Звезда Ирода Великого

Только идумейские отряды справа и слева держались стойко, а в некоторых пунктах даже теснили противника. Ироду хотелось принять участие в сражении, но он сдерживал свое желание, боясь нарушить план отца. Он только невольно горячил коня, поднимал его на дыбы, нетерпеливо кровавя шпорами бока несчастного животного и одновременно натягивая поводья. Поднимаясь на стременах, Ирод искал взглядом отца, но так и не сумел отыскать. Он не понимал, что же ему теперь делать — действия лучников уже не имели смысла, они отошли и встали за рядами тяжеловооруженных воинов; последние стояли угрюмо и неподвижно, время от времени поглядывая на Ирода. Они ждали его приказа, но что он мог приказать!

Время шло, положение ухудшалось с каждой минутой, а от отца не было никаких указаний. Ирод дважды посылал к нему гонцов, но ни один не вернулся — то ли они не смогли пробиться к Антипатру, то ли были убиты.

Ирод чувствовал свою полную неспособность решиться на что-либо: битва конечно же была (или будет) проиграна, но какова его, Ирода, роль? Стоять и смотреть, как бьются идумейские отряды, как пятится центр иудейского войска? Быть сторонним наблюдателем, признаться себе самому и показать другим, что он не полководец, не воин, а лишь тень его отважного отца, к тому же тень самая бледная, почти невидимая. А он еще смел думать, что свободен от отца, что разбирается во всем не только не хуже, но даже лучше его! Он смел задирать голову и выискивать в ночном небе свою звезду, а потом, закрыв глаза, мечтать о своем предназначении, о тех великих подвигах, Которые ему суждено совершить! Но вот перед ним поле битвы, рядом с ним полторы тысячи отборных идумейских воинов, готовых сражаться, способных сокрушить противника, превосходящего их численностью втрое. И что же делает он? Лишь мучает шпорами своего коня и ищет взглядом отца. Отца, который, может быть, ждет помощи, который, может быть, ранен или… Об этом страшно подумать, а еще страшнее произнести.

И вдруг у самого своего уха Ирод услышал громко и с укором произнесенное:

— Ирод, Ирод, ну что же ты!..

Он быстро посмотрел по сторонам, оглянулся — никого не было рядом. И тут он поднял голову и нашел глазами то место, где ночью светит его звезда. Небо было даже не синим, а белым как полотно, а круг солнца выделялся на нем едва заметным желтоватым пятном. «Это она, — подумал Ирод со страхом, — окрасила небо белым, разлила свой свет днем, чтобы… чтобы подать мне знак».

Он опустил голову и посмотрел прямо перед собой: солдаты в задних рядах иудейского войска уже не пятились, а бежали. Еще не бросив оружия, но уже с искаженными страхом лицами.

И тут словно что-то толкнуло Ирода — он тронул коня и, проскакав вдоль шеренги своих тяжеловооруженных воинов, прокричал:

— Вперед! Не дать им бежать! Бейте, удержите!..

Команда прозвучала невнятно, он и сам чувствовал это, но разъяснять было уже поздно — воины, грозно выставив копья, широко шагая, но не переходя на бег, сомкнутым строем двинулись вперед — они поняли Ирода лучше, чем он сам себя.

Бегущие остановились только тогда, когда наткнулись на копья. Несколько было убито сразу же, другие — ранены, большая часть вернулась назад. Воины Ирода остановились, не поднимая копий. Теперь всякий, кто отступит хотя бы на шаг, будет убит своими.

Действия отряда Ирода принесли успех, хотя и временный: иудейское войско, зажатое со всех сторон, вынуждено было сражаться. Пространство, на котором происходила битва, было столь тесным, что тела убитых мешали продвижению, и натиск воинов Александра замедлился. Замедлился, но продолжался, и скоро отряд Ирода тоже вступил в бой.

Ирод спрыгнул с седла и бился пешим. Он уже не видел поля сражения и вообще не видел ничего: ни земли, ни неба. Не было места, чтобы отступить или шагнуть вперед, не было пространства размахнуться мечом — под ногами мертвые тела, свои позади и рядом, враги перед тобой. Он был дважды ранен — в руку и бедро — и думал уже не о том, чтобы поразить врага, но чтобы только не упасть: тому, кто упал, просто оступившись, было уже не подняться. Пот заливал глаза, от запаха крови и пота, спертого воздуха, невообразимого шума кружилась голова. Ирод не чувствовал собственного тела — даже боли от ран, — и его рука, как деревянная, двигалась вперед, назад и снова вперед. Отступать было некуда, а опрокинуть врага при таких обстоятельствах невозможно. Значит, придется умирать — вот здесь, на этом самом месте. Ирод так устал, что, с одной стороны, держался изо всех сил, страшась падения, а с другой — хотелось бросить меч, опуститься на землю и закрыть глаза.

Он почувствовал удар в голову, покачнулся, натолкнулся на кого-то спиной и лишь благодаря этому устоял на ногах.

Шлем выдержал удар, но голова стала невыносимо тяжелой, стала клониться сама собой, а на глаза пал вязкий туман.

Меч Ирода совершил еще два коротких и слабых тычка, и вдруг пальцы разжались — меч упал куда-то вперед, а Ирод, свесив голову на грудь, повалился на спину. Чьи-то руки схватили его за плечи, он услышал у самого уха сдавленное:

— Держись! — А вслед за этим громкий крик: — Эй, помогите, Ирод ранен!

Его потянули назад, он едва перебирал ногами, потом кто-то схватил его ноги и поднял рывком. И сразу же Ирод увидел небо — белое как полотно, и даже белее. Наверное, туман перед глазами делал его таким. Его несли, потом опустили на землю — она показалась Ироду особенно мягкой. Чье-то лицо заслонило небо — черное от грязи и пота, со сверкающими глазами и перекошенным ртом. Запекшиеся губы пошевелились, и Ирод услышал:

— Ты жив?

Несмотря на слабость и боль в руке и бедре, наконец проявившуюся, он удивился: неужели тот, чье лицо заслоняло небо, сам не видит, что он жив?! Но, удивившись, он испугался: наверное, ему кажется, что он жив, тогда как на самом деле он умер. Собрав все силы, Ирод кивнул и едва слышно прошептал:

— Да.

Лицо исчезло, и чей-то голос проговорил:

— Несите в лагерь.

Его подняли — на этот раз осторожно, без толчков, — сделав всего несколько шагов, опустили опять. Но не положили, а посадили на землю. Тот же самый голос взволнованно произнес над ним:

— Смотри, Ирод, смотри! Это они!

Ирод открыл глаза, но ничего не увидел — тяжелые веки закрылись сами собой. Он попытался снова, но не смог превозмочь тяжести век. И тут он услышал громоподобный крик, слившийся в протяжный вой:

— Барра! — И опять: — Бар-ра!

Это гремел боевой клич римских легионеров, его невозможно было спутать ни с каким другим. Ирод все еще не мог открыть глаз, но уголки его губ дернулись, раздвинувшись в торжествующей улыбке.

Трибун Марк Антоний с двумя легионами подоспел в самую последнюю минуту, ударив по врагу с тыла. Победа Александра казалась неминуемой — идумейские отряды, не выдержав натиска превосходящего противника, стали отступать, раненный в плечо Антипатр сорвал голос, пытаясь приободрить своих воинов. Но центр иудейского войска был смят и расстроен, а Александр все бросал на фланги свежие силы. Если бы не Ирод со своим отрядом, стойко державшим оборону среди впавших в панику воинов (отряд потерял убитыми и ранеными более двух третей своего состава), помощь римлян могла оказаться запоздавшей. Но в ту минуту, когда Ирода вынесли с поля сражения, на равнине показались легионы Марка Антония, уже на марше перестроившиеся в боевые порядки. Они не медля атаковали противника. Солдаты Александра, не ожидавшие нападения да к тому же уставшие после многочасового боя, смешали ряды и, почти не оказав сопротивления, бросились бежать. Римляне и воспрявшие духом идумейцы преследовали бегущих. Чудом спасшийся Александр оставил на поле сражения свыше семи тысяч человек, две тысячи были взяты в плен. Иудейское войско потеряло более восьми тысяч, потери римлян оказались незначительными.

Антипатр, несмотря на рану, преследовал бегущего противника до конца. Когда все закончилось, он подъехал к Марку Антонию и с низким поклоном поприветствовал трибуна, восхваляя его личную храбрость и талант великого полководца. И хотя Марк Антоний запоздал, потому что не выслал вовремя разведку и не знал местонахождения противника, да и наткнулся на поле битвы только случайно, похвала Антипатра и его довольно правильная латынь понравились ему. Он широко улыбнулся и неожиданно обнял Антипатра, не замечая его раны и причинив ему такую боль, что Антипатр едва не лишился сознания.