Пожнешь бурю

Видите, как тонко все было задумано, – говорила Маргарита.

Постой! – остановил ее Иван Егорович. – Но почему «задумано»?

А потому, что на самом деле все было не так. – ответила Маргарита Иосифовна.

– И брата не было?

– Нет, брат – тот существовал, и вдова его с дочерью живут в Тель-Авиве. Только никакого наследства он отцу не оставлял. По той причине, что сам еле сводил концы с концами и оставил семью без средств к существованию.

А дальше, рассказала Маргарита, все развивалось по такому, порядком уже заезженному сценарию. К вдове пришли вполне солидные люди и сказали, что на некоем мифическом счету ее покойного мужа лежит приличная сумма. Реализовать эти деньги она сможет только в том случае, если вызовет любимого, хотя и троюродного, братишку усопшего Теодора из России, убив тем самым трех зайцев: совершит богоугодное дело, вер нув еще одного иудея в лоно земли обетованной, окажет услугу государству Израиль и сама не останется внакладе.

– Об этом стало известно только сейчас, когда отец уже и билет себе купил, Иван Егорович. В самый последний момент его пригласили в компетентное учреждение и показали соответствующие документы.

Выяснилось, что сумма, внесенная на открытый задним числом счет Теодора, была выделена из особого фонда, который создал для поддержки секретных служб Израиля небезызвестный Мейер Лански, знаменитый главарь преступного синдиката в Соединенных Штатах. Босс американской мафии, как и Теодор, родился в Гродно, только там он носил фамилию Суховлянский.

– Погоди, – остановил Маргариту свекор, – я недавно читал о нем… он порылся в стопке книг на углу письменного стола и вытащил сочинение французских журналистов Шарлье и Марсилли в черно-желтой мягкой обложке.

– Послушай: «Мейер Лански – маленький, тщедушный, злобный, с изможденным лицом человек, которому суждено голодать до скончания века. Глаза у него были такими же черными, как и волосы, огромные уши оттопыривались. Пронизывающий собеседника взгляд заставлял забывать о его огромном носе, бледном лице и только следить за его отвислой губой, которая чуть вздрагивала, роняя с трудом выговариваемые слова…»

Генерал Макаров швырнул книгу на стол.

Он? – спросил Иван Егорович.

Наверно, – пожала плечами Маргарита, – кто его знает… Я никогда Мейера Лански не видела. И разве что в гробу хотела бы увидеть. В белых тапочках… Главное в другом. Затеяно все было в расчете погубить репутацию Василия. О нем знают т а м, и этой акцией собирались скомпрометировать как офицера, командира атомной подводной лодки. Ведь кто бы его пустил в океан, зятя уехавшего на Запад человека?!

Никто, – ответил генерал Макаров.

Для этого все и затевалось, весь этот шум и гам, скандал – мешебейрах по поводу воссоединения семьи и разных там прав человека… Будто у нас с Василием не семья и наши человеческие права в расчет ими не принимаются.

«Верно говоришь, сноха, – с теплым чувством к Маргарите подумал Иван Егорович. – Все у них четко и с прицелом продумано. Раз – и нет у русских прекрасного командира-подводника, человека уникальной профессии, которую не оценишь ни в рублях, ни в долларах. Старый прием – купить подставное лицо, а затем убрать того, кто ими определен в жертву. Какими надо быть нам прозорливыми, дальновидными, чтобы противостоять этим многоопытным интриганам…»

Воссоединиться ему, старому дураку, видишь ли, захотелось, – вслух сказал Иван Егорович. – А то, что родная дочка здесь остается… это он -соображал? Я уж не говорю о том, какую Осип неприятность Василию подбросил. Ведь когда-то кровь проливал за Родину, а тут вдруг решил от нее отвернуться!

Так я же не раз об этом отцу твердила, – вздохнула невестка.

Они помолчали.

Ну и что же теперь Иосиф? – спросил генерал Макаров у снохи.

Он тут же отправился на Центральный телеграф и дал в Тель-Авив телеграмму. Так и написал: «Напрасно ждете тчк Вызов возвращаю тчк». А дальше написал… – Маргарита засмеялась.

Ну что же ты остановилась? Послал их куда подальше, что ли?

Отец добавил два только слова: «А шейнем клейнэм!»

Это очень неприлично? – спросил с улыбкой Иван Егорович.

Так себе, – сказала Маргарита. – Для них будет в самый раз… Ведь я чувствовала в этой истории подвох, чувствовала! И отцу сколько раз говорила. Куда там! Заладил как попугай: «Они остались одни, бедные женщины. Мой долг брата…» А его долг отца? Вы правы… Обо мне с Василием он не подумал. Миссионер какой выискался!

Ладно, успокойся, – остановил ее Иван Егорович. – Пойдем, Маргарита, к столу.

Но я ведь главное забыла вам сказать… Еланский, отец, значит, просил вам передать… Он сказал, что если его можно простить за все это, то на коленях в Шимолино приползет.

– Пусть едет на электричке, – усмехнулся генерал.

До взрыва плотины на озере Лебяжьем оставались считанные минуты.

Замполит Шапошников был с Макаровым на постоянной связи. Сейчас Юрий Иванович находился в оголовке пусковой установки, устранял неисправность в системе наддува топливных баков.

«Что же произошло с дросселями в магистралях? – думал он, энергично работая у баллонов, чтобы наглухо перекрыть стравливание газа в баки. – Наверно, подземный толчок сказался и здесь. Сдвинулся трубопровод, образовался зазор в клапанах. Да мало ли что могло произойти! Главное – возникла опасность взрыва ракеты».

Закончив работу, Макаров позвонил Сергею Шапошникову:

Как сейчас?

Давление не увеличивается, – ответил замполит.

А с чего бы ему увеличиваться, если наглухо перекрыл систему и автоматику отключил. Ты сообщил начальству?

Конечно! Сказали, что ждут от нас сигнала: все исправлено.

Ну тогда доложи, что полный у нас порядок. Не взорвется наш «Громобойчик», не введет в искушение противника. А боевой приказ?

– Еще не сняли.

– Тем более. Значит, я возвращаюсь. Пусть взрывают плотину. До встречи!

Сергей Шапошников отключился от пусковой установки, где находился сейчас его командир, и стал связываться с соединением.

Макаров же еще раз проверил, надежно ли затянул газовый вентиль, и в последний раз, будто прощаясь, подошел к боеголовке, приложил руку к контейнеру. В нем, словно в коконе, пряталось огромное тело ракеты.

«Какая силища! – подумал он. – Вот бы ее – да на пользу человеку. Ан нет, на погибель тебя сочинили…»

Впрочем, командир ракетной части прекрасно понимал, что эта могучая техника не может быть сама по себе ни злой, ни доброй. Только люди определяют, каким принципам будут служить придуманные ими големы. Надо надеяться – добру…

А все от раздвоения и последующего противопоставления друг другу. Сначала противостояние, затем абсо лютизация этого процесса, метафизическое огрубление его. Только ведь нынешняя ситуация исключает иной подход, кроме полного и безоговорочного уничтожения и межконтинентальных ракет.

– До скорого свидания, – сказал Макаров ракете и повернулся к выходному люку.

Через люк кто-то спускался в шахту.

… В ожидании командира части вертолет висел над бетонированной площадкой рядом с пусковой установкой. Как только Макаров покажется на поверхности, закроет люк запасного хода в оголовок на замок, подбежит к выпущенной лестнице и… Можно будет уносить ноги с этого места, оно после взрыва плотины будет накрыто водяным валом.

По майор не показывался, хотя те пять минут, о которых он сказал летчику и Зое Федоровне, порывавшейся пойти с ним вместе, уже истекли. Гаенкова то и дело смотрела на часы, стараясь сделать это незаметно, ведь рядом находился Юрашка Макаров. Она, естественно, не хотела, чтоб ее беспокойство передалось сыну командира.

Оба мальчишки все норовили попасть в кабину пилотов и особых хлопот не доставляли. А вот сама Зоя Гаенкова места себе не находила. То ей представлялось, что командир, пробираясь в хитросплетениях различных устройств, упал и разбился, сломал ногу, лежит без сознания или потерял способность двигаться, тщетно зовет со на помощь. А может быть, отравился газами, в которые превратилось протекшее топливо; о том, что оно крайне ядовито, Гаенкова конечно же знала. У них в части, в музее при Доме офицеров, висела картина, изображавшая подвиг офицера-ракетчика, который, рискуя жизнью, перекрыл поступление топлива в разорванный шланг при заборе реальных компонентов. Солдат он спас, а сам погиб, бедолага…