Страница 8 из 9
Легендарная Ладога.
Все виды стрельб из наших пушечек. Стрельба батареей с РЛС [22] – потрясуха! В центре хоровода из шести зениток устоять на ногах очень трудно. По разновысотным целям без РЛС – дохлый номер. Ближний Восток и Вьетнам показали это наглядно.
Стрельба взводом по «конусу» [23] . Азарт для стреляющих расчётов – звериный.
Стрельба по танкам. На километре таскают макет. Бронебойными трассирующими по нему упражняются. Со времён Великой Отечественной для танков это смерть. Неотвратимая. Если из зенитки по нему, по наглому.
Впервые увидели ЗПУ. Спаренные зенитно-пулемётные установки. Лёгкое, мобильное страшное оружие. Многие из нас через два месяца попали командовать этими отдельными взводами.
Увидели – шедевр! «Шилку». Четырёхствольная зенитно-пулемётная установка на базе танка со своей РЛС. Море огня! Равного ей – не было и нет ничего в мире.
Показали всем. Всем зенитным частям. Впервые почти. Прибыли какие-то, ну, очень высокие, военные чины. Нет, не прибывших показали, а «Стрелу». Мы о ней на лекциях слыхали. Только слыхали. Записывать было нельзя! И правильно.
РПК «Стрела». Ракетный переносной комплекс. Труба, стрелять с плеча. В сторону летящего самолётика. У неё, у «Стрелы», самонаводящаяся головка. На тепло. То есть в задницу прямо въезжает, в сопло горячее. Стреляли показательно по долгоиграющей сигнальной ракете на парашютике. Глядели все – душа радовалась!
А сейчас?
Все видели, и не раз, по дебилоскопу [24] проклятому, как абреки долбаные по нашим, по нашим! Самолётам и вертолётам из новых уже, наших! РПК стреляют. Да что же это делается-то, ребята?
Если б нам тогда на берегу Священной Ладоги, кто посмел такое сказать… Выражаясь современным дебильным языком: «На куски падлу бы порвали». Да не рвать на куски, а к стенке ставить надо тех, с чьего позволения «Стрела» оказывается в любых чужих руках. Да и не только «Стрела».
Вы пробовали охотничье ружьё купить? Простому человеку легче собственные похороны организовать. А у них в каждом ауле, у каждого сопливого «джигита» – АКМ! Какие им б…и продают?Что-то опять меня не туда занесло. Извиняйте. Перевозбудился.
Месяц пролетел очень быстро. Честно говорю. Экзамены на лейтенантов сдавали прямо у пушек. На берегу озера. Никого никто не «заваливал». Последние дни июля. Треть из нас в первых числах сентября шли на два года под ружьё. Бывали случаи попадания в морфлот. Это на три года. Отслужившие действительную до института могли пойти по собственному желанию. Среди нас, горняков, я о таких не слыхал. Из других социальных прослоек – встречались. Половину из оставшихся «подгребали» через год-два. Это было, пожалуй, хуже. Хотя не смертельно. Вон, Вовка-Академик. Нацепил портупею через год. А потом ко мне в Мурманск прикатил. Море «Кабернухи» с ним вылакали. И ничего, тьфу-тьфу, пока небо коптим. После экзамена переоделись в своё, гражданское. И на электричку. До Ленинграда. На перроне Финляндского какая-то сила построила нас, сама! В колонку и дружно грянули мы на весь вокзал:
«Эх, Ладога, родная Ладога!
Метели, штормы, грозные года.
Недаром Ладога родная
Дорогой Жизни названа!»
Вспоминаю – чуть не плачу. Были редчайшие, незабываемые минуты удивительного единения. За это благодарен судьбе, Горному институту, «Военке».
На следующий день – Военкомат Василеостровского района Ленинграда. К десяти утра. Здесь наше первое истинное распределение после Горного института. Заседает комиссия. Человек пять, вроде бы. Во главе с военкомом.
Моя очередь. Захожу. Всё очень доброжелательно. Военком два слова обо мне. Кто я, что я. Потом спрашивает:
– Вы ж геофизик. Это вроде, как геолог. На практиках поездили? Где были-то?
Ответствую. Докладываю, так сказать. Себя не пойму, то ли всерьёз, то ли треплюсь:
– Так точно. Носило меня по южным округам. Таджикистан, Казахстан, Забайкалье. Как Сухова. Так мне это, ой как…
Прервал мою интермедию полковник присутствующий. Солидный, пожилой в очках. Спрашивает:
– А у Вас отец не военный, часом, журналист?
Я подтвердил, ясно дело.
– На Ленинградском фронте, в газете «На страже Родины». Да? – уточняет у меня полковник.
– На Ленинградском, Прибалтийском и в «Красной Звезде» тоже.
– Мы неоднократно с Вашим отцом, как же. Передавайте привет.
Растроганно киваю.
– Ну, а если без ваших отклонений к кинематографу, то куда бы служить желали направиться?
Поддел он меня слегка. И такой интересный карт-бланш [25] выдал.
Эх, что там для Добра-молодца на камне-то было написано: «Направо пойдёшь…, налево…». Возможно, и я этот шанс-бланш должен был с разумом, с толком использовать. Нужно будет собрать, классифицировать все мои упущенные возможности. Сделать выводы. Хотя… Наверное самому уже поздно локти кусать, а другим? Тоже без пользы.
И, как можно догадаться, совершенно не раздумывая, я брякнул:
– На Севере нашем не бывал. Хочу поглядеть, чем Полярный круг на земле там отмечен. Какой краской.
Мне тогда мнилось, что комиссия на меня взирала, если не с гордостью, то с одобрением. И совсем скоро дошло: это было сострадание.
Вышел в коридор. Толпились ожидающие своего вызова и уже отстрелявшиеся. Кирагуду спрашивает:
– Чего там с тобой полкаш трендел? К себе, поди, звал служить? Вон у тебя рожа-то сияет. У него петлицы, часом, не голубые?
А Савва Буев сразу мне обухом по голове, ещё не ведая, что первым указал на ущербность:
– Не-а. Он, видать, в столицу призывается. Вдоль кремлёвской стены гулять будет. Со «Стрелой» на плече.
Запоздало стало доходить. Кинуться назад, заорать: «Пошутил я! Дяденька, полковник, к Царь-пушке меня, а? Поближе».Ведь, глядишь, пристроил где-нибудь в Таманской дивизии. Уж я старался бы. В кадрах остался служить. А перед самой пенсией этого бля…го Руста [26] непременно сбил бы. И весь ход Мировой истории может быть… Эх! Не люблю я эту блатную пословицу: «Бог – не фраер», но смысл в ней – не отнимешь.
А позднее Белый Ус мне тоже добавил.
Когда из группы войск прибыл к нам, за черту Полярного круга. Когда мы отмечали это бутылкой выставленного им «костыля». Когда я, окосевший, вспомнил моё «распределение» на большом проспекте Васильевского острова. Когда начали мы наш печенегский напиток «спирт питьевой», шесть рублей полбанки. Когда…
В общем, сказал мне Мишаня:
– Ты б, чучело, ле-лементарно мог бы к нам в Дрезден попроситься. У твово батькиного корешка-то. Глядишь, не пришлось бы мне счас с тобой тут…
Вытер сухой глаз свой мокрой ладонью Мишаня, хлобыстнул полстакана «чистяка» и задумчиво протянул:
– Да…, надо от тебя, Вадя, в будущем, пожалуй, подальше…
Это ему не удалось.
А осовевший помначштаба встрепенулся, как бы проснувши, обвёл нас несколько помутневшим взором, как у пьяненького Рокуэла Кента, и вымолвил горделиво:
– Э, нет. Это хорошо, что нас сюда занесло. Хочу вас запечатлеть всех. На сопке у зениточки нашей, а?
Поповщина, более трезвый – ему в караул заступать, закончил:
– …все мы лежим пьянющие. Начинай малевать сейчас же, Мишка. А то, когда ещё в такой кондиции застанешь натурщиков.
А я тогда сидел между двумя Мишками. И загадал желание.И вот Вам пишу, Друзья. Осуществляю.
А дальше предоставили отпуск. Денег дали по сотне рублей. На месяц. По тем временам, при наших запросах, да по тому юному здоровью – огромное богатство. Предоставили бесплатный проезд к месту отдыха и обратно к месту службы. Фантастично!
Небольшой компанией двинули в Молдавию. Там бывать никому не приходилось. В Дубоссары. На речку Днестр. Жучила слыхал, что там – рай. Кирагуду причмокивал и кивал башкой. Длиннющий худющий Тюшов откуда-то сверху попросил их, чтоб без обмана. Терминасов, Тером кликать будем, так короче, щёлкнул пальцами, «снимая» воображаемую колоду, успокоил Тюша:
– Не бзди, Санёк. Я знаю. Там, в Днестре, заместо воды – вино, молдаванки в нём плещутся, помидорами обожрёшься, в двери и по ширине проходить не будешь.