Фотосессия в жанре ню

Елена Логунова

Фотосессия в жанре ню

– Славный праздник – Новый год! Весь народ, как один!

Сержант Шишкин восхищенно причмокнул и заглянул во влажное горлышко фляжки.

Было первое января. Заповедное время, когда вся Россия, от Камчатки до Калининграда, от Сочи до Мурманска, спит богатырским сном.

Спят, пачкая подушки несмытым макияжем и лаком для волос, русские женщины, уставшие от предпраздничных хлопот и праздничного веселья.

Спят русские мужики, со свистом втягивая ноздрями запахи елки, мандаринов, «селедки под шубой» и на выдохе заменяя традиционную ароматическую смесь от поглощенных ими яств ядреным перегаром.

Спят русские бабушки и дедушки, окончательно оглохшие и ослепшие от многочасового фейерверка.

Спят измотанные ожиданием подарков дети и домашние животные с оттоптанными в суматохе хвостами и лапами…

Сержант Шишкин завинтил крышку фляжки, вообразил себе это сонное царство на одной шестой части суши и едва не прослезился от величия представившейся ему картины и крепости выпитого им коньяка.

– И только я один не как все! – проворчал младший сержант Лейкин, с завистью покосившись на сержантскую фляжку.

– А ты сегодня за рулем! – развел руками его напарник.

– И только я один сегодня за рулем! – мрачно кивнул Лейкин.

Сержант Шишкин оценил суровую правоту сказанного приятелем и перестал улыбаться.

Утром первого января все нормальные люди спали, и только псих мог по доброй воле сесть за руль. Это делало беспрецедентно безопасными российские дороги, но лишало надежды на дополнительный заработок бессонных гаишников. А сержант Шишкин не отказался бы от пары-тройки материальных благодарностей за великодушно невыписанные штрафные квитанции! Новогодний праздник с подарками многочисленной родне изрядно опустошил его карманы.

– Ладно, не горюй! Еще не вечер! – сказал он в утешение самому себе и расстроенному напарнику, а затем закрыл глаза, чтобы поспать, как и весь народ.

Удивленный возглас коллеги Лейкина разбудил его через несколько минут.

– Глазам своим не верю! – радостно воскликнул младший сержант и потряс напарника за плечо. – Петя, не спи! Давай тормози его!

Сержант Шишкин проморгался и увидел приближавшийся автомобиль – старую «шестерку», которая лет двадцать назад была молочно-белой. Теперь она имела цвет неизлечимо больного кариесного зуба.

– А за что?

Слова сорвались с его губ раньше, чем сержант окончательно проснулся. Иначе бы этот глупый вопрос у него вовсе не возник! Мыслимое ли дело, чтобы русский гаишник не нашел, за что оштрафовать соплеменного водителя?!

– Придумаешь, за что! – озвучил эту здравую мысль младший сержант и подтолкнул напарника к дверце.

Зажав под мышкой полосатый жезл и застегивая на ходу форменную куртку, Шишкин пошел навстречу «шестерке».

Непривычно пустое шоссе напоминало серый, в белесом налете, язык гриппозного больного. Дорога была скользкой, как каток. Грязно-белые слежавшиеся сугробы тянулись по обочинам, как бортики хоккейной коробки. Будь машина черной, она была бы похожа на шайбу. А не на пятнистую – белую с черным – корову на льду.

Сержант Шишкин повелительно взмахнул полосатым жезлом, и четырехколесное подобие буренки послушно остановилось.

– Здра-жла, сржнт Шишкн, – небрежной скороговоркой представился патрульный, с трудом дождавшись, пока водитель колымаги опустит стекло путем натужного вращения ручки. – Документики показываем!

– Показывайте, – охотно согласился водитель.

– Пьяный! – восхитился сержант, мгновенно найдя наиболее вероятное объяснение невероятной наглости водителя.

– Похоже, да. Что пили-то? Коньячок?

Наглец выразительно принюхался.

– Мужик, ты в своем уме?! – возмутился Шишкин.

Он запросто мог бы развить воспитательную беседу о правилах хорошего тона в общении с дорожным патрулем до степени взимания вполне приличного штрафа. Но тут в полумраке автомобильного салона на заднем сиденье мелькнул красный помпон, и сержант обрадовался, обнаружив несомненное нарушение:

– А что это вы – ребеночка без детского кресла перевозите? Непорядочек! Ну-ка, кто тут у нас?

Сержант решительно дернул на себя заднюю дверцу.

– Ыыыы! – страшным животным голосом проревел предполагаемый ребеночек.

Он резко подался навстречу Шишкину, и тот сначала взвизгнул, а потом попятился. Остекленевший взгляд сержанта крепко приклеился к лохматой фигуре в проеме двери.

На сиденье косолапо переминался косматый медвежонок в лыжной шапочке с помпоном.

– Сидеть! – рявкнул водитель «шестерки» голосом командующего армией.

Зверь опустился на пол, а сержант сел в сугроб.

– Петя, что там? – выглянув в окошко патрульки, встревоженно прокричал младший сержант Лейкин.

– Ме-ме-ме! – удивленно и недоверчиво ответил Шишкин.

– «Ме-ме-ме» – это, товарищ сержант, коза! – насмешливо пробасил водитель «шестерки». – А тут у нас урсус… Для необразованных – бурый медведь.

– Так, в чем дело?! Документики! – заблажил, скользя по дороге, младший сержант Лейкин.

– Такой подойдет? – вздохнул водитель, выбрасывая в окошко руку с красной книжечкой.

– Товарищ майор? Виноват, – Лейкин неловко козырнул и перевел смущенный взгляд за спину водителя. – А это…

– А это – товарищ медведь, – складывая свою красную книжечку, веско сказал товарищ майор. – Служебный. Дрессированный. Готовим к спецоперации.

– Ыыы! – с чувством добавил спецмедведь от себя лично.

– Товарищ ме… Товарищ ма… Ввиноваты! – повторил младший сержант Лейкин и козырнул более ловко, одновременно пятясь прочь от «шестерки».

– Это что было, я не понял? – слабым голосом спросил сержант Шишкин, когда дребезжащая «шестерка» с ускорением покатила в сторону области.

– Хренов фээсбэшный майор со своим специально обученным медведем! – сердито ответил Лейкин, провожая удалявшуюся машину недобрым взглядом.

Он почесал в затылке жезлом, сдвинув на лоб ушанку, и вполголоса пробормотал:

– Вот интересно, что же в нем такого специального? Ядовитые когти и граната в зад-нице?

Очнувшийся Шишкин при слове «задница» с усилием выдернул свой заледеневший тыл из сугроба, вынул из кармана фляжку, потряс ее, развинтил и со словами: «Первого января на дороге только психи!» – вылил себе в рот остатки коньяка.

– Ой, Ванька, Ванька! – поглядев в зеркальце заднего вида, Андрей сокрушенно покачал головой. – Али не велел я тебе, топтыгину, сидеть смирно?

Старорусский стиль речи Андрею навеяли предметы быта на соседнем сиденье: балалайка, шапка-ушанка и цветастый полушалок с бахромой. Все это были Ванькины вещички – реквизит для представлений.

На балалайке мишка тренькал, в платке выдвигался на «Цыганочку», а с шапкой в финале представления обходил благодарную публику, собирая денежки. Не ахти какой заработок, но поболе майорского жалованья, так что грех жаловаться.

Андрей и не жаловался. Он был старшим по званию и имел полное право отчитать рядового медведя:

– Али не наказывал я тебе, Ваня, не переть супротив поганых опричников?

– Ыы, – пристыженно буркнул медвежонок и улегся на лохматое одеяло, почти слившись с ним по цвету и фактуре.

Сам-то Андрей к поганым опричникам не принадлежал. Из «фейсов» подполковник Малинин ушел еще по осени, а майорское удостоворение, впечатлившее гаишников, числилось утерянным. Потерялось оно года два назад, а нашлось совсем недавно, на даче, во время генеральной уборки – великой и редкой, как битва столетия.

– Вовремя, выходит, нашлось, еще не раз пригодится! – резюмировал Андрей и осторожно прибавил газу.

Заледеневшая дорога походила на бобслейную трассу, но с двусторонним движением. Теоретически. Слава богу, на самом деле на встречной никого не было. Да вообще нигде никого не было, ни одной живой души!

– Первое января!

Андрей сказал это с тем мрачным удовлетворением, с каким гундосый переводчик, озвучивающий голливудские фильмы-катастрофы, произносит за кадром: «Две тысячи восьмидесятый год… Жизнь на Земле прекратилась…»