Страница 18 из 71
Я помню, отец был не согласен с Аркадием Вадимовичем, всегда заявлявшим, что в наше время воспитывать детей должны прежде всего школа и коллектив. Не знаю, считал ли Роев коллективом ораву сорванцов, с которой носился по базарам и пристаням его сын. Вернее всего, он просто, прикрывшись позаимствованной где-то фразой, меньше всего думал о том, как и где его сын проводит время.
Мои родители считали, что главная ответственность за воспитание их сына лежит прежде всего на них самих. Зимой они частенько, несмотря на мои отчаянные протесты и даже вопли, наведывались в школу, а летом, если им не удавалось устроить меня в пионерский лагерь, неизменно приглядывали за тем, что я делаю.
Я часто, наверное, даже каждый день, вспоминаю отца и думаю, что самым главным в моем воспитании он считал поддержание тесной, но не навязчивой дружбы, существовавшей между нами. Он никогда не кричал на меня, но, когда нужно, был строг; не перегружал меня работой по дому, но следил, чтобы свои обязанности я аккуратно выполнял. Мама поддерживала его в этом. Помню, раз мы все остались без обеда, потому что я, уходя в школу, забыл принести в кухню дров. Больше со мной этого уже не случалось.
Отец рано заметил во мне любовь к природе и был очень рад этой зарождавшейся страсти. По общему согласию каждый выходной день мы независимо от погоды уходили в тайгу или отправлялись на лодке вниз по реке. Зимой охотились с собакой на зайцев или ходили на лыжах до ближайшей деревушки, где и ночевали.
С нами ходили в тайгу не только няня Саша, но и три-четыре моих школьных товарища. Компания получалась дружная, веселая. Не обходилось, конечно, и без приключений: то кто-нибудь прожжет свои штаны, повешенные для просушки у костра, то, перебредая с тяжелым рюкзаком за спиной бурную речку, поскользнется на камнях и с головой нырнет в воду.
Теперь, глядя на суетившуюся у столе няню Сашу, я напомнил ей наши прогулки, ночевки в лесу, возвращения домой под проливным дождем.
Однако стол был накрыт.
— Садись, Иришка, будем гостя потчевать, — сказала няня Саша.
— Ты напрасно, няня Саша, беспокоишь Ирину Аркадьевну, — в шутку сказал я. — Еще будет ли она пить чай с милиционером. Ты бы посмотрела, как давеча в столовой все переполошились, когда узнали, с кем имеют дело.
Ирина поднялась и, сев рядом со мной на придвинутый няней Сашей стул, сказала:
— Уверяю вас, меня нисколько не удивило, что вы выбрали себе такую профессию. Она не хуже всякой другой. Впрочем, давайте переменим тему. Расскажите, как вы живете в Борске. Няне, наверное, будет интересно узнать, как вы устроились с хозяйством, женаты ли, сколько у вас ребят.
— Да, да. Выкладывай, как на духу, — потребовала няня Саша, подсаживаясь ко мне с другой стороны.
— Нечего выкладывать-то, — признался я. — Живу бобылем, снимаю комнату в доме одного рабочего. Его жена меня кормит, поит, а случается и поругивает. От нее нам всем достается.
— Кому это всем? — спросила няня Саша.
— Ну мне, ее старику и их дочке Гале. Эта Галя раньше у нас работала в комнате привода малолетних.
— Я как-то дежурила здесь в такой комнате, — сказала вдруг Ирина. И, встретив мой удивленный взгляд, добавила: — Мне комсомольский комитет поручал. И представьте себе, мне даже понравилось.
— Вот это здорово! — вырвалось у меня. — Да вы совсем молодец! Я с первого взгляда и не подумал бы.
— А со второго? — насмешливо спросила она. — Сколько вы взглядов потратили на меня в поезде? Я просто возненавидела вас тогда. Тем более, что совершенно не узнала. Вы сильно возмужали. Вижу, сидит человек и таращит глаза на меня. Терпеть не могу!
При этом воспоминании краска густо выступила у нее на щеках, и лицо стало еще милей. Я с трудом отвел глаза, чтобы опять не вызвать ее гнев, и попытался оправдаться:
— Я же вам объяснял, почему так получилось. Смотрю — лицо знакомое, а глазам не верю, что вас опять вижу.
— Ладно уж, нечего теперь напускать тень на плетень, — вмешалась няня Саша. — Знаем мы вашего брата, молодых парней, только завидите хорошенькую, так и начнете глаза пялить. Ты, поди, там у себя в Борске тоже не даешь девкам спуску? Чего глаза-то отводишь, давай признавайся. Небось и за хозяйской дочкой ухлестываешь?
Горячая краска внезапно прилила мне к лицу. А краснею я глупейшим образом, весь, до кончиков ушей, причем чаще всего совершенно напрасно. Здесь же няня Саша, сама того не подозревая, задела меня за больное место. Однако я постарался изобразить на лице полнейшее равнодушие и спокойно ответил:
— Некогда, няня, мне этим заниматься. И работы много и на работе нам ведь больше не с бумагами дело иметь приходится, а с людскими бедами, их в стол не сунешь, в сейф не запрешь. Приходится не считаться со своим временем. Иной раз соберешься в театр или в кино, а к тебе прибегает вдруг ревущая девчушка и кричит, что какой-то дядька ее мамку убивает. Мало ли бывает разных случаев.
— Трудная у вас работа, неприятная, — сказала сочувственно Ирина.
— Почему неприятная? Разве может быть неприятно помогать людям?
— Но все-таки, — поморщилась она. — Приходится иметь дело со всяким сбродом, с пьяными, с хулиганами, грабителями… Ходить с обысками, арестовывать. Наверно, это довольно противно.
— Н-не знаю, — покачал я головой. — Что касается меня, то я не нахожу ничего неприятного в том, когда мне после долгих поисков удается разыскать и арестовать преступника, хотя бы, например, такого мерзавца, как тот, который недавно у нас в Борске убил просто так, без всякой причины, почтенного человека — отца троих детей. Вы бы посмотрели, с какими жалобами к нам идут. Там обворовали до последней нитки целую семью, тут человека сшибла машина и скрылась, ребенок залез на дерево и не может слезть, убийства, драки, валяющиеся на улице в мороз пьяные, супружеские ссоры, квартирные склоки… Да всего и не перечислишь. Каждый раз, когда приходит человек или звонит телефон, знаешь, что случилась беда, с которой люди сами справиться не могут. У меня есть приятель, начальник милиции, так он всегда говорит в таких случаях: «Небось на свадьбу не позовут». Недаром, если вы заметили, номер телефона милиции в справочнике стоит рядом с номером пожарной части. О пожаре звонят по номеру первому, а о всяком другом несчастии по второму.
Тут я спохватился, что, наверное, наскучил своим собеседницам, и замолк, но обе они в один голос стали просить, чтобы я продолжал рассказывать о своей службе.
Стук в дверь прервал нашу беседу. Радий, не заглянув даже в комнату, сердито вызвал Ирину в коридор. Она вышла. Сквозь неплотно притворенную дверь было слышно, как он возбужденным шепотом что-то говорил ей. Она как будто возражала.
Когда Ирина возвратилась к нам, по ее виду я понял, что разговор с братом был неприятный. Лицо ее стало бледными и угрюмым, от прежней приветливости не осталось и следа. Молча, в тяжелой задумчивости, сидела она, водя ложкой по скатерти.
Между тем няня все допытывалась у меня, почему это в наше время все еще существуют преступники.
— И чего им, дьяволам, нужно? — возмущалась она. — Ведь теперь всякий может честным путем себе сладкий кусок заработать.
Я говорил ей о живучих пережитках прошлого, о некотором влиянии из-за рубежа, но больше всего остановился на том, что давно волновало меня самого.
— Не знаю, как в других местах, — сказал я, — но у нас в Борске еще как-то формально подходят к воспитанию молодежи. Считают, что ребят школьного возраста должны воспитывать родители и школа, а имеют ли они эту возможность, мало кто задумывается. Если в учебные часы педагоги еще более или менее приглядывают за ребятами, то во внешкольное время им, при их загрузке, некогда этим заниматься. Родители же у нас, как правило, заняты на работе, следовательно, если дома нет деда или бабки, ребята, придя из школы, предоставлены сами себе. Да и по вечерам отцу с матерью часто бывает не до них. Правда, есть у нас и лекции, и кружки, и физкультурные мероприятия, но ими охвачены только те, кто сам хочет заниматься, а о тех, кого ими не сумели заинтересовать, мало кто думает. Этим и пользуются всякие подонки, вербуя таких ребят в свои преступные шайки.