Не дрогнет рука

Тот пошатнулся и, споткнувшись о подставленную вторым хулиганом ногу, упал навзничь, ударившись затылком о тротуар.

Никто из прохожих и из тех, кто оставался в очереди на автобус, не вступился за старика, хотя тут были и молодые мужчины. Оставлять хулиганов безнаказанными было нельзя, и я бегом пустился догонять их. Они же, не торопясь, вразвалку, удалялись прочь, как будто ничего особенного не произошло.

Выбрав того, который толкнул старика, я схватил его за локоть и так круто повернул к себе, что он едва устоял на ногах.

— Что тебе надо? — окрысился на меня парень.

— Идем в отделение. Да не вырывайся, а то я тебя так скручу, что не поздоровится.

Второй хулиган, сообразив, что дело оборачивается неприятностью, держался в стороне. Нужно было пригласить с собой пострадавшего, но мне сказали, что он уехал на такси. Я попросил, чтобы кто-нибудь из свидетелей происшествия дошел со мной до милиции.

— Ну вот еще! — сказала толстая дама с длинной, похожей на дыню головой и узкими, точно серпом прорезанными, глазами. — Пойди с вами в милицию, а потом по судам затаскают. Да и вам, гражданин, не советую. Вы их приведете, а они потом подкараулят вас да бритвой по глазам. Мало ли случаев рассказывают.

— И вообще, чего вы привязались к этому парню? — услышал я сзади очень знакомый голос. — Его толкнули, он ответил. Только и всего. Придираетесь, сами не знаете к чему.

Я обернулся и к своему удивлению увидел, что говорит это Радий, черт бы его побрал. В зеленой велюровой шляпе, острым шлыком торчавшей на голове, в чудесном коричневом пальто какого-то особенного покроя с широко застроченными рубцами на швах, он походил на артиста столичной оперетты.

— Послушайте! — сказал я, не желая отвечать на его растерянную улыбку, показывающую, что он меня тоже теперь узнал. — Если вы трус и боитесь защитить старика от хулиганов, то не мешайте другим и не путайтесь под ногами.

— Давайте, товарищ, я с вами пойду, — смущенно предложил молодой человек в железнодорожной форме. — Хоть мне и некогда, но так это дело оставлять нельзя. До чего распустились, мерзавцы.

На наше счастье, за углом мы повстречали милиционера, которому вручили сперва нашего пленника, а потом протокол, который я тут же сочинил по всем правилам на листке из блокнота.

От всего этого происшествия в душе у меня остался отвратительный осадок. Разобравшись, я понял, что дело не в неприятном столкновении с бывшим приятелем, так как он для меня был давно уж «бывшим». Меня огорчало, что теперь я не смогу увидеть Ирину. И нечего мне было обманывать самого себя, что мне нет никакого дела до нее. Ведь целый день я только и думал, что о ней. Неужели прежнее чувство вспыхнуло вновь?

Я так углубился в свои мысли, что прошел мимо переулка, в который следовало свернуть. Чертыхнувшись, я круто повернул обратно и вдруг нос к носу столкнулся с Радием, шедшим следом за мной.

— Ты чего это, Димка, всплыл на меня, как медведь? — смущенно смеясь, воскликнул он, загораживая мне дорогу. — Ведь смешно же, ей-богу. Встретились два старых друга и поссорились из-за какого-то блатяги.

— Я не ссорился, — возразил я, чувствуя, что во мне еще живо какое-то теплое чувство к Радию, — но ты, я вижу, совсем охамел за эти годы. Ведь это же последнее дело…

— Ну ладно, ладно, — не дал он мне докончить. — Забудем к чертям всю эту историю и пойдем мириться. Нужно же поговорить после такой долгой разлуки. Ты знаешь, за это время мне часто очень недоставало тебя…

В последних его словах проскользнула искренняя, жалобная нотка, и это окончательно смягчило мой гнев.

Дом Роевых был в нескольких шагах от нас, так что мы не успели ни о чем поговорить. Открыв своим ключом парадную дверь, Радий провел меня в свою комнату, вход в которую был прямо из прихожей. Многозначительно щелкнув себя по вороту, он сказал:

— Сейчас сообразим кое-что, — и скрылся.

«За водкой побежал, — поморщившись, подумал я. — Нужно поскорей отделаться от него. Совсем не хочется с ним выпивать».

Комната Радия очень мало изменилась с тех пор, как я был в ней несколько лет тому назад. Только тонкая переборка, отделявшая ее от столовой, была оклеена новыми обоями под персидский ковер и вместо одной кровати в ней стояла еще раскладушка, покрытая чудесным плюшевым одеялом.

В комнате не было ни книг, ни газет, которыми я мог бы пока заняться, и потому я подошел к окну — естественному прибежищу всякого, кому нечего делать. Оно было открыто настежь. Усевшись на подоконник, я смотрел на знакомую улицу и не узнавал ее. Серые домишки, толпившиеся, раньше на противоположной стороне, исчезли, и на их месте чуть не на полквартала развернулся огромный жилой дом с магазинами в нижнем этаже. В пролете между ним и старым особняком виднелись знакомые купола выходившей на соседнюю улицу небольшой розовой церквушки, когда-то гордо возвышавшейся над окружающими зданиями. Теперь ее едва было видно из-за вымахавшего рядом с нею шестиэтажного корпуса, да и с другой стороны чуть ли не выше ее крестов уже поднималась мощная стрела башенного крана, похожая на занесенную руку.

В соседней комнате, в столовой, у Роевых шло чаепитие, и, как было слышно через тонкую перегородку, Клара Борисовна угощала гостя, какого-то неведомого Ивана Семеновича, не отличавшегося особенной вежливостью. Как обычно, манерничая, она упрашивала его слащавым голоском:

— Иван Семенович, еще чашечку.

— Я же сказал, что не хочу.

— Но вы же всегда пьете две.

— А сегодня одну И оставьте меня в покое.

— Когда вы так мне отвечаете, я всегда вспоминаю, каким милым и любезным вы были на даче, а теперь…

— Что теперь?

— Ничего, — со слезами в голосе произнесла Клара Борисовна и, резко отодвинув стул, поднялась и вышла на балкон. Мне пришлось уйти с подоконника, чтобы она меня не увидела. Но и у стола, где я уселся, были слышны ее всхлипывания и вздохи, видимо, предназначавшиеся для чьих-то, но, во всяком случае, не для моих ушей.

Я думал, что они в столовой только вдвоем, и был поражен, услышав взволнованный голос Аркадия Вадимовича.

— Мне кажется, Иван Семенович, вы могли бы держать себя более вежливо с моей женой.

— Ваша жена сама виновата, что пристала ко мне с этим проклятым чаем.

— Разве дело в чае?

— А в чем же? Или, может быть, вы вообще недовольны моим поведением? Если так, то я могу уйти. И я уйду. Вы этого добьетесь.

— Но зачем же? Мы всегда рады вас видеть. Вы знаете, как глубоко я обязан вам. Но все-таки, хотя бы внешне, нужно же соблюдать известные нормы вежливости. Уверяю вас, что вы часто себе этим вредите. Ирина не раз говорила…

— Ирина… Ирина! — вскричал неведомый мне Иван Семенович с яростью, — что вы вечно прикрываетесь Ириной, как щитом? Вы просто спекулируете на моем отношении к вашей дочери и ведете при этом двойную игру. Мне вы клянетесь, что будете рады, если она станет моей женой, а ее восстанавливаете против меня. Да, да, восстанавливаете. Я в этом убежден, у меня есть глаза, я вижу вас насквозь. Смотрите только, как бы вам здесь не запутаться так же, как вы запутались в другом месте. Только тут уж не найдется такого доброго дяди, как я, который бы вас выручил.

— Ну что вы говорите, Иван Семенович? — с неподдельным страданием произнес Роев. — Я уверен, что вы сами ничему этому не верите. Я вовсе не настраиваю Ирину против вас. К чему мне это? Наоборот, я всегда стараюсь всячески расположить ее к вам, однако вы сами этому мешаете. Посудите сами, где это видно, чтобы высокообразованный человек, научный работник так третировал хозяев дома, где он не только бывает, но даже, можно сказать, живет. Клянусь, если бы я знал, с какими унижениями будут связаны…

— Вам что, не нравятся мои посещения? Пожалуйста! Я освобожу вас от своего присутствия, но помните…

— Иван Семенович! Голубчик, ну ради бога! — бросилась к нему Клара Борисовна. — Перестаньте, умоляю вас. Ну что вы сегодня такой бяка? Я вас просто не узнаю А ты, Арчик, замолчи сейчас же! Не расстраивай Ивана Семеновича. Ты ведь знаешь, какой он нервный. Беда просто с вами. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь веселом? Ну, садитесь оба и успокойтесь, я вам налью еще по чашечке. Что бы вам рассказать? Да, вспомнила. Ты знаешь, Арчик, Риточку Фукс? Я сегодня встретила ее в магазине. Она развелась со своим бегемотом и вернулась к Степану Петровичу. Говорит, что хотя он и меньше получает, но с ним спокойней. На ней был чудненький шелковый красный дождевик. Просто прелесть! Материя нежная, эластичная и к тому же не промокает. И почему это у нас в нашем проклятом Каменске никогда ничего нельзя купить?