Звезда Ирода Великого

— Мне безразлично, что ты скажешь своему царю, — мне нужен он и нужна эта страна, нужна эта крепость. Сделай это. Иди.

Антипатр поклонился и пошел к выходу из палатки. Вдруг Помпей остановил его:

— Ты пойдешь туда один?

— Я хочу взять с собой сына.

Губы Помпея едва заметно разошлись в ухмылке:

— Твой сын останется в лагере.

На лице Антипатра не дрогнул ни один мускул, когда он ответил:

— Да, император, сын останется в лагере, я пойду один.

Вечером, вернувшись в лагерь своих отрядов, Антипатр ничего не сказал Ироду. Ирод же не смел расспрашивать отца о свидании с Помпеем. Еще несколько дней назад он бы решился. Но одно дело расспрашивать отца, другое дело — начальника. Он лишь доложил отцу, что лагерь укреплен, посты расставлены. Рассеянно выслушав доклад сына, Антипатр молча удалился в свою палатку.

Годы бурной, полной опасностей жизни научили Антипатра владеть своими чувствами. Не только на людях — это было непреложным правилом, — но и оставаясь наедине с самим собой.

То, что предстояло ему утром, было опасным предприятием. Смертельно опасным. Нервному, непредсказуемому Аристовулу ничего не стоило просто убить Антипатра. Тем более что на протяжении нескольких лет это было горячим желанием самозваного иудейского царя. Осторожный Антипатр никогда бы не пошел на такой риск, если бы не обстоятельства; если бы не острая необходимость завоевать доверие Помпея. Доверие Помпея могло стать залогом доверия ничтожного и трусливого Гиркана.

Правда, жизнь могла оказаться слишком дорогой ценой за такое доверие. Но что поделаешь, как говорят арабы: «Если тебе грозит голод, приходится покупать лепешку по цене верблюда».

Сказав это, Антипатр заставил себя не думать о предстоявшем ему, лег, тщательно укутался в шерстяной плащ, закрыл глаза и быстро уснул.

Утром, покинув палатку, он подозвал к себе Ирода:

— Я иду в крепость послом от Помпея. Если не вернусь, помни: тебе нужно любыми путями доказывать римлянам свою преданность, а Гиркану — свою любовь. Я оставляю тебя начальником над моими отрядами.

Он сказал это тоном спокойным и беспрекословным, каким обычно отдавал приказы воинам.

Ирод сделал движение, желая обнять отца, но тот остановил его порыв взглядом.

— Помни о том, что я сказал тебе.

Без оружия, сняв даже панцирь, Антипатр медленно поднимался по извилистой каменистой дороге, ведущей к воротам крепости. Чем ближе он подходил, тем более грозными и высокими становились крепостные стены. В нескольких шагах от ворот он замер. В ту же минуту сверху прокричали:

— Ты кто такой? Зачем пришел?

Голос был низкий, с угрожающими интонациями. Антипатр крикнул:

— Я — Антипатр, пришел говорить с Аристовулом, царем Иудеи.

Несколько голосов разом зловеще захохотали наверху.

— Убирайся, проклятый изменник, а то мы пронзим стрелами твое черное сердце.

— Слепые, протрите глаза! — в свою очередь прокричал Антипатр с закипающим внутри гневом. — Я — Антипатр и никогда не боялся смерти. Смотрите, на мне нет панциря, и если таков приказ иудейского царя — убейте меня. Но если вы сделаете это по своему разумению — трепещите!

Ответом ему было несколько стрел, пущенных с крепостной стены и просвистевших рядом. Антипатр замер, затаил дыхание, а потом медленно, с усилием выдохнул. Подумал: «Если бы хотели убить, не промахнулись бы».

Некоторое время вокруг стояла полная тишина, такая, как если бы (подумалось Антипатру) весь мир затаился в молчании. Внезапно послышался резкий скрежет, Антипатр невольно вздрогнул. Ворота медленно поднимались. Они поднимались, а он чувствовал, что не в силах сделать ни единого движения. Так он стоял и смотрел, пока ворота не остановились на высоте человеческого роста, а из-за ворот не крикнули:

— Что ты стоишь? Входи!

Этот крик словно разбудил тело Антипатра: первый шаг он сделал с трудом, второй и третий дались легче. Шестеро солдат, окружив его, повели в глубь крепости по узким кривым улочкам. Ему был хорошо знаком этот путь, он вел ко дворцу, построенному еще отцом Аристовула, царем Александром.

Аристовул принял его в одной из комнат, стоя у стола и опершись на него обеими руками. Он бросил солдатам:

— Уходите.

Вытянув шею, он с ненавистью смотрел на Антипатра.

Победив скованность, Антипатр почтительно поклонился и произнес:

— Приветствую тебя, Аристовул, царь иудейский.

Губы Аристовула дрогнули:

— С каких это пор ты стал называть меня царем, проклятый идумей?!

— Я называю тебя так, — стараясь справиться с дрожью в голосе, ответил Антипатр, — с того дня, когда ты покинул Помпея.

— И что же произошло в тот день с тобой?

— Ты показал свою независимость, а так может повести себя только царь.

Аристовул распрямился и, обойдя стол, приблизился к Антипатру. Лицо его непроизвольно подергивалось. Он сплел пальцы и сжал их с такой силой, будто боялся не справиться с руками — ведь обнаженное горло Антипатра оказалось так близко!

— И ты посмел прийти сюда, подлый предатель, — брызгая слюной, выговорил Аристовул, — чтобы сказать мне это?!

— Нет, — опустив глаза и тут же подняв их, ответил Антипатр и почувствовал, как дрожь Аристовула возвращает ему силы, — я пришел просить тебя выйти к Помпею.

— К Помпею Магну, к великому римскому полководцу! — уже не в силах сдерживаться, закричал Аристовул, потрясая все еще сомкнутыми руками.

В какое-то мгновение Антипатру показалось, что вот сейчас Аристовул расцепит пальцы, набросится на него и схватит руками за горло. Ноги Антипатра напряглись, он готов был шагнуть назад, но Аристовул опередил его — отступил сам.

— Прости, что я посмел предстать перед тобой, — проговорил Антипатр, уже не пытаясь сдержать снова явившуюся в голосе дрожь, — Я, ничтожный идумей, перед тобой, иудейским царем, потомком Маккавеев. Я знаю, что ты предпочел бы видеть меня мертвым и можешь приказать убить меня в любую минуту. Но я все-таки посмел, и не потому, что не боюсь смерти, а потому, что не хочу войны, не хочу разорения страны, которая стала мне родиной. В армии твоего отца я пролил за нее не одну каплю крови, и ты, как воин, знаешь, что это значит. Я пришел просить тебя выйти к Помпею, потому что иначе он разорит наши города, будет убивать наших людей. Я знаю, ты отважен и горд, но я также знаю, что ты умеешь смирять себя ради блага собственного народа. Да, Помпей жаждет твоего унижения, но что оно значит перед теми страданиями, которые примет твой народ! Твое унижение может стать доблестью, а твоя гордость — позором. Выбирай. Я все сказал.

Аристовул отошел к окну, встал спиной к Антипатру и стоял так продолжительное время, низко опустив голову. Наконец произнес глухим, усталым голосом:

— Тебя послал Помпей?

— Нет, я сам предложил Помпею идти к тебе.

— Он знает, о чем ты хотел говорить со мной?

— Нет.

Опять наступило молчание. Вдруг, так же стоя спиной к Антипатру, Аристовул крикнул:

— Эй, кто там! Стража! — И когда услышал шорох раскрывшейся двери, добавил: — Выведите его за крепостные стены.

Приказ был странным, его можно было толковать как угодно. Но гордость не позволила Антипатру еще раз обратиться к иудейскому царю: он молча повернулся и, окруженный солдатами, вышел.

Антипатра вывели за ворота, и они медленно, с уже знакомым скрежетом стали опускаться. Ни разу не оглянувшись, Антипатр, напряженно ступая, пошел по дороге вниз. Спина и затылок онемели, и он не чувствовал их. Даже отдалившись от стен на такое расстояние, когда ни стрела, ни тем более дротик уже не могли бы достать его, все равно каждое мгновение он ждал, что вот сейчас раздастся знакомый свист и железный наконечник ударит в него, продырявит одежду, кожу, плоть, достанет до самого сердца и рассечет его надвое.

Явившись к Помпею, Антипатр не чувствовал себя столь уверенно, как в первое посещение. Помпей сказал, внимательно вглядываясь в его лицо:

— Ты бледен. Твое посольство окончилось неудачей?