Страница 8 из 80
— Ничего, дочурка, спи спокойно.
— А чего пришел?
— Проститься. Отправляюсь в Блаблацию.
— Ох, как далеко, — зевнула Кася с закрытыми глазами, чтобы не вынырнуть из пушистого, баюкающего сна. — А мне показалось, что ты стал котом.
Мумик успокоился, улегся около кровати, положил морду на вытянутые лапы — вроде страж, а сам тоже засыпал.
— Она тебя заметила. — Старый артиллерист потянул кота за хвост. — Проснулась бы и устроила переполох.
— Спит крепко, — махнул лапой Мяучар. — Впрочем, она умница, многие папочкины секреты знает… Разумеется, про все знает…
— Про что знает?
— Да где тебя искать, писатель! Достойная дочь своего папаши даже в Блабону дорогу найдет. Волноваться предстоит твоей жене. Идем тем же путем, как пришли. Впрочем, внизу все равно закрыто.
Кот ловко взобрался по веревочной лестнице. Только хвостом ухо мне щекотнул — и нет его. Тут я наконец понял, откуда они свалились. Над крышей темнел огромный воздушный шар, а плетеная, как корзинка, гондола была запрятана в густых виноградных гирляндах.
Я поставил ногу на бамбуковую перекладину — теперь или никогда — и начал спускаться в темный сад.
— Ты куда? Не надейся, от нас не сбежишь! — пыхтел из окна Бухло. — Давай наверх!
Я приложил палец к губам — голос старого солдата гудел, как в колодце. Он, видно, не понял моих знаков и начал спускаться за мной вслед, ухая, как пустая бочка.
Я побежал к тазу с вареньем, поднял крышку. От костра еще тянуло теплом, и сладостно пахло вареньем — подрумяненные венгерки, четвертушки груш и ваниль. Ложка подчеркивала белизну тарелки. Я быстрехонько наполнил банку — приятная тяжесть согревала руку: варенье на память о доме, который покидал, видимо, надолго. В голове навязчиво мельтешило о том, что меня ждет: приключения, борьба за справедливый порядок в королевстве, вражеские засады. Время отступило, словно я освободился от его разрушительной силы.
Варенье загустело, пенка поблескивала в темноте, пришлось постучать о край банки, чтобы стряхнуть с ложки налипшее комочками желе. Этот звук успокоил сержанта: ясно, чем я занят, он только подгонял меня, повиснув на лестнице и прикрыв усатый рот рукой:
— Порезвее, маэстро! Чего долго копаешься? задел ложкой о крышку — зазвенело, как гонг.
В спальне жены открылось окно, она стояла в ночной рубашке и, поправляя очки, пыталась разглядеть, кто это добирается до варенья.
Бухло уже влезал в гондолу, вместе с котом они начали дергать веревку, но якорь увяз в крепких виноградных лозах и не желал отцепиться, только черной метелью сверху сыпались листья.
Я засунул банку в рюкзак, рюкзак закинул за спину. Хотел помочь с якорем, но у меня тоже не получилось. Тогда взобрался по лесенке и всей своей тяжестью встал на якорные лапы. Якорь осел и, разрывая ветки, высвободился из виноградного плена.
— А, так это ты, сластена! — выглянула жена. — До утра мог бы и подождать. Как тебе не стыдно! Марш домой!
Но я только помахал ей, с удивительной легкостью взлетел вверх, оседлав якорь; промчался прямо перед ее открытым окном. Мумик заливался лаем, и мне явственно послышалось:
— Держи его! Держи!
Мария задрала голову, придерживая очки и не веря своим глазам, хотя луна полнеба залила серебром; увидел я и Каську — она подбежала к окну и радостно захлопала в ладоши:
— Упорхнул наш папочка!
Судорожно вцепившись в якорную веревку, я возносился к небесам. Дом куда-то провалился вместе с кронами яблонь, мне стало не по себе. В поскрипывающей корзине, откуда выглядывала Бухлова усатая физиономия, я чувствовал бы себя куда спокойнее. Клянусь, мои милые, ни на должность паука, ни на должность ласточки я никогда не претендовал.
Сержант с Мяучаром изо всех сил тянули веревку, только все напрасно: и я сам не из щупленьких, и железный якорь весил предостаточно. Понемногу мои друзья все-таки выбирали веревку, но вот рывок — и я скользнул вниз так, что дух занялся, пока не оседлал лапы якоря. Этим же рывком и кота выволокло из корзины за борт. Я не отрываясь наблюдал за его акробатическими упражнениями, лишь бы не смотреть вниз, в разверзшуюся подо мной бездну.
— Удержался он или домой упорхнул? — доносились громовые раскаты сержантова голоса. — Эй! Маэстро! Где вы?
— Здесь! Спустите лестницу! — орал я в отчаянии. — Чертовски качает!
Лестница раскачивалась с большой амплитудой, и мне никак не удавалось ухватиться за поперечину — мелькнет перед самым носом, и сразу гладкий бамбук выскальзывает из рук. Но вот мокрыми со страху руками я вцепился в ступеньку и начал медленно карабкаться к спасительной гондоле. Когда я ухватился за край корзины, Бухло с Мяучаром поймали меня за руки (кошачьи когти впились в кожу, за что я был крайне признателен Мяучару — держал крепко). Я тяжело перевалился через борт и плюхнулся на моих спасителей. Свалившись друг на друга в кучу-малу, мы хохотали как полоумные — отправились! Хотя жена все еще кричала из окошка:
— Слезай сию же минуту! — и грозила пальцем.
Но подо мной уже раскрылась звездная бездна, и казалось, до луны ближе, чем до земли.
— Она-то думала, ты вспорхнешь с подоблачной качели и, помахивая руками, приземлишься на подоконнике, — гоготал Бухло. — В клетку тебя приманить задумала…
— Да она и так прекрасно знает, что ты за птица, — вторил Мяучар. — Ох, маэстро, маэстро… Разве впервой ты сбежал? Да и не в последний раз, как пить дать.
Старый служака стряхнул меня со своего пуза и рассадил нас с Мяучаром по разным углам, дабы навести порядок.
— Эк вас угораздило, чуть мне перья на шляпе не поломали. — Он расчесывал пальцами перья и раздувал их, чтобы восстановить первозданную пушистость.
Я осторожно выглянул вниз. За легкими вуалями дымков громоздились крутые крыши, старые дубы выглядели сверху как темные грибы, то и дело мигали серебристым оком пруды. Мы летели на такой высоте, что кружилась голова, мне снова стало не по себе. Корзина скрипела, я крепко, до боли, вцепился в стенку.
Мышебрат, прищурив зеленые глазищи, пытался различить что-то на горизонте.
— Летим как надо. — Бухло посмотрел в подзорную трубу. — Вон там змеей серебрится пограничная река Кошмарка.
— А по-моему, пахнет мельницей, — по-кошачьи улыбнулся Мяучар.
Видно, очень уж скучал он по месту, где родился и откуда изгнала его злая судьба. Даже королевский замок не заменил мешков с зерном, сусеков с мукой и звонкого ручья, вращающего мельничное колесо.
— Ну что, пахнуло Блаблацией?
— Да нет, так привычно мышами…
— Это я тут, крестный, вот и пахнет, — послышался тоненький голосок. — Это я, Мышик, с вами полетел!
— Голосишко слышу, а никого не видать, — вознегодовал Бухло. — Где же ты спрятался?
— А я в рукаве у крестного. Он и не почувствовал.
— Ну и вспотел же ты со страху. — Кот подставил лапу, Мышик вылез из рукава и, став навытяжку, отдал честь.
— Осторожно, такого кроху того и гляди за борт сдует, — забеспокоился я. — Экая пушинка…
— Только не тискай меня так — ты котище хоть куда, самому невдомек, какой здоровенный, — просил Мышик.
— Помню, дали мне его подержать, новорожденного в конверте, вот такусенькую малявочку, — умилился Мышебрат. — Боялся, как бы ему больно не сделать. Теперь-то я научился возиться с малышами…
Огромная луна, подкатившая совсем близко, ярко светила, и мы прекрасно видели, как он осторожно поднял Мышика и поцеловал, а малец притулился к пушистой щеке и погладил кота по усам.
— Ладно, хватит нежничать, — очнулся я от умиления. — Надеюсь, с крохой Мышиком лишних хлопот не будет, много не съест, а доведется давать деру, можно его посадить в карман. Только на привалах чтоб от нас ни на шаг, понял? Матери хочу передать тебя в целости-сохранности. Она там с ума сходит. В постели тебя нет… Теперь небось горюет — сова сыночка унесла…