Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 19



К сожалению, добавил император, объявить о своем решении можно только после окончания восточного похода, когда в зените своей славы он без труда сумеет обуздать всякого, кто решится возразить против его выбора. Уж слишком много врагов нажил Публий посредством своего языка и бесчисленных похождений, и он, Марк Ульпий Траян, не уверен, что племянник сможет противостоять их объединенным силам.

Так помоги ему, предложила императрица.

Чем, вздохнул Траян. После его смерти грош цена будет всем словам, эдиктам, предписаниям. Только сам Публий может помочь себе. Он, император, мешать ему не будет.

Далее, как писала императрица, Марк согласился с тем, что после покорения огромного предполья, простиравшегося от берегов Тигра до Оксарта (Инда) на востоке и до Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи) на севере, можно было дать ход идеям племянника о приоритете мира перед войной. Но никак не ранее, поэтому, отрезал император, и речи не может быть о передаче перстня Публию. Он собирается воевать с парфянами, а не со своим ближайшим окружением. Раскол в верхах чреват поражением, и он в любом случае не допустит разности мнений по поводу престолонаследия. После похода в Индию дорога перед Публием будет открыта.

«Так что, мой дорогой сынок — ведь ты всегда был мне как собственный сын, которого меня лишили боги, — приложи все усилия, чтобы не поддаться на уловки врагов. Держи себя в руках, будь осторожен и проницателен».

Это было обнадеживающее известие, оно давало некоторую уверенность в будущем.

…Взгляд наместника привлекла молоденькая пленница. Этакая смазливая, расцарапанная, вызывающе — или завлекающе? — поглядывающая на Публия кошечка. Сквозь разорванную одежду проглядывала аппетитная плоть, очертания груди не портил даже обширный кровоподтек на левом упругом, почти открывшемся арбузике. Наместник отметил, что у нее богоподобная фигура, она могла бы послужить отличной моделью для умелого скульптора, собравшегося воссоздать богиню красоты. Звали дикарку на удивление возвышенно и необычно — Эвтерпа. Адриан невольно вздыбил брови — Евтерпой называли одну из девяти муз, спутниц Аполлона. Она являлась покровительницей любовной поэзии и сладостной музыки. Она же осеняла избранников вдохновением, наделяла их ощущением прекрасного, вела к совершенству. К ней, в пылу творческих мук, чаще всего обращался Адриан.

Это имя удачно прилагалось к тоненькой, злобно — обворожительной в своей ненависти дикарке. Адриан, посчитавший встречу с такой необычной пленницей знамением свыше, был готов тут же освободить ее, отправить в термы, где ее отмоют, замажут кровоподтеки и царапины, расчешут темные кудри, оденут в драгоценный узорчатый хитон, вручат двойную флейту, непременное приложение к Эвтерпе. Он будет предупредителен, ненавязчив. Он будет учить ее играть на флейте. Он сам попробует вылепить из нее Венеру, ведь надо же когда‑нибудь применить на деле навыки, полученные у скульптора Поллукса.

К какой ипостаси богини красоты тяготеет душа пленницы?

К Венере Искушающей или, может, Венере, несущей гибель?

Родилась надежда — когда прекрасная дикарка увидит свой портрет, она оттает и распахнет ему, поклоннику красоты, свое сердце, примет его в свое нежное, пусть и несколько подпорченное легионерами лоно. Уж связь с дикаркой, по существу, рабыней, никто из его врагов не сможет поставить ему в вину!?

Перспективы были самые вдохновляющие, способные вполне отвлечь от тягостных размышлений о будущем, если только не принимать во внимание, как рассвирепеет дядя, узнав, что племянник вновь занялся позорным ремеслом ваятеля. То‑то обрадуются его враги. Охваченного страстью смертного легче всего принудить подписать себе смертный приговор.

Старый центурион, командовавший отрядом, захватившим елказаитов, отважился предупредить наместника.

— Не стоит связываться с ней, господин. Она дика, никто из моих ребят так и не сумел овладеть ею.

Адриан вскинул брови.

— Ты хочешь сказать, Постумий, что она не далась никому из твоих ребят?

— Так точно, господин.

— Я прикажу наказать тех, кто отступил перед преступницей.

— Наказать недолго, — вздохнул центурион, — только, по правде говоря, я бы на вашем месте щедро наградил их.

— За что же? — изумился брови наместник.

— За то, что они первыми испытали на себе ее ненависть. Она ранила Теренция и Марка — Ублюдка. Когда я приказал наказать ее, пленные все стали совсем бешеные и с голыми руками бросились на легионеров. Я исполнил твой приказ, господин, и мы связали этих обезумевших, доставили в Антиохию, но более нам не хотелось бы иметь с ними дело. Я бы на твоем месте приказал немедленно перебить их всех. Это — ядовитое семя, господин!

— Будь ты на моем месте, Постумий, ты тоже не стал бы спешить с решительными мерами. Полезнее узнать, что именно толкает этих людей на безумные поступки.

— А по мне, — добавил стоявший поблизости Марк — Ублюдок, тощий, жилистый, с унылым лицом принципал* (сноска: знаменосец, старший солдат, получавший полуторный или двойной оклад. В легионе их было 500 человек), — кончить их, и дело с концом.



— Кончать будете, когда прикажу.

Он еще раз, не скрывая любопытства, оглядел пленников, больше напоминавших двуногих зверьков, чем обладающих разумом смертных.

Когда он приказал увести пленных, Эвтерпа неожиданно бросилась к наместнику и попросила дать ей флейту.

Адриан удивился.

— Зачем тебе инструмент? Ты умеешь играть на флейте?

— Да, наместник.

— Ты верно назвала мою должность.

— Я грамотна, наместник.

— Тогда, может, ты не прочь сыграть на флейте в моей опочивальне?

— Охотно, господин.

Адриан усмехнулся.

— Ты хитра, Эвтерпа, но и я не дурак. Жизнь мне дороже, чем твои прелести, даже если омыть их теплой водой, смазать благовониями и угостить тебя любовным напитком. Я полагаю, ты постараешься убить меня после удовольствия, не так ли?

Девушка не ответила, но ее взгляд и особенно лица ее сообщников, на которых во время этого разговора нарисовалось что‑то подобное надежде, подтвердил, что наместник угадал замысел преступницы.

Он повернулся и направился к дворцу. На ходу приказал Постумию.

— Дайте ей флейту.

С того дня, вот уже второй месяц, в полночь с охраняемой легионерами тюремной территории, долетала нежная мелодия. Если ветер был с той стороны, музыка становилась громче чище, трогательней. Ей вторил хор хрипловатых, простуженных голосов, воспевавших доблести Елксея и Эпифания, а также Святого Духа, который, по мнению елказаитов, был женского рода, и скорое спасение тех, кто уверовал в светлого ангела ростом под небеса.

* * *

…Эвтерпа и ее товарищи не заставили себя ждать.

Зазвучавшая на два голоса флейта заставила Адриана затаить дыхание. Мелодия была грубовата, но исполнена силы. Слова молитвы были безыскусны и глупы. Пленники молили о вечном спасении, о скором суде, на который все они явятся в обнимку со священной книгой и золотой рукой.

Вот что не давало покоя. Адриан, заинтригованный встречей с женщиной, якобы олицетворявшей его музу, приказал особо присматривать за пленницей. Учитель музыки, прослушавший ее игру, утверждал, что Эвтерпа посвящена в законы гармонии. Другими словами, она где‑то училась, причем у отменного педагога. Следовательно, ее нельзя было считать сельской простушкой. Эвтерпа объявила, что грамотна, выходит, чему‑то ее учили, в чем‑то наставляли! Почему же она так легко поддалась на лживые слова какого‑то проходимца и разбойника, о преступлении которого Лупа просил предупредить Корнелия Лонга.

Пленница была прелестна, но далеко не так дика, как старалась прикинуться. Со временем, справившись с оторопью, сразившей его во время первой встречи, переборов мистику загадочных совпадений, имевших божественный отсвет, Публий, подключив соображение, скоро пришел к выводу, что в этой бабенке таилась добрая порция яда или, скажем проще, лжи. Она была не так молода, какой казалась, хотя и не успела лишиться налета невинной юности. Красота ее была искусно — очень искусно! — подправлена всякими женскими хитростями и аппетитную грудь, так обольстительно выглядывающую из разорванной туники, тоже можно было бы прикрыть, однако этого сделано не было.