О, Мари!

Разумеется, я не собирался надолго задерживаться в любой из этих организаций, так как главной целью была очная аспирантура в Москве, но три или четыре года было желательно поработать. Как я уже сказал, вступление в КПСС предусматривалось в основном на третьем или четвертом курсе, редко – на втором, только если кандидат имел трудовой стаж или прошел службу в армии. Университетский партийный комитет каждому факультету выделял в год по три – пять мест. На них претендовали отличники учебы, аспиранты, студенты вторых – пятых курсов, молодые сотрудники учебно-вспомогательного состава. Конкуренция была сильнейшая и ожесточенная, так как каждый уже с этого возраста боролся за свое место в обществе.

Первыми кандидатами в члены КПСС стали староста Князь и еще двое взрослых ребят, служивших в армии, серьезных и неплохо учившихся. Это было нормально: у них за плечами было несколько лет трудового стажа, и мне с моими данными претендовать на вступление в партию на втором курсе было преждевременно.

Комсомольская организация рассматривала кандидатуры нескольких студентов нашего факультета. Серьезность вопроса была всем известна, все в душе хотели пройти отбор, хоть и по разным причинам, а вот реальная возможность имелась у очень немногих. Первое условие – высокая успеваемость, второе – активная общественная работа и, наконец, поддержка курса. Я был уверен, что удовлетворяю всем этим условиям.

В тот год мы получили всего два места. Князь поддерживал и хвалил мою кандидатуру: мол, я хорошо учусь, занимаюсь саморазвитием, выполняю общественную работу да еще представляю университет на межвузовских спортивных соревнованиях. Но я еще молод, а другие ребята – с большим трудовым стажем, прошли армию, из рабочих трудовых семей, что тоже считалось плюсом. Поэтому он отдает предпочтение им и считает целесообразным обсудить мою кандидатуру в следующем году. Вероятно, он был прав, но его главная мотивация ни для кого не была секретом.

Собрание проводил бесхребетный легковесный доцент, секретарь парторганизации факультета. Начались выступления. Ребята из провинции с трудовым и армейским стажем составляли большинство учащихся курса, и чаша весов постепенно склонялась в сторону их общей кандидатуры. Все они меня хвалили, но поддерживали других. Видно было, что в этот раз Князь сумел сколотить группу из нескольких человек, которые, впрочем, все были членами моего оперотряда. Рафа, до этого сидевший молча, обернулся к залу и поднялся с места:

– Я согласен, что у этого парня за плечами армия, но чем он себя проявил уже здесь, в университете? Учится неплохо, но ведь уступает Давиду, это факт, да и никакой общественной работы не ведет. Поэтому хватит, кончайте базар! Я сам проведу голосование. Кто за Давида? Начинаю с первого ряда. Ты? Ты?.. Кто против? Против нет? Молодцы, умные ребята, сделали правильный выбор, продолжайте собрание, – и сел на свое место.

Все понимали, что даже если я обижусь, то не стану ни к кому применять физическое принуждение. К тому же подобные отношения были характерны на первом курсе, редко – на втором, когда все уже хорошо познакомились друг с другом. Сейчас все уже успели подружиться, и решать такие вопросы с позиции силы никому и в голову не приходило. А Рафа другой, с ним что-либо обсуждать сложно, конец мог быть самым непредсказуемым. Перед его бешеной агрессивностью трепетали все. Подавленный, обиженный, несмотря на успех, я покинул собрание. «Вот как, – думал я, – ребята меня любят, но как только доходит до столкновения интересов, все хорошее и объективное забывается». Мари с нетерпением ждала меня в коридоре.

– Получай, подруга, своего партийца! – обратился к ней Рафа. – Давайте отметим нашу удачу! А я должен еще встретиться с Юлей.

Пришли в наше излюбленное место рядом с университетом, заказали, как обычно, куриный кебаб, овощной салат, хинкали, тархуновый лимонад, сыр, мацони. Подошла новая подруга Рафа, русская девушка Юлия из Нижнего Новгорода. Юля училась на третьем курсе Института физкультуры и уже имела звание мастера спорта по метанию диска, жила в общежитии в сравнительно неплохих условиях, и Рафа был у нее частым гостем. Девушка она была видная, одного роста с Рафой, и могла без труда свалить двух крепких парней, при этом была удивительно стройна, даже изящна. Как часто бывает, когда встречаются две противоположности, они легко сходятся. Крепкая и мужественная Юлия и женственная, артистичная Мари быстро нашли общий язык и даже подружились.

– Мари, ты почему такая невеселая? И какая-то задумчивая. Что-нибудь случилось?

– Нет, Давид, все в порядке.

Вскоре мы тепло распрощались с Рафой и Юлей и поехали домой к Мари.

* * *

– Может, чаю попьешь, Давид? У меня сегодня вкусные пирожки, – предложила мадам Сильвия, – а потом пойдешь домой.

– Мама, он вступил в партию.

– В какую партию?

– Какая еще есть партия в этой мрачной стране? – воскликнула Мари со слезами в голосе. – Давид, и на кой черт тебе партия? Ты что, до конца своих дней решил жить в этой жестокой, несправедливой империи, где все люди – враги друг другу?

– Мари, мы с тобой по-разному воспринимаем окружающий мир. У тебя обостренное и гипертрофированное восприятие негативных сторон нашей жизни.

– Да, конечно, для тебя, сына партработника, уже партийца, открылась дорога к хорошей по вашим меркам государственной службе. А вот скажи, репатриант может вступить в партию?

– Исключительно редко, только если это известный артист или врач.

– А есть ли среди партработников, чекистов, милицейских чинов хоть один репатриант?

– Нет, конечно, и ты это хорошо знаешь.

– А ты сам знаешь, кто твой участковый милиционер? Фининспектор? Вряд ли. А ведь их надо кормить, этих людей с мизерными зарплатами, государство же их не кормит, государство в вашей стране все перекладывает на плечи своего народа. Их кормит частный, индивидуально работающий ремесленник, стоматолог, врач, портной, сапожник, торговый работник, да тот же спекулянт. И, в конце концов, криминал. Я сужу по моему отцу. Не хочу, чтобы он вечно дрожал от страха перед этими людьми. Не хочу вечно быть человеком второго сорта у себя на родине. В капиталистической Франции мы были абсолютно равны, все мы: партийцы, не партийцы, французы, евреи, хоть черти, неважно, все были равны во всем. А здесь даже среди представителей одной нации такое различие – местные и приезжие, русские и все остальные, основная нация в республиках и национальные меньшинства. Так, Давид, вы когда-нибудь дойдете до новой гражданской войны. Я никак не чувствую себя ниже других и в корне отвергаю то, что мы ниже русских, что я ниже тебя, потому что ты местный и партиец.

– Ну вот, новая Роза Люксембург появилась. Очевидно, Варужан перестарался. Ты же повторяешь его слова.

– Можешь донести на Варужана, так должен поступить настоящий партиец. Чем ты хуже Павлика Морозова? Возможно, это тебе зачтется.

– Не уверен, что зачтется, поэтому не донесу. Такая версия тебя устраивает? Интересно другое. Почему ты всю эту чушь говоришь мне сегодня? Как-никак день для меня такой удачный, и ты с таким нетерпением ждала результатов голосования. Неужели ты не рада моему успеху?

– Нет, не рада.

– И почему же?

– Боюсь, что все это, Давид, отдаляет нас друг от друга. Это для меня важнее, чем твой мнимый успех.

– Не хочу спорить. Может, куда-нибудь сходим? Или останемся дома?

– Завтра у нас концерт Стравинского по абонементу. Давай лучше сегодня немного позанимаемся.

В университете нам раздавали абонементы на симфонические концерты, и мы, по настоянию Мари, два раза в месяц присутствовали на них. Постепенно я тоже увлекся классической музыкой и с удовольствием ходил почти на все концерты. Сперва эта новость сразила Рафу и некоторых моих друзей своей дикостью и необычностью. А потом они пришли к общему выводу, что я просто хочу быть с Мари, так как «нормальный» парень моего склада не может любить симфоническую музыку, тем более по собственной воле ходить на такие концерты.