Страница 10 из 18
Кокцея разрыдалась громко, навзрыд и, подталкиваемая Клендром, переступила через порог спальни.
— Жди, – на прощание сказал Клеандр, потом попросил. – Ножик‑то отдай.
— Ни за что! – воскликнула Кокцея и прижала оружие к груди. – Я лучше убью себя!..
— Еще лучше выдумала! – всплеснул руками спальник. – Решила, значит, забрызгать своей кровью господина? Это что же получается? Поднимайся, Клеандр, среди ночи, слуги вставай, истопники вставай и готовь господину баню, чтобы он смыл с себя твою кровь? Как вы жестоки, люди!
Кокцея с откровенным недоумением глянула на спальника.
— А ты кто? Разве не человек? Не раб?
— Конечно, раб, – согласился Клеандр и тут же с некоторым восхищением добавил. – Но и повелитель!..
— Как это? – еще раз спросила девушка.
Клеандр тем временем взял из ее руки кинжал, спрятал у себя в поясе.
— А вот так, – строго заявил он. – Я – раб, существо ничтожное, мерзкое, а поди ж ты, великий цезарь, чье слово закон на всем orbis terrarum* (сноска: круг земель, т. е. весь известный мир), подчиняется мне. Мы с ним не разлей вода, и, когда императрица Фаустина рожала Коммода от Аполлона, моя мать зачала меня от быстроного и хваткого на юных девиц Меркурия.
— Врешь! – не поверила Кокцея.
— Клянусь Меркурием! Он сам признался. Ладно, ты давай проходи, располагайся, – заторопил ее Клеандр. – Ты пока глупа, а сольешься в любовном экстазе с отпрыском божественного Марка и сама приобщишься к семье олимпийцев.
— Не хочу я ни с кем сливаться, – зарыдала Кокцея. – Я домой хочу, к маме.
Клеандр задумался, потом согласно кивнул.
— Да–да, мама… – вздохнул он.
Спальник уперся взглядом в стену, как бы пронзил ее, и унесся в азиатскую даль, во Фригию, откуда в Рим приволокли его мать–гречанку.
— Мама… Это так волнующе, так поэтично, – прошептал он.
— Отпусти меня домой? – также шепотом попросила девушка.
— Меня накажут, – едва слышно ответил Клеандр.
— Как? – испуганно в тон ему спросила девушка.
Клеандр повесил голову задумался, потом выпрямился и неожиданно громко, с некоторой даже истеричностью в голосе, рявкнул.
— Если бы я знал.
Кокцея вздрогнула, а Клеандр вновь понизил голос и объяснил.
— Может, поставят в угол коленями на соль или прикажут всыпать десяток «горяченьких». А то оттаскают за вихры – видишь, какие у меня локоны? Просто на загляденье. Одно удовольствие руки вытирать.
— Хватит дураком прикидываться, – строго и громко заявила Кокцея.
— Поживешь с мое, – признался спальник, – не тому научишься. А ты иди, дочь Венеры. Веди себя тихо, иначе позову Клиобелу. У нее папа Геркулес.
Он втолкнул девушку в спальню и закрыл дверь.
Кокцея огляделась. Ложе, стоявшее посреди скромных размеров комнаты с высоким, расписанным потолком, было огромно и завешано прозрачной сетчатой тканью. В изголовье с обеих сторон, в углах, возвышались лампадарии – столбы, на которые подвешивались масляные лампы, предназначенные для освещения. Был в спальне и большой мраморный канделябр. На стенах фрески, изображавшие подвиги Геракла. Окна, в которое можно было бы пролезть, не было. Может, удастся прошмыгнуть в дверь. Она выглянула в коридор.
У порога возвышался выставленный на пост гвардеец. Воин глянул на нее, повернулся к ней – на его щите грозно скалилась страшная Медуза.
— Закрой дверь! – рявкнул он на нее. – Жди!
Кокцея тут же захлопнула створку. В глазах еще стояли змеи, развевающиеся на голове горгоны. Заметила щеколду, запиравшую дверь изнутри, моментально задвинула ее. Отступила от двери. Держась ближе к стене, подальше обошла кровать. Присела в углу на роскошный по местным меркам табурет–дифрос. Вспомнила, как всплакнула мать, когда Вирдумарий явился в их дом с приказом доставить Кокцею в императорский дворец. Она молча собрала дочери узелок, благословила ее именем Минервы. Сказала – пусть тебе улыбнется удача. Больше ничего не сказала. Где теперь этот узелок? Наверное, на кухне. Клиобела сразу отобрала его, сунула куда‑то в угол. На просьбу оставить узелок при ней, кратко ответила: «Глупости! Тряпок подтереться тебе, что ли, в императорском дворце не найдут!»
Стук в дверь отвлек девушку от грустных размышлений.
— Кокцея, открой, – послышался из‑за двери голос императора.
Девушку бросило в дрожь, в глазах помутилось. Что‑то необъятно–громадное, темное, страшное надвинулось на нее. Она почувствовала себя Андромедой, прикованной к скале и ожидающей появления из морской пучины страшного дракона, который собирался полакомиться ею.
В этот момент из‑за двери вновь послышалось.
— Да открой же ты, или я прикажу взломать дверь.
Чей это голос? Ужасного чудовища или отважного Персея, явившегося спасти ее? В легенде ничего не говорилось о том, что дракон может оказаться героем, а герой драконом. Кокцея вздохнула и отодвинула щеколду.
Коммод вошел в спальню, сразу у порога сгреб ее, поднял, попытался поцеловать. Кокцея отвернула голову, сжала губы.
— Что случилось, Кокцея? – удивился император. – Или я тебе не мил?
Последний вопрос вызвал у девушки приступ злобы. Она разрыдалась.
— Когда я увидала тебя, решила, что ты Персей, явившийся спасти меня от жуткого чудовища. Теперь вижу, что ты и есть чудовище.
— Почему? – искренне изумился Коммод. – Что же во мне такого чудовищного?
— Ты хочешь взять меня силой! – крикнула Кокцея. – Я должна исполнить долг женщины, который требует от меня мой повелитель? А потом?
— Что потом? – не понял Коммод.
— Ну, после того, как я исполню долг, и ты ублажишь свою плоть?
Коммод, явно раздраженный, подступил к ней, забившейся в угол. Был он высок, обнажен до пояса, в тусклом свете масляных ламп отчетливо проступал его хорошо развитый, умащенный маслом и растираниями торс. Лицо его, прежде добрейшее и счастливое, теперь странным образом потемнело, глаза сузились, на скулах заиграли желваки.
— Я не понимаю, чего ты хочешь? – спросил он. – Что значит потом? «Потом» бывают разные. Может, отправлю на кухню, а может, щедро наградив, верну домой. А может, навечно прильну к тебе и никогда более не отпущу от себя. А у тебя, до встречи со мной, – неожиданно заинтересованным тоном спросил цезарь, – какие намечались «потом»?
— Меня сватал наш сосед, отставной центурион Брокастий.
— И ты, конечно, была рада выскочить за него замуж? – усмехнулся император.
— Еще чего! – фыркнула Кокцея. – Нужен мне этот старый пень. Ему уже за шестьдесят
— А за кого ты хотела бы выйти замуж? – заинтересовался Коммод.
— Ну… – неопределенно ответила девушка и искоса, с некоторым интересом глянула на юношу.
Глаза у того расширились. Он отступил, вскинул руку и, словно обращаясь к небесам, возвестил.
— Боги! Великие боги! Каким удачным днем вы одарили меня. Благодарю тебя, Амур и нимфы! Наконец‑то я нашел суженную. Кто бы мог подумать, что моя избранница поселилась в далеком уголке империи, в нищей деревянной хижине у излучины великой реки. Кому бы в голову пришло, что ее удел кормить свиней хлёбовом, ухаживать за птицей, страдать от невозможности вырваться из круга пошлых, глупых сельских занятий, который под стать рабам, а не рожденной от семени Венеры. Или Дианы. – Он повернулся к ней и торжественно спросил. – От кого ты была рождена, Кокцея? Я – от Юпитера Капитолийского, потому и выгляжу таким грозным, беспощадным.
Неожиданно он сменил позу, засмеялся, хлопнул в ладоши.
— Это просто здорово! Кто бы мог подумать, что жизнь наградит меня чем‑то подобным. Меня, мрачного, потерявшего надежду на личное счастье правителя. Мы тотчас сыграем свадьбу, Кокцея. Немедленно!
Он повернулся к двери и громко позвал.
— Клеандр! – позвал он.
Тот опять же появился мгновенно, словно стоял за дверью. А может, действительно стоял и подглядывал в щелочку? Мало ли?
— Готовь обряд бракосочетания, – затем Коммод спросил у удивленно смотревшей на него Кокцеи. – Маму позовем?