в Италии. Там и волочились бы за чужими женами.

Эти слова префекту оптимизма не прибавили.

Та же рабочая обстановка встретила вновь прибывших во дворце наместника. Несмотря на поздний час, — на небе уже зажглись звезды, — все, находившиеся во дворце, были при деле, праздношатающихся по коридорам и залам роскошной двухэтажной виллы не было. Таков был стиль Адриана, знакомый Лонгу еще со времен сарматской войны, когда за каждого бездельника отвечал его непосредственный начальник.

Гостей из Рима Адриан встретил лично. Вышел в зал, поздоровался с центурионом, с сингуляриями, с Лонгом — даже взглядом наместник не позволил себе выказать пренебрежение префекту. Квесторов не было — этих какой‑то раб увел сразу, как был доставлен груз золота.

Центурион передал наместнику личную почту. Тот в присутствие гостей бегло просмотрел сопровождающие надписи на свитках и запечатанных пакетах, затем жестом приказал сопровождавшему его рабу убрать корреспонденцию. Наместник поблагодарил за службу и распрощался с прибывшими. Ларция попросил задержаться. Когда они остались одни, наместник спросил.

— Все‑таки явился?

Лонг позволил себе пожать плечами.

— У меня приказ.

— Ну — ну, — кивнул Адриан и после недолгой паузы распорядился. — Можешь отправляться. Захватишь с собой отчеты о поставках в действующую армию.

Расставшись с Корнелием Лонгом, наместник Публий Элий Адриан, несмотря на поздний час, задумчиво напевая про себя мелодию, сочиненную, как утверждают, безумным Нероном* (сноска: Эта песенка, предположительно, очень напоминает знаменитую «Санта Лючию»), направился в кабинет — таблиний, где первым делом просмотрел присланную корреспонденцию. Письма, послания, просьбы, запечатанные свитки уже были разложены по месту отправления и по важности, которую определял раб, сопровождавший наместника во время аудиенции и имевший доступ в таблиний. Его, сорокалетнего, зрелого мужчину, исполнявшего при наместнике обязанности секретаря, звали Флегонт, хотя раб предпочел бы, чтобы его, как и хозяина, окликали Публий или (что, конечно, звучнее) Публициан* (сноска: Вольноотпущенники получали родовое имя своего господина, отпустившего их на волю. Личное имя выбиралось произвольно, но в большинстве случаев принималось личное имя отпустившего. Прежнее их имя, которым они именовались в рабстве, обращалось в прозвище. Флегонт мечтал, что когда‑нибудь его будут называть Публий Элий Флегонт). Как‑то он заикнулся господину о своем желании.

— Мечтать не вредно, — пожал плечами Адриан.

На том дело и кончилось.

Долговязый, узкоплечий Флегонт был родом из Тралл. Человек он был образованный, преподавал историю, а в рабство угодил из‑за любви к морским путешествиям — корабль, на котором он следовал в Рим, захватили пираты. Флегонт отличался редкой добросовестностью и страдал, как и его хозяин, той же неуемной страстью все раскладывать по полочкам. Записки от скучавших женщин, после недавнего, названного «последним», предупреждения императрицы, Адриан приказал сжигать не распечатывая. Секретные донесения хранились в запираемом ящике. Ключ от замка Адриан носил на пальце — это был особым образом ограненный изумруд.

Наместник вставил камень в приямок, чуть нажал. В замке что‑то мягко и мелодично звякнуло, и ящик сам выдвинулся из гнезда. Секретов в тот день было немного, разве что письмо от Аквилия Регула Люпусиана, доставленное под вечер, как раз перед аудиенцией.

Письмо было начертано на папирусе. При переписке с друзьями и доверенными лицами предпочтение всегда отдавалось папирусу — на нем писали только на одной стороне, к тому же особым образом запечатанный свиток нельзя было вскрыть незаметно.

Наместник осмотрел послание, проверил торцы — не касалась ли их чужая рука. Все метки были совмещены. Затем осторожно отрезал прикрепленную печать, развернул начало.

Глянув на исписанные столбцы, кратко, но вполне пристойно выругался — боги тебя накажи! Почерк у волчонка был наимельчайший. Пришлось воспользоваться оптическим прибором. Наместник приставил к глазам вставленные в серебряную оправу округлые камешки из горного хрусталя, позволявшие тем, у кого ослабло зрение, с легкостью прочитывать любые, написанные самым мелким почерком, письма.

Лупа сообщал, что его соглядатай в доме сенатора Гая Авидия Нигрина зафиксировал встречу хозяина с доверенным человеком попавшего в немилость проконсула Лаберия Максима. Во время беседы, крайне неблагоприятной для наместника Сирии, речь шла о восточном походе, «на который твои недоброжелатели, Публий, возлагают великие надежды. Там, в походном претории императора, спаянные необходимостью поддерживать друг друга, они куда быстрее договорятся между собой. Хуже всего, что на такой дали от Рима, император, чье здоровье внушает известные опасения, будет полностью в руках своего окружения. Боюсь, что усилия нашей покровительницы могут оказаться безуспешными, ведь, как известно прав всегда тот, у кого больше прав. Их право — легионы. У твоих противников легионов больше, чем у тебя, Публий. Это жестокая правда, к ней следует отнестись мужественно.