Обида маленькой Э

— Это из аптеки? — спросила Маленькая Э.

— Я его купил! — гордо ответил Цзииь Фу. — У меня теперь столько денег, что я могу хоть каждый Новый год покупать по новому фонарю.

Сюй Сань рассмеялась, потому что бумажный фонарь стои совсем дешево.

— Где же ты так разбогател? — спросила она.

— Играю с актерами, тут в окрестностях. На праздники велели опять приходить к ним. Выдалось несколько дней свободных, и я поспешил навестить сестричку.

Потом Сюй Сань спустилась вниз к цветочнице вскипятить воду сварить рис, и все сели вокруг стола под фонарем и рассказали друг другу свои приключения. Что случилось с Маленькой Э, читатель уже знает, а с Хэй Мянем и Сюй Сань было вот что.

Хэй Мянь несколько месяцев искал Сюй Сань и наконец увидел ее, когда вместе с другой рабыней она спустилась с высокого берега к рыбачьей лодке, чтобы купить свежую рыбу. Хэй Мянь тотчас схватил ее за руку и хотел увести, но другая рабыня уцепилась за платье Сюй Сань и начала умолять:

— Ах, не делайте этого! Если она уйдет с вами и я одна вернусь, старая госпожа будет пытать меня и замучает до смерти. Пожалейте меня, ведь я тоже китаянка.

Хэй Мянь пожалел рабыню и спросил:

— Как же нам быть? Не могу я оставить Сюй Сань, раз уже нашел ее.

— Зачем же ее оставлять? Уведите ее с собой, но сделайте так, чтобы на меня не пало подозрение.

Тогда они стали обсуждать, как это сделать получше, думали так и этак и все обдумали и решили, что Хэй Мянь каждую ночь будет приходить к маленькой калитке в конце сада, где за деревьями свален всякий хлам, и никто там не гуляет. А Сюй Сань уж найдет случай и проберется туда. Тут же сговорились они с рыбаками, чтобы три ночи ждали их с лодкой и, как только они прибегут, тотчас отвезли бы их подальше. А там уж они найдут другую лодку и доедут до Линьани. После этого женщины взяли рыбу и вернулись в поместье Мелика, а Хэй Мянь остался в хижине рыбаков дожидаться ночи.

Жизнь бедной Сюй Сань в доме Мелика была самая несчастная. Старая госпожа, увидев ее свежее личико, сразу возненавидела ее и отправила на кухню, где ей пришлось выполнять самую грязную работу. А Мелик подумал, как легко старой госпоже задушить его во сне или отравить за едой, испугался и не посмел заступиться.

Весь этот день Сюй Сань в ожидании и надежде все делала не так, как надо, и немало перепало ей колотушек и подзатыльников. Наконец она дождалась ночи и уверилась, что все в доме спят. Тотчас она выскользнула из своего угла и побежала к калитке за садом. Она уже почти достигла цели, как вдруг сторож с собакой преградил ей путь.

— Что ты здесь делаешь, ночью в саду, несчастная замарашка? — спросил сторож.

— Ах, господин, с утра до ночи я дышу копотью и чадом, захотелось мне глотнуть свежего воздуха. А днем нет у меня времени.

В ответ сторож захохотал, велел своей собаке лечь поперек дорожки и ушел. Сюй Сань не посмела пройти мимо грозной собаки, а другого пути к калитке не было. Пришлось ей вернуться ни с чем.

Всю ночь она думала, как ей быть, и наконец придумала.

«Днем мне идти незачем, потому что Хэй Мянь ждет меня только ночью. Пойду, когда начнет темнеть, но люди будут еще бодрствовать. Если встречу сторожа, скажу, что повар послал меня за кореньями».

Когда наступили сумерки, она взяла пустую корзинку и смело пошла к калитке. Сторож ей на этот раз не встретился, но у самого порога лежала его собака. Собака не рычала, не лаяла, но при виде Сюй Сань медленно поднялась и оскалила зубы. Бедняжка Сюй Сань испугалась и повернула обратно,

Весь следующий день она думала, думала и ничего не могла придумать.

В это время повар кинул на чурбан большой кусок коровьего мяса и крикнул:

— Эй, китайская замарашка! Отдели мясо от кoстей, а сало от мяса. Поруби их в отдельности, не смешай! Да руби помельче. А коровье сердце вынь и положи. Смотри не. поруби его. Я хочу из него приготовить лакомое блюдо, которое сам подам господину, чтобы он похвалил меня. — С этими словами он ушел, а проходшчн. ш мимо рабыня пробормотала сквозь зубы:

— Сам собака, угождаешь собаке. Коровье сердце — собачье лакомство.

Когда Сюй Сань услышала эти слова, она оглянулась, увидела, что никто на нее не смотрит, быстро засунула сердце за пазуху и снова начала стучать тяжелым ножом, а затем крикнула:

— Господин повар, я кончила. Прошу вас, посмотрите, хорошо ли я сделала?

Повар подошел, сразу заметил, что коровье сердце исчезло, и гневно спросил, куда оно делось.

— Я порубила его вместе с мясом, господин повар, — ответила Сюй Сань. — Ведь вы приказали мне: «Поруби его помельче, только смотри не смешай с салом».

Тут повар начал браниться и проклинать ее и схватил за косу, стал бить и пинать ногами. Но Сюй Сань только крепче прижимала руки к груди, чтобы коровье сердце не выскочило из халата, пока ее мотают, и кидают, и трясут. Наконец повару надоело драться, он сказал:

— Сделанного не исправишь! — и отпустил ее.

В сумерки Сюй Сань вышла в сад и пошла к калитке, придерживая рукой два сердца.

Коровье сердце было тяжелое и холодное, а сердце Сюй Сань так трепетало, что, казалось, сейчас взлетит, как бабочка, вылетит из ее рта а перепорхнет через стены, на волю.

Собака сторожила калитку. При виде Сюй Сань она поднялась, понюхала воздух и сделала шаг навстречу Сюй Сань. Сюй Сань вынула коровье сердце и с ласковыми словами бросила его на землю. Пока собака рвала его и глотала большими кусками, Сюй Сань сделала шаг и второй, и отодвинула засов, и, подняв ногу, переступила через порог, и тихо закрыла за собой калитку. Хэй Мянь ждал ее. Они побежали.

Глава одиннадцатая

КАК ВСЕ ВСТРЕТИЛИСЬ ВНОВЬ

ногородние купцы, приезжая по делам в Линьань, обычно останавливались в домах своих землячеств. За высокими стенами, среди садов и террас были раскинуты и пиршественные залы, и уединенные беседки, и павильоны со спальнями, и каменное здание театра. Над открытой с трех сторон сценой опиралась на толстые колонны цветная черепичная крыша с процессиями поливных фигурок на высоко вздернутых углах. С трех сторон зрительный зал окружала галерея со скамьями для зрителей. Четвертая сторона галереи предна значалась для друзей и родственников актеров.

В таких театрах спектакли давались не часто, а лишь по случаю торжественных встреч или других важных событии. Сюда приглашались самые лучшие труппы и знаменитейшие актеры. Сегодня в доме зайтонских купцов впервые шла новая трагедия Гуань Хань-цина с великой актрисой, госпожой Фэнь-фей в роли Доу Э.

Зрительный зал был еще пуст, когда Гуань Хань-цин поднялся на галерею и сел, опершись локтями на колени и поддерживая голову сжатыми кулаками.

«Боюсь, она пополнела, — мрачно думал он. — И спина у ней широковата. Безусловно в лице заметен возраст. Она провалит роль, и книгопродавцы не захотят купить у меня пьесу».

Тут он начал рассчитывать, сколько экземпяров пьесы можно будет напечатать и что, за вычетом выгоды книготорговцев, достанется ему. Как ни считай, даже в лучшем случае получалась ничтожная цифра.

«Я написал около ста пьес, — сердито размышлял он. — A все нет у меня ничего и нет спокойствия за завтрашний день. А ведь я старею. Возможно, это моя последняя пьеса. А Фэнь-фей чрезмерно располнела и провалит роль. В прежние времени состоял бы я на государственной службе и, не зная забот, на досуге отдавался бы творчеству. Но теперь все пути для китайца закрыты. Все должности занимают монголы и те, кто им продался. Это ли не обида? Он вздохнул и вдруг рассмеялся своим очаровательным смехом.

— Надо бы мне радоваться, что я до сих пор жив, хотя во всех своих пьесах клеймлю я проклятых монголов. Сам удивляюсь, как они еще не уморили меня. Мало ли у них способов?

Тут рядом с ним сел неслышно подошедший Погу, взъерошил волосы и сказал: