Река Богов

– Я не знаю, куда еще можно пойти, – признается Наджья слабым голосом.

Бернар тихо выходит. По комнате распространяется горячий воздух, затхлый, пропитанный запахами пота и благовоний. Противомоскитные сетки и газовые занавеси вздуваются вокруг фигур, свернувшихся в эмбриональных позах. Наджья покусывает заусеницу у себя на большом пальце и думает, что еще можно сделать в сложившейся ситуации.

Девушка вновь слышит хруст ребер убийцы в тот миг, когда она врезалась в него на мопеде. Свою собственную мгновенную реакцию и бег карсевака по платформе. Наджья начинает дрожать в душной темной комнате. Она не может овладеть собой, находит стул, садится и чувствует, что не в силах избавиться от ощущения ледяного холода, поднимающегося изнутри. Это же настоящее безумие, и ты в него вляпалась с головой. Ньют и юная шведская репортерша. Ты можешь в любой момент исчезнуть, и никто из десяти миллионов жителей Варанаси даже глазом не моргнет.

Наджья ставит стул таким образом, чтобы в поле ее зрения были и дверь, и окно. Затем поворачивает деревянные жалюзи под таким углом, чтобы хорошо видеть, что происходит снаружи, но чтобы оттуда было бы трудно заглянуть внутрь. Она сидит и наблюдает за тем, как по полу движутся полоски света.

…Наджья, вздрогнув, просыпается от какого-то шума. От какого-то движения. Она застывает, затем бросается на кухню за французскими кухонными ножами. Распахивает дверь – фигура у холодильника поворачивается, – хватает нож. Он… Ньют…

– Извините, извините, – говорит ньют странным детским голосом. – Есть у вас что-нибудь съестное? Я чувствую такой страшный голод.

В холодильнике Бернара какие-то объедки и бутылка шампанского. Да уж, конечно… Ньют втягивает носом запах и берет что-то с полки.

– Извините, извините, – говорит Тал. – Очень, очень сильный голод. Гормоны… Я слишком много их израсходовал.

– Я могу приготовить для вас чаю, – предлагает Наджья, ей все еще хочется играть роль героини-спасительницы.

– Чай, да. Чай, чудесно.

Они сидят на матраце с маленькими стаканчиками в руках. Ньюту нравится чай в европейском стиле, черный, без сахара. Наджья вздрагивает от любой тени у ставен.

– Я не знаю, как выразить вам свою благодарность…

– Я ее не заслужила. Это я причина всех ваших неприятностей.

– Вы то же самое говорили на вокзале, да. Но если бы не вы, на вашем месте оказался бы кто-то другой. И он не чувствовал бы себя таким виноватым.

Наджья Аскарзада впервые в жизни так близко общается с ньютом. Она многое знает о них, знает, кто они такие, как можно стать ньютом, чем они занимаются друг с другом, и даже отчасти понимает, какое наслаждение они могут доставить друг другу. Наджья как истая скандинавка относится к ним с должной терпимостью, но ньют, сидящий рядом с ней, пахнет иначе, не так, как обычные люди. Наджья понимает, что запах возникает из-за манипуляций с гормонами и нейромедиаторами, но все равно боится, что Тал почувствует ее растерянность и примет за ньютофобию.

– Я вспомнила… – говорит она. – Я посмотрела фотографии и вспомнила, где видела вас раньше.

Тал хмурится. В золотистых сумерках выражение лица ньюта кажется чуждым, абсолютно инопланетным.

– На студии.

Тал обхватывает голову руками, закрывает глаза. Ресницы у ньюта длинные и кажутся Наджье очень красивыми.

– Мне очень больно. Я не знаю, что и думать.

– Я готовила интервью с Лал Дарфаном. Сатнам провел меня по студии. Сатнам дал мне фотографии.

– Трезубец! – восклицает Тал. – Дерьмо!.. Он нас обоих подставил! А! – Ньют начинает дрожать, слезы струятся по щекам. Тал воздевает руки, чем-то напоминая прокаженного. – Мама Бхарат… они думали, что там живу я; попали не в ту квартиру…

Дрожь переходит в истерические рыдания. Это усталость и шок. Наджья тихонько выходит, чтобы приготовить свежий чай. Она не хочет возвращаться до тех пор, пока не утихнут всхлипы и причитания. У нее совсем не афганский, а скорее североевропейский страх перед сильными эмоциями.

– Еще чаю?

Тал завертывается в простыню, кивает. Стакан дрожит в руке ньюта.

– Откуда вы узнали, что я буду на вокзале?

– Журналистская интуиция, – отвечает Наджья Аскарзада. Ей хочется прикоснуться к лицу ньюта, к такому голому, такому нежному черепу. – По крайней мере я бы именно так и поступила на вашем месте.

– Ваша журналистская интуиция – великая вещь. Это же был полный идиотизм с моей стороны! Улыбаться, смеяться, танцевать и думать, что все меня любят! Новый ньют в городе, которого все хотят видеть, приглашают на большие вечера, в клуб…

Наджья протягивает руку, чтобы коснуться ньюта, успокоить, согреть, и чувствует, что голова Тала склонилась к ней на грудь. Ее рука касается гладкой головы ньюта. Все равно что гладить котенка – одни кости и предельное напряжение. Пальцы девушки случайно прикасаются к ямочкам на руке ньюта – несколько рядов, похожих на симметричные следы от укусов насекомых. Наджья отдергивает руку.

– Нет, здесь, пожалуйста, – говорит Тал. Она слегка дотрагивается до указанной точки и чувствует, как какие-то жидкости начинают течь под кожей. – И еще здесь. – Руки ньюта направляют ее пальцы поближе к запястью. – И здесь.

По телу ньюта пробегает дрожь. Дыхание становится более равномерным. Мышцы напрягаются. Тал встает, слегка покачиваясь, и нервно проходит по комнате. Наджья чувствует запах предельного напряжения.

– Я не могу представить, как вы живете, – говорит Наджья. – Ведь вы же способны сами выбирать собственные эмоции.

– Мы выбираем не эмоции, а только реакции. И способны регулировать их силу. Поэтому, как правило, не живем дольше шестидесяти.

Теперь Тал меряет комнату большими шагами, в сильнейшем беспокойстве, словно мангуста, пойманная в клетку. Ньют бросает опасливый взгляд в прорези жалюзи и быстро закрывает их.

– Но как же вы можете?..

– Делать такой выбор? Для красоты и этих лет достаточно.

Наджья качает головой. Немыслимое громоздится на невероятное. Тал ударяет кулаком по стене.

– Какой же идиотизм! Такие, как я, должны умереть, мы слишком глупы, чтобы жить.

– Вы не единственный, я тоже глупа, я ведь полагала, что имею особый выход на Эн Кей Дживанджи.

– Вы встречались с Дживанджи?

– Я беседовала с ним по видео, и в тот раз он организовал встречу, во время которой Сатнам передал мне фотографии.

Какая-то тень падает на ставни. Ньют и Наджья застывают от страха. Тал медленно опускается до тех пор, пока полностью не оказывается ниже линии подоконника. Ньют пальцем манит девушку, указывая ей место у стены. Прислушиваясь всем своим телом, Наджья крадется по циновкам. Раздается женский голос, который что-то говорит по-немецки. Спазм ужаса отступает, Наджья немного расслабляется. Какое-то мгновение ей казалось, что от страха ее может вырвать.

– Мы должны уезжать из Бхарата. Они видели вас со мной, – шепчет Тал. – Теперь мы для них одно. Нам необходимо обеспечить для себя безопасный проезд.

– А если пойти в полицию?

– Неужели вы еще не поняли, по каким законам живет эта страна? Полиция подчиняется Саджиде Ране, а она заинтересована в моем исчезновении. А та полиция, что Саджиде Ране не подчиняется, состоит на содержании у Дживанджи. Нам нужно нечто такое, из-за чего стало бы опасно или слишком дорого нас убивать. Вы сказали, что беседовали с Дживанджи по видео. Я полагаю, вы достаточно разумная девушка и сохранили запись беседы. Покажите мне ее, пожалуйста. Возможно, там мы сумеем найти что-нибудь полезное.

Они сидят рядом, прислонившись к стене. Наджья поднимает палм. Рука ее дрожит. Тал берет девушку за запястье, успокаивает.

– Модель у вас не очень хорошая, – замечает ньют.

Звук чересчур громкий. Из клуба доносится мерный стук теннисных мячей. На экране не слишком ровное изображение павильона Эн Кей Дживанджи, увешанного каламкари. Оно кажется какой-то сказочной противоположностью ее полутемной душной спальне, пропитанной запахами страха.