Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 23

Но говорить дальше не пришлось. Радио пропикало восемь часов, и нужно было собираться в школу. Я наскоро макнул лицо в воду, вытерся, схватил кусок колбасы в зубы, и мы понеслись на урок.

Хлорелла — зеленый шарик

Все-таки мы опоздали. Потому что перед началом уроков состоялась общая линейка, и незнакомый мужчина говорил о новом полете нашей ракеты в космос.

— Не только летчики полетят на Венеру, — взмахнул рукой ввысь докладчик, — одними из первых там будут ботаники.

Ребята загалдели, и чей-то веселый голос пропищал: уж не собираются ли ботаники высаживать на Венере капусту для борща.

— На Венере пока не будут садить капусту, но в космическом корабле обязательно. Только не капусту, а хлореллу. Она уже побывала в космосе и показала себя с самой хорошей стороны. Эта маленькая водоросль первой из растений взлетела в небо, чтобы обеспечить в будущем человека воздухом и пищей.

— Где бы посмотреть эту хлореллу? — шепнул мне Степка. — Спроси-ка у него!

Но я не решился. Я спросил потом у нашей ботанички, но у нее хлореллы не оказалось. Она видела хлореллу в Москве в Институте фотосинтеза, где ее специально выращивали. «Вы напишите, ребята, в Институт фотосинтеза, они вам и пришлют, а мы ее тут разведем». Показала она нам только картинку, где хлорелла изображалась в виде маленького зеленого шарика, как крошечный футбольный мяч,

Мы хотели написать письмо и все забывали. Но тут произошло одно событие, после которого писать письмо оказалось ненужным. Весь наш класс выезжал на экскурсию на Байкал. Мы побывали в Лимнологическом институте, познакомились с музеем рыб. Кто-то из ребят спросил, почему в Байкале так много воды и так мало рыбы, на что экскурсовод ответила: «Байкал можно сравнить с сухой степью. В нем очень мало пищи для рыб, потому что мало водорослей. А водорослей мало, потому что очень чистая вода».

Я не поверил ей, вспомнив историю с дядей Петей, решил проверить байкальскую воду и сбежал к берегу. На этот раз в проруби плескалась настоящая, чистейшая байкальская вода. Я забежал в столовую, где мы собирались обедать, и выпросил там пустую бутылку. В бутылку набрал воды. Через неделю мама поедет в Москву, и я с ней эту бутылку перешлю своему дядюшке.

Мама уехала. Вскоре на мое имя пришла из Москвы телеграмма: «Благодарю за хлореллу, подробности письмом, дядя Петя».

— Что же ты мне не сказал, что нашел хлореллу? — закричал Степка, читая телеграмму.

— Да не находил я никакой хлореллы.

— А что же ты ему посылал?

— Ничего не посылал.

— Как не посылал? А бутылку с водой?

— Бутылку посылал, так ведь там вода чистая была, ты же сам ее закупоривал.

Мы задумались, но сколько ни думали, так ничего и не придумали. Хлорелла надолго бы осталась для нас загадкой, если бы не неоновый бык.

Неоновый бык

Вскоре от дяди Пети пришло письмо. Он писал, что в той бутылке, которую я ему прислал, вода позеленела. Он показал ее ботаникам в институте, и те страшно обрадовались. Они сказали, что это — хлорелла, причем такого хорошего сорта, какой ботаники давно ищут. Дядя Петя просил запасти этой воды побольше. Кто-нибудь из московских ботаников будет в Иркутске и зайдет за ней.

Как же все-таки попала хлорелла в воду? Может быть, она там была, только немного, и мы не заметили? Мы поехали снова на Байкал и на этот раз взяли с собой большую канистру. Набрали воды из той же проруби, что и в прошлый раз. Дома разлили в трехлитровые банки, поставили на окна и стали ждать. Хлорелла не появлялась.

— Знаешь что, — говорит Степка, терпение которого быстро истощилось. — Мне кажется на этот раз мы с тобой зачерпнули такой чистой воды, что ни одна клетка хлореллы не попала. Может быть, съездим за новой?

— Подождем еще немного, — успокаиваю я Степку, — авось да появится.

— Чего там ждать! — не унимается Степка. —

Давай тогда кинем в банки удобрения. В той бутылке, которую ты дядюшке посылал, наверняка удобрение было.

— Удобрение?

— Ну да. Ты же бутылку в столовой брал? А там ее мыли? Наверное, нет, потому что ты брал на столе, из-под газировки. Так?

— Так.





— Ну, а раз немного газировки на стенках осталось, значит, для хлореллы — это удобрение. Вот она и выросла. Давай и мы с тобой подольем газировки в воду.

Я подумал: зачем нее газировки? Лучше уж настоящего удобрения. Недаром Желтый Портфель про озеро Мичиган рассказывал, как там разрослись водоросли, когда заводы начали сбрасывать фосфорные соли в воду.

Мы так и сделали. Достали удобрение и по щепотке всыпали в каждую банку. И вскоре произошла не совсем понятная вещь. Вода в одной из банок через несколько дней позеленела, а в других осталась чистой.

— Может быть, ты в ту банку больше удобрения насыпал? — спрашиваю Степку. — Ведь ты же сыпал удобрение!

Но Степка уверяет, что сыпал поровну. Тогда, может быть, света не поровну. Может быть, у зеленой банки света больше?

— Какой черт больше? — кричит Степка, подходя к окну, на котором стоит зеленая банка, — тут даже меньше света: видишь рекламой часть окна загорожена.

А надо вам сказать, что внизу у нас мясной магазин. На вывеске магазина неоновыми трубками начертано «Мясо». Над вывеской, выше, как раз на уровне моего окна, возвышается такой же красный неоновый бык. Вечером бык загорается ярким малиновым светом. Красный свет заливает всю комнату, хоть фотографией занимайся, и первое время я никак не мог из-за него уснуть. Потом привык. Так вот этот самый бык днем и загораживал часть окна. Поэтому зеленая банка получала меньше света.

Получалась чушь — чем меньше света, тем лучше росла хлорелла, а чем больше света, тем она росла хуже. Даже совсем не росла. А должно быть наоборот.

Но Степка недаром проездил лето. Кое-что он там все-таки узнал. Прибегает он ко мне назавтра и вид у него возбужденный.

— Помнишь, — говорит, — я тебе про анфельцию рассказывал? Что она не зеленая, а красная?

— Помню, конечно.

— А почему она красная?

— Потому что в глубину океана, где растет анфельция, проникают только синие лучи. А синие лучи можно усваивать только тем растениям, которые красные. Синий цвет противоположен красному.

— Пять, — рычит Степка, — молодец! Ну, а зеленым водорослям нужны какие лучи? Какие сквозь воду не проходят?

— Красные.

— А бык нам дает какие лучи?

— Какой бык? — не совсем понимаю я.

— Да твой бык, неоновый.

— Ах мой бык? Ну конечно, красные! — И тут до меня, наконец, доходит то, о чем толкует Степка. Красный свет неоновой вывески хлорелле даже нужнее, чем солнечный. Бык горит всю ночь и хлорелла растет без перерыва. Если бы не бык, мы не дождались бы и выбросили воду вместе с невидимой в ней хлореллой.

А вскоре приехал из Москвы пожилой ботаник и увез хлореллу. Мы, конечно, рассказали ему про неонового быка, и о том, как бык помог найти хлореллу.

— Да, хлореллу сразу не увидишь, — согласился ботаник, — хлорелла не ночесветка...

Ночесветка? Это еще что такое? О ней мы не слыхали.

— Тоже водоросль, — сказал москвич, — только особенная и на других не похожа. Я познакомился с ней во время войны и до сих пор не могу забыть ее огненный след...

Огненный след

Служил я тогда на Черном море. Гитлеровцы захватили часть побережья. Как-то раз поступили сведения, что их разведка намеревается проникнуть в наше расположение с моря. Меня назначили старшим и с группой бойцов отправили следить за морем — не появится ли вражеская лодка.

Ночь выдалась темная. Ничего в двух шагах не видно. Смотрим, слушаем, все спокойно. Только вдруг одному из бойцов показалось, что в море вспыхнул огонь.

— Кто-то спичкой чиркнул. — товарищ лейтенант, — шепчет мне боец,— я хорошо видел. Вот там, влево.