Ещё Флетч?

– Я болен Ирвином.

– Вам уже пора пойти на поправку.

– Согласен с вами.

– Вы сможете выдержать такую высокую температуру лишь в течение определенного времени.

– И сколь долго?

Карр наблюдал за стенкой палатки, прогибающейся под проливным дождем.

– В такую погоду я не могу отвезти вас в больницу в Найроби. В воздух мне не подняться, – он повернулся к Флетчу. – Скорей бы миновал кризис.

– Мои ноги, Карр.

– Что с ними?

– Болят ужасно.

– В каком смысле?

– Словно я сломал их в нескольких местах.

Карр ущипнул каждую ногу.

– Чувствуете?

– Да.

– Это всего лишь лихорадка.

– А ноги словно переломаны.

Вновь бульон, вновь таблетки.

Флетч проснулся, когда Раффлз вновь обтирал его влажной тряпкой. Ему хотелось снова оказаться под одеялами.

Три одеяла промокли насквозь. И давили, словно свинцовые.

Уходя, Раффлз с трудом закрепил полотнище, прикрывающее вход. Дождь и ветер пытались сорвать его.

В следующий раз, очнувшись, Флетч увидел стоящего рядом с койкой Джуму. Блестели намоченные дождем его кожа и волосы.

– Такой отдых не впрок.

– Знаешь что?

– Что?

– Ты должен скинуть тот ящик камней.

Нижнюю часть живота Флетча скрутило узлом.

Джума поддерживал Флетча за плечи, пока того выворачивало наизнанку.

Затем Джума исчез, чтобы появиться вновь, в капельках дождя, со шваброй. Приподняв одной рукой стену палатки, он начал выталкивать наружу грязь и блевотину.

Оставшись в одиночестве, Флетч слушал шум дождя. С интересом наблюдал, как блевотина проползает под стенкой обратно в палатку.

Когда живот отпустило, Флетч перекатился на спину.

– Ox! – Флетч проснулся, как от толчка.

Огромные, в красных сосудах глаза уставились на него с расстояния нескольких сантиметров. Монотонное бормотание глушило все остальные звуки. Что-то теплое давило ему на лоб, сердце, пенис и мошонку. Не зной джунглей или жар лихорадки, другое тепло, сухое, ощутимое, более человеческое.

Оторвав взгляд от огромных глаз, Флетч увидел нос и щеки старческого лица. Разрисованного оранжевыми полосами.

Зловонное дыхание бормочущего старика забивало рот, ноздри Флетча.

Лбом старик прижимался ко лбу Флетча. Левая рука старика лежала на сердце Флетча. Правая охватывала пенис и мошонку.

Дыша Флетчу в лицо, старик бормотал, бормотал, бормотал.

– Господи Иисусе, – вырвалось у Флетча.

Когда он очнулся, старик уже ушел. Или он ему привиделся? Но нет, Флетч все еще ощущал зловонное дыхание, Три тяжелых, пропитанных потом одеяла вновь укрывали его с головы до ног.

После визита старика ему не стало лучше. Но ничего не изменилось и к худшему, если не принимать во внимание запах.

Ящик камней.

Потом Карр, раздетый по пояс, вытряс из флакона несколько таблеток.

Флетч не помнил, как он проглотил эти таблетки. А дождь все барабанил по брезенту палатки, барабанил, барабанил, барабанил...

Внезапно Флетч открыл глаза. По-прежнему горела керосиновая лампа. Правда, теперь, коробка, на которой она стояла, и лежащее рядом полотенце не расплывались у Флетча перед глазами. Отчетливо он видел и швы на крыше палатки.

Дышалось легче, голова не болела, если он ею не дергал.

Руки двигались, как ему того хотелось, выполняя отданные мозгом команды.

Он вырвался из цепких объятий лихорадки.

Сквозь шум дождя он слышал мужские голоса. Два голоса. Они то перекрывали дождь, то пропадали.

В палатке он был один.

Одеяла тяжело давили на него. Он сдвинул их к ногам. Вытянулся, поднял ноги, коснулся коленями груди, выпрямил ноги, опустил на койку.

Свободен.

Пришла пора принимать решение.

Сидя на краешке койки, босиком в жидкой грязи, Флетч думал, каким же будет его решение. Он прислушивался к дождю. Нормальный, абсолютно здоровый человек. Думать было не о чем.

Решение уже было принято.

Правильное. Естественное. Ради здоровья и жизни. Если он хотел жить, существовать, ему не оставалось ничего иного, как признать это решение, действовать в соответствии с ним, потому что решение это базировалось на решениях, принимаемых всеми, везде, давным-давно, в незапамятные времена, и эти решения, однажды принятые, определяли жизнь и здоровье каждого, и если кто-то не желал руководствоваться установленными принципами или шел против них, или принимал иное, отличное от требуемого решение, тогда ноги, которые поддерживают нас, позволяют нам передвигаться, идти вперед, подгибаются, и вскоре мы сидим в пыли, все мы, гниющие, с разбитыми головами, в ожидании шакалов.

С трудом поднялся Флетч с койки, шагнул к выходу из палатки на еще слабых ногах, вдохнул влажный воздух джунглей, пахнущий гниющими корешками и размочаленной дождем листвой, наполненный звуками, издаваемыми животными и птицами. Все они жили в своем мире, следуя решениям, которые определяли, что есть норма, что есть здоровье, что есть сама жизнь.

Право выбора – абсолютная свобода для общества, построенного на законах, обеспечивающих такую свободу. Нежелание видеть, что в определенных ситуациях такого выбора просто нет, полагалось не решением, но запредельной глупостью, ведущей к собственному уничтожению.

Флетч взял влажное полотенце и обмотал его вокруг талии.

Выглянул наружу. Занимался рассвет. Дождь попрежнему лил как из ведра.

С какой стороны доносилась человеческая речь? Двое мужчин громко говорили по-английски, перекрывая шум дождя. Смеялись стоя в палатке, Флетч не мог разобрать слов.

Неподалеку стояла недавно поставленная палатка. Из-под полотнища, прикрывающего вход, пробивался свет.

Нетвердой походкой, под струями дождя, испытывая слабость, но в то же время посвежевший, с легким головокружением, Флетч прошлепал босиком по лужам к новой палатке.

Должен ли я это сделать? Уверен ли я, что решать и не нужно? Решение принято. Мы существуем внутри системы. Это наше первое наше единственное и последнее решение. Право выбора есть абсолютная свобода. Когда принимаются основополагающие решения, такой свободы нет. Самодисциплина – величайшее проявление свободы.

Флетч откинул полог и вошел.

Питер Карр и Уолтер Флетчер сидели на брезентовых раскладных стульях с деревянными подлокотниками. Каждый со стаканом в руке. На коробке, у керосиновой лампы, стояла почти пустая бутылка виски.

Разговор как обрезало. Они уставились на Флетча.

Флетч обратился к Уолтеру.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы все-таки встречали нас в аэропорту.

ГЛАВА 39

Двое мужчин молча смотрели на Флетча.

– Вы говорите по-португальски? – спросил он мужчину с аккуратно причесанными редеющими волосами и тонкой полоской усов.

– О чем вы? – вопросом на вопрос ответил Уолтер Флетчер.

Флетч так и остался у входа в палатку. За его спиной с прежней силой лил дождь.

– Я вас видел, – продолжил Флетчер. – В аэропорту. В мужском туалете.

– О мой Бог! – Карр наклонился вперед. – Скажи, что это не так.

На коробке рядом с керосиновой лампой и бутылкой виски лежали глиняный черепок и римская монета.

Уолтер Флетчер долго сверлил Флетча взглядом. Затем поставил стакан на коробку. Поерзал на стуле. Глаза его не покидали лица Флетча.

Карр изумленно смотрел на Уолтера Флетчера, словно никак не мог поверить услышанному.

Уолтер коротко глянул на Карра, вновь повернулся к Флетчу.

– Что ж, – Уолтер Флетчер поднялся. Подошвы его ботинок полностью погрузились в грязь. Он похлопал по карманам пиджака. Обеими руками пригладил волосы на висках.

Вскинув подбородок, проследовал к выходу. Мимо Флетча. Вышел в дождь.

– Куда он? – спросил Флетч.

– Идти ему некуда, – Карр остался на стуле. – Ничего себе ящик с камнями. Все это время вы подозревали, что убийцей может оказаться Уолтер Флетчер.

Флетч пожал плечами.

– Убийцей был местный житель, который приехал в аэропорт, чтобы кого-то встретить... и не встретил этого человека.