О, Мари!

– Кстати, Давид, а вы в курсе, в каком состоянии молодой человек, которого вы и ваши друзья так сильно наказали вчера? – спросил мсье Азат. – Между прочим, я только теперь узнал от Мари, что он уже долгое время преследовал ее и не давал нормально жить. Как-то дочка об этом особо не рассказывала. Мы думали: обычное дело, парень просто неинтеллигентный, потому так назойливо и даже, возможно, грубо выражает свои чувства.

– В Мари невозможно не влюбиться, – вмешалась Аида. – Она такая красивая, что ни один мужчина не устоит. Но она очень гордая и хорошо знает себе цену.

– И все-таки, Давид, – продолжал мсье Азат, – если с этим парнем, как его…

– Жоко, – подсказал я.

– Да… если с ним случится беда и он, не дай Бог, умрет, вас же накажут. Вы думали об этом?

– Разумеется, думал. Но он мерзавец. Мари, должно быть, не рассказала, как он терроризировал ее, угрожая пистолетом и ножом.

– Что ты говоришь?! Вот подонок! – возмущались Аида и Варужан.

– Вот это новости, – удивился мсье Азат. – Дочь, почему ты об этом не говорила?

– Папа, он угрожал, что убьет тебя, если ты вмешаешься, и я решила как-нибудь самостоятельно уладить ситуацию…

– Но это же опасно! А если он выйдет из больницы и совершит что-то непоправимое? Тем более у него пистолет.

– Во-первых, – пояснил я, – он раньше чем через полгода из больницы не выйдет, во-вторых, собака боится бьющей руки, и, наконец, пистолет – у меня.

– Как это у вас, Давид? – подняла брови мадам Сильвия. – Пистолет сейчас у вас? А почему?

– Ну, разумеется, чтобы защитить Мари, потому что такую девушку в нашем городе без пистолета защитить невозможно.

– Это он дурачится, – покраснела Мари.

– А если всерьез, – продолжал я, – то пистолет в штабе, мы составили протокол о его изъятии. Если с этой мразью что-нибудь случится и встанет вопрос о нашей ответственности, мы предъявим пистолет как вещественное доказательство и отметим, что по-другому было невозможно изъять его из рук бандита. Если же он выйдет из больницы и будет вести себя тише воды ниже травы, мы пистолет сдадим в милицию, как будто нашли его на улице. Думаю, что этот жестокий урок пойдет Жоко на пользу и он больше не осмелится так обращаться с людьми – не только с Мари, но и с другими. Честно говоря, мне кажется, что так наказать да еще и посадить – было бы чересчур. Ему еще долго придется лечиться, не исключаю, что он останется инвалидом на всю жизнь.

– В самом деле, Давид, – задумчиво произнес Азат, – у вас большие задатки для того, чтобы стать хорошим прокурором или гэбэшником. Но какая жестокость сидит в советском человеке по отношению к другому! Видите ли, – продолжал он, – я – модельер, портной, приехал на родину, чтобы открыть свое дело, поставить его на рельсы и вернуться обратно. Но попал в западню. Какие тяжелые дни мы видели! Слава Богу, выжили, обустроились, посмотрим, что будет дальше. Но ваша психология – а вы юноша из интеллигентной семьи! – мне непонятна. Фактически то, что вы делали, это самосуд, суд Линча. А где же милиция, прокуратура, КГБ? Ведь полстраны их сотрудников! Неужели нельзя было все это решить законным путем? А если кто-то более сильный поступит так по отношению к вам или вашим близким?

– Мсье Азат, теоретически вы правы, но реально этот механизм – милиция, прокуратура – занят другими делами. Поэтому и созданы дружины для борьбы с уличным хулиганством. Когда они перестанут быть необходимы, то сами собой исчезнут.

– Таким образом, – вступил в разговор Варужан, – государство, имеющее такое огромное количество карательных органов, не в состоянии защитить своих граждан от насилия и перекладывает их защиту на плечи другой части общества. Это же гражданская война в миниатюре! Узаконенное насилие одних граждан над другими!

– Я с вами не согласна, – звенящим голосом возразила Мари. – Вам бы надо хоть раз оказаться на месте жертвы, когда бандит крутит ножом возле вашего лица и с ухмылкой глумится: «А если носик отрежу? А если сиськи? А ну-ка, сучка, не двигайся, а то глаз выколю», – и так час, а то и два. И ты стоишь и дрожишь, гадая, что будет дальше… Люди проходят мимо, делают вид, что не замечают происходящего, а ты понимаешь, что совсем одна и неоткуда ждать помощи. Каждый мой выход из дома был мукой: поймает меня Жоко или нет? Удастся незаметно проскользнуть до троллейбусной остановки или нет? Папу подвергнуть опасности? Да шпана избила бы его до смерти! Тысячу раз правы Давид и его друзья, что не оставили меня одну в беде! И ведь я их не просила, они буквально навязали мне помощь. Я очень благодарна ему за доброту! Наедине мне трудно было это сказать… Давид настоящий мужчина, и теперь я чувствую себя в безопасности. Спасибо, Давид. Моя жизнь стала другой, я снова стала замечать красоту осени…

Я смущенно молчал, молчали и все сидящие за столом. Мадам Сильвия тихо плакала. Арбуз и дыня остались нетронутыми.

Вдруг тишину на улице нарушили громкий треск мотоциклетного мотора и мужские голоса: «Этот дом, не ошибаешься? – Да, звони». Все насторожились.

– Эй, Дав, ты здесь? – я узнал голос Рафы. – Отвечай!

Тереза открыла дверь. За ней стоял Рафаэль и еще двое парней из нашего отряда.

– Здравствуйте, Давид здесь? Ага, вот он. Меня зовут Рафа, я его друг. Извините, что побеспокоил, но в девять часов позвонила его мама и поинтересовалась, не с нами ли Давид, так как обычно он звонит домой, когда задерживается. Ребята сказали, что он пошел провожать Мари. Мать беспокоится, а он сидит, арбуз кушает. Друг мой, ты на часы смотрел? Знаешь, который час? Половина одиннадцатого! Давай отваливай!

Я встал из-за стола и попрощался со всеми. Мадам Сильвия поцеловала меня, еще больше смутив, и, невзирая на мое сопротивление, отдала мне всю большую тарелку с гато.

– Ты уже который раз не притрагиваешься к моему печенью! Давай, угости своих друзей. Мари, иди проводи Давида.

Мари вышла со мной на улицу, я раздал ребятам печенье, тарелку вернул Мари. Она протянула руку, не глядя на меня. Я пожал ее кисть и почувствовал, как дрожь от ее пальцев передалась моим.

– Спасибо за поддержку, Мари.

– Будь осторожен, Давид, я беспокоюсь о тебе.

– Ребята, – тихонько сказал Рафа, – этого парня за несколько дней охомутали! Мне кажется или он и вправду похож на жениха?

Дружинники расхохотались. Я и Мари сделали вид, что не расслышали слов Рафы.

Наконец я вернулся домой.

– Давид, зайди ко мне, – раздался голос отца. Он поджидал меня в своем кабинете, сидя за столом. Рядом с ним в кресле сидела мама. Стало ясно, что миновать серьезного разговора не удастся.

– Давид, который час? – строго начала мама. – Выходишь рано утром, появляешься в полночь, в течение всего дня ни звонка, ни вестей. Знаешь ведь, что мы будем беспокоиться, но никакого внимания не обращаешь. Это сегодня. А вчера, когда ты пришел весь в крови и соврал, что был на тренировке, что с тобой случилось? Почему ты так и не ответил, откуда взялась кровь на твоей одежде? Кто эта девушка, у которой тебя нашли друзья? Ты можешь нам объяснить разумно и честно? И потом, твоя дружба с Рафой. Мы знаем его родителей, они хорошие люди, но всем известно, что Рафаэль – крайне неуравновешенный парень, что у него уже были проблемы с законом, притом серьезные. Его взрывной характер и безответственное поведение могут довести до трагедии, убийства, до чего угодно!

– Давид, – поддержал ее отец, – пора взрослеть, один неверный шаг – и твоя дальнейшая жизнь будет под большим вопросом. Твою воинственность и вспыльчивость я объясняю возрастом, желанием молодого человека самоутвердиться. Запретить тебе дружить с Рафой я не могу, вы однокурсники, к тому же у него есть и хорошие черты, он может быть добрым, веселым парнем. Но знай: храбрость также требует ума. Можно напасть на слона или на десяток вооруженных людей – но это не храбрость, это идиотизм! Если судить по твоим восхищенным рассказам, ты ничего не боишься. Но разве это нормально? Как может человек с нормальной психикой ничего не бояться, будь он даже гладиатор? А сейчас ответь нам конкретно: откуда вчера взялась кровь на твоей одежде и что за девушка появилась в твоей жизни? Со слов матери я понял, что девушка – не то волейболистка, не то баскетболистка, что она красивая, даже очень красивая, и что она репатриантка. Советую тебе говорить правду, сын. Если будешь лгать, как вчера, я серьезно задумаюсь над возможностью отправить тебя в военное училище. Парень ты сильный, неглупый, там твоим воспитанием займутся более серьезные люди и более основательно, чем мы. Сделаешь военную карьеру – может, там твое будущее? В нашем роду, как ты знаешь, было немало военных.