Ночь всех мертвецов

– А люди?

– Укажи мне однопроцентную разницу между ее ДНК и нашей.

– Ага. – Адам Тесслер зажмурился. – Это только усложняет дело.

По телу Соломона Гурски, точно болезнь, разлился страх.

– Оставьте нас, пожалуйста, – сказал Адам Тесслер своим ассистентам. – Через минутку я к вам присоединюсь.

Не говоря ни слова, они гуськом удалились в аэролет.

– Адам?

– Сол, почему ты это сделал?

– О чем ты, Адам?

– Сам знаешь, Сол.

Стоя на посадочной решетке, приваренной к пятьдесят третьему ярусу башни «Тесслер-корпорады», Сол Гур-ски на миг умер. Затем он вернулся к жизни и с холодной ясностью осознал, что все может высказать вслух, что ДОЛЖЕН все высказать вслух, ибо уже мертв и теперь его ничем не испугать.

– Ты слишком много на себя берешь, Адам. Хочешь, делай автомобили, выращивай дома, составляй в нанокамерах лекарства по специальным заказам – пожалуйста. Но это – совсем другое дело. Это – воскрешение мертвых. Это – все люди отныне и до конца Вселенной. Нельзя допустить, чтобы ты владел патентом единолично. Монопольное право на вечную жизнь принадлежит только Богу.

Адам Тесслер вздохнул. Радужные оболочки его глаз спрятались за темным слоем фотохромных бактерий. Непроницаемый взгляд.

– Ну и?.. Давно?

– Тринадцать лет.

– Я думал, что знаю тебя, Сол.

– И я думал, что знаю тебя. – Здесь, в высоте, воздух был чист, свеж и прозрачен. – Как ты выяснил?

Адам Тесслер погладил обезьянку по голове. Она попыталась вывернуться из его пальцев, оскалив острые зубки.

– Выходи, Мариса, – теперь можно.

Высокая мускулистая женщина, которая вышла из башни на решетчатую площадку, была отлично знакома Солу. Он помнил ее по туристической мастабе на Юкатане, и по горнолыжному трамплину на Аляске, и по казино, выращенному на искусственном, рожденном нанотехнологиями рифе в Южно-Китайском море. Из бесед, которые они вели по надежным каналам связи и лично, на конспиративных встречах, он знал, что она заговорит нежным низким голосом с австралийским акцентом.

– Когда твоим хозяином был Аристид Тласкальпо, ты лучше одевалась, – сказал Сол.

Сейчас женщина была в кожаном костюме, какие носят уличные девки. Она улыбнулась. С прежних времен ее улыбка тоже поистрепалась.

– Почему именно они? – спросил Адам Тесслер. – Мало ли кому ты мог меня продать – но этим лохам?

– Разве это важно? – сказал Сол Гурски. – Знай, Элена тут абсолютно ни при чем.

– Знаю. Ей ничего не угрожает. На данный момент.

В этот миг Сол Гурски осознал, что его ждет, и задрожал, обуянный внезапным острым желанием что-нибудь уничтожить, прежде чем уничтожат его самого. Усилием воли он подавил в себе гнев и, протянув руку к обезьянке, пощелкал пальцами. Марша, наморщив лоб, перемахнула с плеча Тесслера на ладонь Сола. Он моментально схватил макаку за шею, вывернул позвонки, переломил их. Отшвырнул извивающееся в конвульсиях тельце. Оно упало на красную сетку.

– Понимаю твое чувство, – заявил Адам Тесслер. – Но она возродится вновь, и вновь, и вновь. – Вступив на нижнюю ступеньку трапа, он обернулся: – Ты хоть немного представляешь себе, как сильно меня расстроил, Сол?

– Честно тебе скажу – плевал я на это! – крикнул Соломон Гурски, но его слова потонули в гуле запущенных турбин. Аэролет, ненадолго зависнув над площадкой, скользнул вниз, к расчерченным по линейке бескрайним просторам города и улетел в сторону северных холмов.

Сол Гурски и Мариса остались на платформе одни.

– Действуй! – крикнул он.

И осознал, что мускулы, которые так нравились ему, – всего лишь аугменты. Ее пальцы схватили его за шею и подняли над площадкой. Задыхаясь, он сучил ногами в воздухе и урывками глотал воздух. Держа его одной рукой, она подошла к самому краю.

– Действуй, – попытался сказать он, но ее пальцы задушили все слова в его горле. Улыбаясь, она держала его над пропастью. Он наделал себе в штаны и понял, что это и есть экстаз, что испражнение всегда было экстазом. Именно поэтому взрослые запрещают детям испражняться в трусы – первобытные, звериные радости стоят вне закона.

Сквозь кровавый туман он увидел, как ползет к ним, перебирая розовыми человечьими пальчиками, крохотное, скукоженное тело Марши с вывернутой назад головой, и ее глазки, не мигая, созерцают солнце. Затем женщина наконец-то разжала пальцы – и, прошептав «спасибо», он начал падать к ослепительно белым погребальным огням Гуверовского бульвара.

среда

Сегодня вечером сегуридадос вышли на бульвары – охотиться на мертвецов-нарушителей. Живцы-сегуридадос были чудовищами – богатыми скучающими чудовищами. Эти женщины и мужчины, эти «серристо»[2] с огромным удовольствием корчили из себя ангелов Большой Смерти в мире, где все прочие разновидности смерти были временными. На живцов было противно смотреть – зато их машины были прекрасны. «Мечадоры» – роботы-богомолы с клювами из ванадированной стали и двумя скорострельными огнеметами системы «МГЛА-27», которые выстреливали пятьдесят самонаводящихся снарядов в секунду, а те, в свою очередь, за полсекунды до поражения цели превращались в рой солярной картечи. Пятнадцать органов чувств расширенного спектра действия анализировали мир; а маневрировали роботы при помощи узкофокусируемых генераторов-импеллеров. И абсолютно никаких потугов на милосердие. Большая Прекрасная Смерть.

На холмах стоял дом с высоким, широким окном на втором этаже. Мужчина застыл у окна, точно посередине. Он наблюдал, как охотятся мечадоры. Их было четверо: разбившись на пары, они прочесывали обе стороны авеню. Он увидел, как робот с надписью «Смерть мертвецам» на тектопластиковой шкуре, разок пыхнув электрогравитационной энергией, перемахнул через живую изгородь с усадьбы Сифуэнтесов на их участок. Проплыл над газоном, поводя чуткой головой с клювом. Замешкался, отсканировал окно. На секунду взгляд его пяти фасеточных глаз скрестился с взглядом мужчины. Робот двинулся дальше. Его импеллер оставлял на чисто выбритом газоне следы – земляные водовороты. Мужчина не отвел глаз от улицы, пока мечадоры не скрылись из виду, пока по проспекту не прошли сегуридадос в устрашающих и пошлых боевых скафандрах, угрожая воображаемым врагам своим отвратительным оружием.

– Теперь уже каждый вечер, – заметил мужчина. – Совсем сдрейфили.

Спустя миг в просторной комнате с деревянным полом, где находился мужчина, появилась женщина, одетая в виртуальный инфандр. Она выскочила из «Паутины» с такой поспешностью, что пообрывала щупальца скафандра, которые теперь торопились втянуться обратно в узлы сететкани. Темноволосая, смуглая, страшно обозленная. Злость пополам с испугом.

– Сколько раз я тебе говорила: не подходи к этому окну! Никогда! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ!

Соломон Гурски пожал плечами. За те несколько недель, что он прожил в ее доме, женщина успела возненавидеть эту ужимку. Мертвецы по-своему, по-особому пожимают плечами: когда Сол это делал, в ее большом, теплом, красивом доме на холмах веяло холодом преисподней.

– Это меняет дело, – заявил мертвый мужчина. Элена Асадо натянула брюки из «умной кожи» и сетчатую блузку. Прямо поверх инфандра – она не снимала его с тех самых пор, как стала предательницей. Двенадцать часов в день она проводила в виртуальном мире, подключив к «Паутине» свои глаза, уши, нос, душу – вела войну с человеком, который убил ее возлюбленного. С тем же успехом можно воевать с демиургом, думал Соломон Гурски долгими, пустыми часами в этих приветливых, наполненных светом комнатах. Тесслер – владыка жизни и смерти. Элена снимала скафандр только для того, чтобы опорожнить кишечник и помыться. Ну и рано утром, в голубоватых сумерках, какие бывают только в больших городах, для невеселого соития на большой белой постели. Время и злость высушили и закалили ее тело. Элена Асадо превратилась в существо, скрученное из тугой проволоки. Женственность слетела с нее, сменившись решимостью отомстить Адаму Тесслеру. Отомстить – уничтожить режим, установленный на Земле после того, как Тесслер подарил миру способ воскрешения мертвых. Подарил – нет, какое уж там подарил. Тесслер не Иисус, чтобы гарантировать жизнь вечную всем истинно уверовавшим. Вера – дело неприбыльное. Адам Тесслер забирает все – оставляя тебе лишь твою душу. Если ты можешь вносить солидные взносы за «имморталидад»[3], все нормально: благодаря страховке ты возродишься совершенно свободным, без цента долга. Остальные девяносто процентов мертвецов планеты Земля отрабатывали свое спасение согласно условиям контрактов, ввергающих их во временную крепостную зависимость от Дома Смерти – сети воскресительных цехов при корпораде «Тесслер-Танос». Контракты заключались на много столетий. Время принадлежало мертвецам. Но сами они стоили дешево.

2

крутые (мекс. сленг).

3

Бессмертие (исп.).