Страница 33 из 94
— Потому что я знаю иудеев, они не принимают решения сразу. — Антипатр сделал паузу, хотел добавить: «Как ты, Помпей», но сдержался. — Они должны обдумать свое положение, созреть, а главное, покричать, поспорить. Для этого им нужно время.
Помпей протянул руку в сторону Антипатра, словно хотел еще что-то спросить, но, как видно передумав, вяло махнул и отвернулся.
На следующий день около полудня Гиркан прислал за Антипатром слугу с просьбой немедленно прийти. Он не жил в лагере идумейских отрядов Антипатра, а безотлучно находился в римском лагере, его палатка была разбита недалеко от палатки Помпея.
Едва Антипатр вошел, Гиркан бросился к нему и схватил за руку.
— Ты знаешь, — в волнении проговорил он, — Помпей хочет, чтобы я шел в Иерусалим и уговорил жителей открыть ворота.
— Ты принял мудрое решение, — неожиданно торжественно произнес Антипатр.
В свою очередь Гиркан в страхе воскликнул, будто не понял того, что сказал Антипатр:
— Он хочет моей смерти, ты слышишь? — Его маленькие, глубоко посаженные глаза впились в глаза Антипатра не столько ища сочувствия, сколько с надеждой на помощь.
— Твое мудрое решение, — произнес Антипатр с прежней торжественностью, словно так же, как и первосвященник, не слышал слов собеседника, — преисполнено настоящей доблести, настоящей отваги. Я счастлив, что моя судьба связана с таким великим правителем, как ты.
Лицо Гиркана выразило крайнюю степень недоумения.
— Но я же говорю тебе… — пробормотал он все более слабеющим голосом, и фраза осталась незаконченной.
— Я знал, что ты не можешь поступить иначе, — Антипатр полуприкрыл веки, как бы укрываясь от ставшего пронзительным взгляда первосвященника, — Благополучие родины для тебя превыше всего, и я уверен, что в этом благородном деле тебе будет сопутствовать удача. Я пойду с тобой, я буду рядом.
— Но он хочет, чтобы не ты, а Ирод… — Гиркан несколько раз прерывисто вздохнул и, неверными шагами отступив в глубь палатки, присел на край ложа. — Он хочет, чтобы со мной шел не ты, а твой сын Ирод.
Он хотел еще что-то добавить, но Антипатр, шагнув к нему, горячо воскликнул:
— Благодарю тебя! Ты не представляешь, какой сладостью наполнилось мое сердце! Мой сын Ирод будет рядом с тобой.
Антипатр опустился на колени перед первосвященником и, низко склонившись, прикоснулся лбом к его ногам. Наступило молчание. Потом Антипатр услышал вздох и почувствовал, как руки Гиркана легли на его плечи.
— Встань, мой верный Антипатр. — Голос первосвященника прозвучал довольно твердо: в нем уже не было прежнего страха, но слышались нотки обреченности. — Я сделаю то, что должен сделать. Пойди и приведи ко мне Ирода.
Антипатр осторожно встал, руки первосвященника вяло сползли с его плеч. Не поднимая головы, он повернулся и вышел. Он не ожидал, что разговор с Гирканом отнимет у него столько сил, — когда он возвращался в свой лагерь, ему потребовалось усилие воли, чтобы заставить себя высоко держать голову и идти твердо. Только в эти минуты он осознал с пугающей очевидностью, что же такое он затеял и чем все это может кончиться. Ирод, его мальчик Ирод может пойти и не вернуться. Он отгонял от себя видение, появившееся перед глазами: вот толпа кричит что-то угрожающее и сотни рук указывают на Ирода, вот люди набрасывайся на него, и голова Ирода теряется в море голов. Толпа расступается, а его мальчик неподвижно лежит на земле с неестественно повернутой шеей, окровавленным лицом и беспомощно раскинутыми руками…
Ирод встретил отца у ворот лагеря, но Антипатр, заговорив о постороннем, так и не решился сказать о главном. Он тянул и тянул минуту за минутой, как будто пытался замедлить ход времени. Теперь он не понимал, как мог так просто сказать Помпею: «Я пошлю с Гирканом своего сына Ирода». Своего сына — на смерть, на страшную гибель своего любимого мальчика!
Антипатр не был особенно чувствительным, и если бы ему раньше сказали, что он будет так переживать, он бы только рассмеялся. У него вдруг возникла безумная надежда все исправить — идти сейчас же к Помпею, сказать, что он ошибался в своих предположениях и что самое лучшее будет ему самому пойти вместе с Гирканом. Так все просто — пойти и умереть самому. Но он не сделал и шага в сторону римского лагеря, вспомнив глаза Помпея, их холодный блеск, когда взгляд становился неумолимым.
Вдруг Антипатр вздрогнул, услышав голос сына:
— Отец, ты хотел мне сказать…
Не давая сыну договорить, Антипатр резко повернул голову:
— Что?
— Не знаю, отец, но чувствую, что ты хочешь что-то сказать, но находишься в нерешительности.
— В нерешительности? — скрывая растерянность, грозно переспросил Антипатр. Но у него ничего не вышло, растерянность уже явно отпечаталась на его лице, и он тихо выговорил, удрученно покачав головой: — Да, ты прав, но я…
— Говори, отец, — сказал Ирод таким тоном, будто; он на время занял место отца, а Антипатр оказался на месте сына.
— Не вполне понимая, что с ним такое происходит, Антипатр послушно покивал и проговорил виновато:
— Тебе предстоит войти в Иерусалим с посольством Гиркана.
— Хорошо, отец, — просто ответил Ирод, — я пойду.
Антипатр с удивлением посмотрел на него. Слова
сына, взгляд, выражение его лица — все говорило за то, что Ирод вполне понимает, что ему предстоит. Не было ни мальчишеского непонимания, ни мальчишеского неведения о смерти. Антипатр грустно вздохнул:
— Ты вырос, мой сын, а я этого не заметил. Иди, я верю в твою звезду.
Уже через час с небольшим Гиркан и Ирод направились в сторону городских ворот. Ирод, на голову выше первосвященника, шел за его спиной, с трудом смиряя желание идти быстрее. Но Гиркан шел медленно, сгорбившись, глядя в землю.
Когда они оказались у самых ворот, Антипатр, напряженно глядевший им вслед, перестал видеть первосвященника, заслоненного Иродом. Его сын, его Ирод, казалось, шел один, был один перед враждебной мощью стен и ненавистью людей, укрывавшихся за ними. Он подумал, что ворота Иерусалима могут стать для его сына воротами смерти. Не в силах больше смотреть, Антипатр закрыл глаза и еще прикрыл их ладонью, сжав пальцы с такой силой, будто это были глазницы врага, которого он хотел ослепить.
А Ирод и Гиркан стояли перед воротами, осажденные стояли на стенах и молча смотрели на них. Наконец сверху крикнули:
— Убирайтесь! — и вслед за этим по стенам прокатился угрожающий гул множества голосов.
Гул этот показался Ироду плотнее и крепче каменной кладки стен, и он подумал, что сквозь него им никогда не проникнуть в город. Но тут откуда-то справа раздались другие голоса:
— Пусть говорит! Говори, Гиркан! Ты пришел от римлян — скажи, чего они хотят!
И тут произошло невероятное, настолько невероятное, что Ирод невольно отступил на шаг. Гиркан, стоявший до этого сгорбившись, с низко опущенной головой, вдруг распрямил плечи, поднял голову, обвел взглядом стены и крикнул:
— Я пришел в свой город. Я пришел сам от себя. Я — первосвященник иерусалимский и хочу говорить с народом!
Ирод никогда до этого не слышал, чтобы Гиркан повышал голос, и никогда не мог себе представить, что он прозвучит так громко, так властно, так пронзительно искренне.
На стенах опять зашумели, неодобрительный гул перемешался с доброжелательным, и уже ничего невозможно было понять, кроме отдельных слов:
— Римляне!., предатель!., скажет!
Люди на стенах кричали, размахивали руками, потрясали мечами и копьями, — казалось, полностью отдавшись перебранке, они совершенно позабыли и о первосвященнике, и о его спутнике. Гиркан и Ирод, переводя взгляд то вправо, то влево, напряженно прислушивались, но странно — ни тот, ни другой ни разу не оглянулись на римский лагерь.
Перебранка людей на стенах все еще продолжалась, даже стала еще яростнее, когда заскрежетали цепи и медленно опустился мост, перекрыв опоясывавший стены глубокий ров. Не дожидаясь приглашения, Гиркан уверенно ступил на мост и зашагал к воротам так твердо и быстро, что Ирод, чуть замешкавшись, бегом последовал за ним.