Река Богов

К концу недели даже Нита начинает говорить, что Талу следует отдохнуть.

– Ладно, давай иди, уходи отсюда, – говорит их продюсер Девган.

И Тал уходит. В Патну. Никому, кроме как ньюту, не придет в голову проводить уик-энд в этом громадном, жарком, бездушном промышленном городе. Но Талу нужно кое-кого там увидеть. Гуру ньютов.

Два часа спустя Тал уже находится у реки, смотрит по верх поляризованных контактных линз и мигает – из-за ос лепительного блеска воды. Он берет билеты до Патны на ско ростное судно на подводных крыльях. А еще через полчаса Тал садится, уютно примостившись, на свое место, закрыва ет глаза и маленькими мягкими кулачками отбивает такт пер вых аккордов «Гуру Грантх микс», а мимо проносятся про мышленные предприятия, которые прочно стоят на далеких сухих берегах. Тал не может сдержать удивления: в Ганге все еще хватает воды, чтобы удерживать такое большое судно.

Грязные улицы Патны производят гнетущее впечатление. Темнота вечера подкрашена разноцветными дымами заводов. Как и волосы, заплетенные в мохик, свешивающийся на лоб. Бесчисленные лавки и магазины открывают свои разнокалиберные пасти. Здесь бюстгальтеры, там трусики, тут нижнее белье, а в той стороне, сзади, обувь. Кредитная карточка с трудом выдерживает сильнейший удар, но уже через полчаса Тал выходит на улицы, облаченный в длинные полосы мягкого серого шелка. На ногах серебристо-черные ньютовские сапожки с пятисантиметровыми каблуками и обязательными кисточками с бусинками, что свисают со шнурков. Парни оборачиваются на ньюта, девушки смотрят с завистью, женщины в кофейнях наклоняются друг к дружке и что-то шепчут, прикрыв рты руками, полицейский на перекрестке едва не поворачивается на триста шестьдесят градусов, увидев, как Тал меняет цвет контактных линз, затемняя их от слишком яркого солнца.

Тал чувствует себя превосходно, у ньюта такое приподнятое настроение, какого не было уже давно, Тал радуется возвращению в Патну, возможности чувствовать на себе солнце Патны, вдыхать смог Патны, пробираться по улицам Патны мимо бесчисленных тел и лиц. Талу кажется, что все движется в ритмах микса, раздающегося в наушниках. Все наполнено какой-то загадочной музыкой. Каждая случайная встреча прохожих может быть прелюдией к убийству, или супружеской измене, или воровству, или встрече давно потерявших друг друга возлюбленных. Одежда ярче и красивее, чем где бы то ни было, и все как будто специально предназначено для того, чтобы привлечь внимание Тала. Ньют вспоминает о Варанаси.

О Варанаси… И о мужчине по имени Хан. И обо всем остальном.

Посвященным известно, что за стеклянными башнями «Коммершиэл банд» пришвартовано скоростное судно, которое отвезет вас в сангам, где гуру производит свои операции. Тал отмечает с удовлетворением, что судно – «Рива» из красного дерева. У «Ривы» сдвоенные моторы. Они несут ее мимо мелких суетливых паромов и барж. Судно проходит по главному каналу, затем поворачивает налево по направлению к большой песчаной косе, где Гандак вливается в священный Ганг. Здесь располагается самая обширная, самая дешевая во всем Бхарате, самая грязная и наименее обремененная законами зона свободной торговли. Палатки из прессованного алюминия давным-давно вытеснили друг друга на воду с имевшейся в их распоряжении земли. Сангам окружен множеством списанных лихтеров. В них живут целые семьи, все члены которых могут похвастаться тем, что их нога никогда не ступала на сушу. Все, что им необходимо для рождения, жизни и смерти, они могут отыскать, пробежавшись по лабиринту из сходен и лесенок, перекинутых с лодки на лодку.

«Рива» везет Тала по неуклонно сужающимся каналам между стальными корпусами, расписанными текстами на хинди. Наконец они оказываются в узкой протоке, рядом с буксиром с причудливым названием «Фугаци».

На протяжении долгих тридцати лет этот кораблик таскал грузы вверх по реке – от Колкаты до новых промышленных гигантов Патны. Затем холдинг-компания «Белый орел» купила его и отправила в док в свободной зоне Гангак, выпотрошив и лишив двигателей.

«Белый орел» – в высшей степени респектабельная фондовая компания с центром в Омахе, штат Небраска. Она специализируется на пенсионном страховании медицинских работников. Ей принадлежат несколько плавучих отделений в Патне, занимающихся предоставлением тех медицинских услуг, которых избиратели на Среднем Западе, во всем следующие библейским заветам, столь решительно лишают соплеменников. Сотни высокодоходных и юридически сомнительных производств размещают свои центры в свободной зоне Гангак: здесь нашли приют пиратские радиостанции, производители фальсифицированных медикаментов, торговцы ворованным программным обеспечением, производители эмотиков, нелегальные лаборатории по генной инженерии, клонированию и клеточной терапии, знаменитые порнократы и многие-многие другие, чей род деятельности порой даже не имеет названия. И среди всего этого обитает добрый доктор Нанак, достойный ньют, гуру спасительных ножей.

Тал поднимается по стальной лесенке, всеми фибрами тела ощущая нависающую сзади металлическую стену соседней баржи. Одна хорошая волна – и стальные стены, окружающие ньюта со всех сторон, сомкнутся и раздавят Тала, точно выпавшее из гнезда яйцо. Чьи-то глаза пристально смотрят поверх перил. Это Нанак, добрый доктор, он выглядит чудовищно в своих шортах грузчика на три размера больше, чем надо, в женских туфлях на широкой платформе и в обтягивающей майке в сеточку. Он улыбается улыбкой щенной обезьяны.

Они обнимаются, прикасаются друг к другу, целуются, пробуждая друг в друге чувство радости, ощущение наивного детского восторга, касаясь тех подкожных зон, тех физиологических клавиш, которые роботы-хирурги Нанака ввели в нервные волокна освежеванного тела Тала. Объятия закончены, ньюты улыбаются, издают глупые, веселые восклицания и вновь чувствуют себя безумно счастливыми.

– Мода и тебя подчинила себе, как я вижу, – говорит Нанак.

Он невысок, немного застенчив и робок, слегка сутуловат, но у него самая добрая улыбка на свете. Кожа Нанака приобрела охристый оттенок от солнца.

– По крайней мере я стараюсь ей следовать, – отвечает Тал, наклонив голову.

– Поосторожнее здесь на каблуках, – предупреждает Нанак.

Палуба полна всяких кабелей, люков, труб, споткнувшись о которые, зазевавшийся ньют может серьезно разбиться.

– Останешься на чай? Осторожнее, осторожнее…

Они поднимаются по крутой лесенке в рулевую рубку. Не дойдя одной ступеньки до верха, Тал останавливается, чтобы окинуть взглядом этот город, состоящий из бесчисленных кораблей. Он живет не менее активной жизнью, чем какой-нибудь базар. Помимо зарабатывания денег, на любом судне всегда есть масса другой работы: покраска и уборка палубы, уход за растениями, проверка исправности солнечных батарей и коммуникаций. Со всех сторон доносится музыка, усиленная эхом, отражающимся от многочисленных металлических поверхностей.

– Итак, что же случилось? – спрашивает Нанак, вводя Тала в кабинет, выложенный деревянными панелями и пропитанный ароматом кедра.

Ароматы вызывают у Тала не менее сильную эмоциональную реакцию, нежели любое запрограммированное воздействие на его нервные «клавиши». «Эно» вновь чувствует себя в теплом древесном лоне. «Эно» вспоминает, как скрипят кожаные диваны, как Сунити напевает хиты из кинофильмов, когда ей кажется, что ее никто не слышит.

– Просто обычный осмотр, – отвечает Тал.

– Да-да, конечно, – говорит Нанак и вызывает лифт, спускающийся в пустое нутро корабля, где гуру проводит свои трансформации.

– У тебя нет времени? – спрашивает Тал, пытаясь отогнать внезапно пробудившиеся дурные предчувствия.

Дверцы лифта открываются в коридор из красного дерева с несколькими бронзовыми дверями. За одной из них Талу пришлось провести целый месяц – месяц мук, вызванных болеутоляющими и подавляющими иммунитет средствами, пока тело Тала привыкало к тому, что роботы-хирурги с ним сделали. Настоящий кошмар наступил, когда протеиновые чипы, введенные в костный мозг, раскрылись и начали переписывать биологические императивы, существовавшие на протяжении четырех миллионов лет.