След тигра

Глеб посмотрел на Возчикова. Олег Иванович снова протирал очки, низко опустив заросшую спутанными полуседыми волосами голову с проклюнувшейся на макушке лысиной. Лысина была грязная, вся в красноватых вздутиях комариных укусов и вдобавок исцарапанная вдоль и поперек, как будто доктор Возчиков совсем недавно продирался через колючие кусты, используя свою высокоученую голову в качестве тарана. Глеб попытался убедить себя в том, что исходящий от Олега Ивановича тяжелый звериный дух ему только чудится, но тщетно: запах был, и притом довольно откровенный. Похоже было на то, что Олег Иванович не мылся с тех пор, как покинул свою московскую квартиру.

— У меня, — продолжала Горобец обманчиво ровным тоном, — нет ни малейших оснований сомневаться в правдивости вашего рассказа. При всей его неправдоподобной дикости, рассказ этот в основном совпадает с тем, что мы видели по дороге сюда, о чем думали, что подозревали… Да, он полностью подтверждает наши подозрения. Это мог бы сказать любой из нас, но говорю я, потому что… Думаю, нет нужды объяснять почему. Всю дорогу здесь только и говорили, что об Андрее — какой он психически неуравновешенный, как странно он себя вел — например, с теми же тиграми, — как всегда рвался защищать их не на словах; а на деле, с оружием в руках… Словом, вы только подтвердили всеобщие подозрения. Но поймите же вы! — неожиданно выкрикнула она. — Никто никакими словами не убедит меня, что все это правда, пока я собственными глазами не увижу подтверждение вашему рассказу! Андрей — мой муж, он был им и остается до сих пор, так неужели вы думаете, что я вот так, без единого доказательства, поверю во все эти мерзости, о которых вы здесь так складно, будто по писаному, рассказывали?

— Нервы, — негромко, предостерегающе напомнил Глеб.

— Что — нервы?! — яростно обернулась к нему Горобец. — Что? Молчи! Нервы… — Она горько рассмеялась. — Ты ведь женат, правда? Ну, и как бы ты отреагировал, если бы тебе рассказали о твоей жене что-то подобное? Глеб пожал плечами, для него это был не аргумент.

— Не поверил бы, — сказал он спокойно. — Возможно, убил бы рассказчика на месте. Словом, действовал бы по обстоятельствам. Но вот чего я бы ни за что не стал делать, так это кричать.

Некоторое время Горобец молча смотрела ему в глаза. Зрачки у нее непонятно и жутко расширялись и сужались, а лицо было такое, как будто ей только что дали пощечину и она до сих пор не решила, как реагировать — заплакать или выстрелить обидчику в лоб. Эти пульсирующие зрачки обладали непреодолимой притягивающей силой, но Глеб краем сознания ощутил что-то постороннее, какую-то странную помеху; словом, ему опять показалось, что за ним наблюдают пристально и недружелюбно. Он повернул голову в ту сторону, откуда исходило это ощущение, и встретился взглядом с Возчиковым.

Олег Иванович вздрогнул, как будто его застали за неприличным подглядыванием, трусливо отвел глаза и нервным жестом сдернул с переносицы только что водруженные туда очки.

— Простите, — робко обратился он к Глебу, опять принимаясь мусолить многострадальные стекла, — я не имею чести быть знакомым… Вы новый сотрудник Фонда?

— Он сотрудник ФСБ, — по-прежнему неотрывно глядя на Глеба, напряженным голосом сказала Горобец. — Человек в железной маске, наш ангел-хранитель…

— ФСБ? — отчего-то всполошился Возчиков. — Как так — ФСБ? Почему?

— А почему бы, собственно, и нет? — снова опередив Глеба, ответила Евгения Игоревна. Она перестала наконец сверлить Сиверова глазами и снова сосредоточилась на Возчикове. — Что вас так удивляет, милейший Олег Иванович? Вы что же, полагали, что исчезновение целой экспедиции останется незамеченным? Или вы, как тот маленький мальчик, о котором так поэтично говорили вначале, рассчитывали, что все эти ваши браконьеры и сумасшедшие, питающиеся лежалыми трупами, пропадут сами собой, как только мы высадимся на пристани леспромхоза? Добудет вам известно, что, если бы не этот человек, присутствие которого повергает вас в такой шок, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Вы бы так и бродили по лесу, пугаясь собственной тени, до самой своей смерти… Не надо так пугаться, он здесь вовсе не для того, чтобы выяснять, сколько именно и чьего конкретно мяса вы сожрали долгими зимними вечерами.

Возчиков в продолжение этой тирады так усердно тер полой рубашки свои очки, словно надеялся добыть из них огонь. Плечи у него ходили ходуном, сбившиеся в колтуны волосы вокруг лысины тряслись, неприятно напоминая клочья свалявшейся овечьей шерсти. Он сейчас походил не на доктора биологических наук, а на сильно разволновавшегося психа, готового вот-вот, сию минуту, впасть в буйство.

В буйство он, однако, не впал — надо полагать, был для этого чересчур робок. Вместо этого Олег Иванович трясущейся рукой нацепил очки на нос и излишне экспансивным жестом прижал растопыренную ладонь к покрывавшим его грудь грязным лохмотьям.

— Бога ради! — трагическим полушепотом вскричал он. — Я же совсем не это имел в виду! Просто это так неожиданно… Поверьте, я искренне рад! Пожалуй, ФСБ — это как раз то, чего здесь уже очень давно недостает. Простите, — обратился он к Глебу, — простите, бога ради, если я вас как-то нечаянно задел. Клянусь, если с точки зрения закона я в чем-то виноват, то буду только рад понести любое наказание. Лишь бы выбраться из этого ада…

— Прапорщик Молчанов считает, что закон порой бывает недостаточно суров, — сказала Горобец, опять не дав Глебу раскрыть рта.

Глеб удивленно почесал бровь. Евгения Игоревна вела себя как-то странно, создавалось впечатление, что она стремится дать Возчикову максимум информации о затесавшемся в состав ее группы сотруднике ФСБ, не допуская в то же время непосредственного общения между ними. Вся эта информация, похоже, сводилась к одной короткой фразе: держись от него подальше, он опасен. Это было странно; правда, речь шла о ее муже, и вполне могло оказаться, что стремление Евгении Игоревны солировать в этой беседе продиктовано желанием поскорее заткнуть рот излишне словоохотливому Олегу Ивановичу, пока он не наговорил об Андрее Горобце еще каких-нибудь пакостей. А может, и не о Горобце, а о Фонде…

«Должно быть, так, — подумал Глеб. — В конце концов, вся эта каннибальская история с Горобцом в главной роли может заинтересовать ФСБ лишь постольку, поскольку явилась следствием незаконной деятельности руководства Фонда. Не может быть, чтобы Андрей Горобец действовал только по собственной инициативе, на свой страх и риск. Организация экспедиции, оружие, боеприпасы, транспорт, наемники… Нет, это была спланированная, целенаправленная акция Фонда, и если Возчиков не врет, то людей для этой акции отбирали специально и очень тщательно. Непонятно только, как он сам затесался в эту карательную экспедицию…»

— Я здесь не для того, чтобы судить, — сказал Сиверов, на долю секунды опередив Горобец, которая снова собиралась что-то сказать, — и уж тем более не для того, чтобы выносить и приводить в исполнение приговоры. Я, если хотите, обыкновенный охранник, бодигард — словом, тот самый парень, который в случае чего обязан закрыть вас собой… Мне только одно непонятно, Олег Иванович. Из всего, что вы тут рассказали, следует, что в экспедицию отправились специально отобранные, подготовленные люди с соответствующим складом ума, привычками и убеждениями. Я уж не говорю о навыках ведения партизанской войны… Вот я и не пойму: вы-то каким образом сюда попали? Вас-то как угораздило записаться в каратели?

Горобец нахмурилась — очевидно, ей не понравилось слово «каратели». Возчиков сокрушенно развел руками; в правой опять были очки, которые он ухитрился снять так, что Глеб этого даже не заметил. Его манипуляции с очками напоминали какой-то сложный фокус: только что были, и вот их нет, и обнаруживаются они в руке, которая секунду назад спокойно лежала на коленях…

— Вот это как раз очень просто, — сказал Олег Иванович. — Во всем виновата моя глупая настойчивость. Когда я узнал, что в этот район собираются отправить экспедицию, то приложил все мыслимые и немыслимые усилия к тому, чтобы быть включенным в ее состав. Меня стращали, указывая на то, что это может быть опасно, пугали браконьерами, тяжелым походным бытом, но я, как последний идиот, оставался непреклонным: мне было необходимо собрать данные, без которых я, видите ли, не мыслил дальнейшей научной работы… Вот и собрал. Не могли же они, в самом деле, напрямик объяснить мне, какие задачи поставлены перед экспедицией! Признаться, когда я понял, во что влип, у меня появилось одно подозрение… В общем, мне показалось, что, не имея возможности от меня отвязаться, мне позволили сюда поехать в надежде, что я буду убит в первой же перестрелке. Я действительно выжил только чудом, Андрей Николаевич часто потом удивлялся моему везению… Может быть, какая-то высшая сила и впрямь хранила меня, поскольку это была не моя затея? Понимаю, звучит странно, но за год такой жизни немудрено сделаться мистиком…