Сын Флетча

Сквозь пелену дождя Флетч видел фары джипа у самой вершины холма, далеко от оврага. Рассекал темноту и мощный фонарь в руках полицейского, сидевшего рядом с водителем.

– Вы не боитесь стоять у освещенного окна? – спросил Джек. – С учетом сложившихся обстоятельств?

– Нет. – Флетч обернулся к нему. Джек сидел на диване, привалившись к спинке, расслабившись.

– У тебя кожа матери.

– Не везде. – Джек потянулся.

– А почему ты такой загорелый? – спросил Флетч. – Сколько ты просидел в тюрьме?

– Пять недель. А до того меня выпустили под залог. Вот и болтался без дела, загорал. На работу выпущенных под залог берут неохотно. Тем более обвиняемых в покушении на убийство.

– Почему ты не приехал сюда?

– Не хотел вас стеснять. И потом, я дал подписку о невыезде за пределы штата.

– Ты сбежал из федеральной тюрьмы особого режима, пробыв в ней всего пять недель?

– Мне там не понравилось. Шумно. Еда оставляет желать лучшего. Я прочел все книги в библиотеке.

– Ты владеешь карате?

– Есть немного. – Джек вновь удивленно взглянул на Флетча. – А! Вы выходили из дома. Видели, как я уговаривал моих приятелей идти к оврагу.

– Как фамилия здоровяка, которого ты огрел сначала ногой, а потом ладонью?

– Лири. Он сумасшедший.

– А который из них Крайгель?

– Низкорослый, лысый, в очках. Его зовут Крис Крайгель. Значит, вы следили за мной. – Джек взглянул на кроссовки Флетча, джинсы. – Как вам удалось не промокнуть?

– Где Кристел? – Флетч сменил тему разговора.

– Вообще или в данный конкретный момент?

– Вообще. И в данный момент.

– В Индиане.

– Она по-прежнему работает журналистом?

– В некотором роде. Нет. – Джек наклонился вперед. – Ей принадлежат пять радиостанций.

– Какая она, однако, молодец.

– Она называет их денежными машинами. Мы живем, жили около Блумингтона. – Он налил себе молока. – В данный момент она проходит регулярный двухнедельный курс голодания. В специальной клинике. Она уезжает туда каждые полгода. В эти две недели разыскать ее невозможно. Все ее мысли должны быть связаны с потерей веса. Для нее это жизненно важный вопрос. Не похудев, она не может ходить. – По выражению лица Джека чувствовалось, что он очень любит мать. – Ноги не выдержат ее веса. Ее вены… сердце…

Джек съел все, что было на подносе.

– Принести еще? – спросил Флетч. Парень откинулся на спинку дивана:

– Нет. Благодарю. Может, попозже.

Флетч сел за стол.

– Как ты узнал, где я живу?

– Время от времени о вас пишут газеты. С тех пор как вы опубликовали книгу «Пегая лошадь: биография Эдгара Артура Тарпа-младшего». Она имела большой успех?

– Ты ее прочел? – спросил Флетч.

– Да.

Флетч ждал продолжения, а когда пауза слишком затянулась, заговорил сам:

– Полагаю, ее хвалили более чем достаточно.

– Отличная книга.

– Она отняла у меня немало сил. Джек глубоко вдохнул:

– Почему вы, белый человек, решили написать и издать книгу о коренных американцах – индейцах?

– А почему Эдгар Артур Тарп-младший решил рисовать коренных американцев – индейцев? Создавать статуи по их образу и подобию? Он тоже был белый человек.

– Совершенно верно. Он рисовал и ваял их в целостном единстве с их лошадьми. Вы сами так сказали. В вашей книге. Вы писали: «Тарп рисовал и оттенял обнаженные мышцы индейцев-наездников точно так же, как и мышцы лошадей, на которых они скакали». Я прав?

– Прав.

– «Он рисовал беременных женщин, женщин с детьми на спине, и контур их тел совпадал с контуром холмов, видневшихся за ними».

– Вижу, ты читал эту книгу.

– Я же сказал, что читал.

– И тебя интересует, что побудило меня взяться за нее?

– Интересует.

– Ясно, – вздохнул и Флетч. – Скажи, пожалуйста, что побудило американского еврея, окончившего Гарвард, сочинить «Вестсайдскую историю» о молодых пуэрториканцах, живущих в трущобах Нью-Йорка, взяв за основу пьесу о молодых итальянцах из Вероны, известную под названием «Ромео и Джульетта», написанную белым мужчиной, англичанином Уильямом Шекспиром, который никогда не был в Италии?

Джек заулыбался:

– Похоже, мой вопрос не застал вас врасплох?

– Да, раз или два мне уже приходилось отвечать на него. И меня удивило столь предубежденное отношение к моей работе.

– Так что вы ответили?

– Во-первых, такие мысли вообще не приходили мне в голову. Я знал, какой я есть. И знал, каким быть не могу. В отличие от некоторых я полностью отдавал себе отчет, что не могу встать на место другого и смотреть на мир его глазами. При этом я всегда верил в сопереживание, в то, что все люди способны испытывать одни и те же чувства. Мы не можем до конца понять других. Но попытаться-то в наших силах. Да, у коренных американцев было и есть великое культурное наследие. Но Тарп видел их, а также ковбоев, паровозы, лошадей, буйволов, поселенцев совсем не такими, как представлялись они себе. Тарп увековечивал память о них с любовью к ним. Без его картин и скульптур мы бы меньше знали о нашем прошлом, меньше бы понимали его. И я попытался с любовью увековечить память о нем.

– Вы читаете мне лекцию.

– Ты задал вопрос, я на него ответил.

– Вы верите в прямые линии?

– Природа не любит прямых линий. Человеку не остается ничего иного, как подчиниться ее законам.

– Человеку?

– В широком смысле этого слова.

– Это каламбур?

– Похоже, тебя нельзя кормить досыта.

Джек сложил руки на груди.

– Моя мать один раз пыталась написать книгу. Осилила восемьдесят страниц. На половине речь шла о вас. Ей нравится рассказывать истории, в которых вам отводится центральное место.

– Она и раньше шокировала людей историями обо мне.

– Они правдивые?

– Едва ли.

– А как насчет того случая, когда вы попали в Бразилию и вас приняли за человека, убитого до вашего рождения? Вам действительно пришлось найти убийцу, чтобы не сойти с ума?

– Кристел рассказала тебе эту историю?

– Она соответствует действительности?

– История с привидением.

– Моя мать любила вас. И сейчас любит. И в сексуальном плане тоже, знаете ли.

– Вот об этом я не подозревал.

– Вы женились на принцессе? Я читал об этом в газетах.

– Да, я был женат на принцессе.

– Ее убили?

– Застрелили.

– Почему?

– Центральная Европа. Политика. Этнические группы.

– Разве принадлежность к той или иной этнической группе – политика?

– О да. Несколько людей хотят подгрести под себя как можно больше власти. Вот и вся политика.

– Вы были с вашей женой, когда… когда ее застрелили?

– Я сидел в той же машине позади нее. Энни-Мэгги не думала о политике. Она думала о еде. О фруктах, сырах, соусах, картофеле, котлетах.

– Она была толстой?

– Нет.

– И на ферме вы теперь один?

– Я намерен извиниться перед тобой за все мои вопросы.

– О, мне известно, что вы знаете, как задавать вопросы.

– Так ты ожидал моих вопросов?

– Вы же были репортером.

– А теперь уже нет?

Джек оглядел стены кабинета.

– По-моему, репортеры так не живут. Почему у вас нет картин Эдгара Артура Тарпа?

– Да кто может их купить? Кроме того, я работал над его биографией долгие годы. А в любом деле принято ставить точку.

Флетч выдвинул ящик стола. Достал из него пистолет. Из другого, запертого, ящика вытащил обойму и коробку с патронами.

– Все сведения обо мне ты узнал от матери и из газет, верно?

Флетч пересек кабинет и бросил пистолет Джеку. Обойму и коробку с патронами положил на кофейный столик рядом с подносом.

– Что это? – спросил Джек.

– Пистолет.

Парень подался вперед, пистолет лежал на его шортах.

– Это я знаю. Я спрашиваю о другом. Что вы делаете?

– Даю тебе пистолет.

– Зачем? – Джек не решался коснуться пистолета руками. – Вы опять хотите провести меня?

– Разве я на такое способен?