Обида маленькой Э

— Девочку отпустить. Она невиновна.

С Маленькой Э сняли кангу, и она, дрожа и плача, села в дальнем углу.

— Деньги, которые печатал горбун Умин, нельзя признать фальшивыми, — продолжал судья. — Поскольку не было на них печати, вовсе они и не были деньгами, и никто бы их у него за деньги не принял. Но без его помощи женщина Сюй не могла бы совершить преступление, и, следовательно, он также подлежит наказанию и следует ему по закону дать сто семь ударом палкой. Однако, принимая во внимание, что ему больше семидесяти лет, наказание может быть заменено штрафом.

— У меня ничего нет, — тихо сказал Умин.

— В таком случае уведите его и отсчитайте сто семь ударов.

— Что же касается женщины Сюн, — снова заговорил судья, — то она созналась, что делала и распространяла фальшивые деньги и она подлежит смертной казни. Надеть на нее железную кангу и отвести в камеру смертников.

Тетка вскрикнула и упала без сознания, а стражники подхватили ее и поволокли прочь. В это же время вошел палач и, поклонившись, доложил, что старик Умин, не выдержав наказания, на двенадцатом ударе умер.

Заседание суда кончилось, и писец, проходя мимо Маленькой Э, сказал:

— Чего ты ждешь, девочка? Ты свободна, уходи.

И Маленькая Э побрела домой.

Замок на теткиной двери был сбит, и комната так пуста, будто ее соб. чрались убрать к празднику и все из нее вынесли, чтобы вымыть пол, но помыть не успели, а только еще больше наследили. Маленькая Э села прямо на голые, грязные доски. Руки и ноги дрожали, заплаканные глаза горели, кишки ныли от голода.

Но уже со всех этажей сбежались соседки, окружили ее тесным кольцом, рассказывая, как приходили стражники, взломали дверь и все, что было в комнате, унесли с собой. Захлебываясь от любопытства, женщины расспрашивали, чем кончился суд и какой был судья, молодой или старый, и громко ли кричал горбунчик. Маленькая Э отвечала чуть слышно. Временами ей приходилось переспрашивать, потому что она не понимала вопросов, — так кружилась голова. Наконец все разошлись, остались только красильщица и цветочница.

Красильщица сказала:

— Ты знаешь, Маленькая Э, что завтра канун Нового года и в этот день следует расплатиться со всеми долгами. Приходил хозяин дома и велел передать, что, если завтра не будет заплачено за вашу комнату, он отправит вас с теткой в тюрьму. Ну, с тетки уже теперь нечего спрашивать, а ты помни! Сегодня еще можешь ночевать здесь, а завтра доставай деньги или уходи куда хочешь.

Маленькая Э ничего не ответила, легла на пол и закрыла глаза. Тогда цветочница спросила:

— Ты, наверно, ничего не ела? Подожди, сейчас я принесу тебе каши.

Маленькая Э съела полную миску. Рис был соленый от слез. Она глотала его, давясь. Потом снова легла и заснула.

А пока она спит, мы ненадолго вернемся к хранителю большого сундука, Хэй Мяню, который, увидев в старом храме тело Сюй Сань, не поверил своим глазам и по конскому следу отправился искать ее, где бы она ни была, потому что от великой любви никак не мог поверить, что нету ее в живых.

Глава седьмая

КАК РЫБАК ПРЫГНУЛ В ЧАН С КИПЯТКОМ

Временами Хэй Мянем овладевали мрачные раздумья.

— Вполне возможно, что я околдован, — рассуждал он. — Эта женщина, Сюй Сань, явилась неизвестно откуда и, украв мое сердце, вновь исчезла. Можно поверить, что вовсе и не была она женщиной, а какой-нибудь лисой, принявшей человеческий облик. Ведь недаром же рассказывают столько историй о волшебницах-лисах, которые превращаются в красавиц, чтобы губить честных людей. Может быть, и есть в этом доля правды? Как иначе объяснить, что вот уже близится зима, наступил двенадцатый месяц года, с лета ищу я ее, столько поместий обошел, а нет от нее ни следа, ни слуха. Что теперь моя жизнь! Искусный в своим ремесле, мог я сшить любой театральный костюм или модное женское платье, какие носят богатые дамы на юге. А сейчас поломал я свои иглы, порвал шелковые нити и вместо того убираю навоз иа конюшен или подметаю дворы треугольным веником на длинной ручке. Едва только начал привыкать к новой службе, обнаруживаю я, что на женской половине нет никого похожего на Сюй Сань, бросаю свое место и вновь бреду не знаю куда. И кому же я прислуживаю? Одним монголам! Китайские жилища обхожу широкой дугой, потому что китайцам запрещено держать лошадей, и к их порогу не привел бы конский след. Уж сколько поместий я обошел, и все напрасно. Сколько лет продлятся эти бесплодные поиски? Настанет время, голова моя облысеет, подобно крутому яйцу, руки и ноги ослабеют и тело согнется, как вареная лапша, повисшая на палочках для еды. И, если тогда я найду ее, она не захочет выйти за меня замуж. О горе! Я ищу ее среди живых, а, возможно, правы все, кроме меня, утверждавшие, что уже нет ее на свете. — Насупив густые брови, он размышлял: — Не может того быть, чтобы эти похитители прибыли издалека. Ведь ехали они в город по какому-то делу, а у самого предместья повернули обратно. Будь они дальние, то, случайно увидев и похитив Сюй Сань, спрятали бы, связав ее, где-нибудь поблизости в лесу, поехали в город, а затем по окончании дела вновь бы за ней вернулись. И в тот короткий срок, о котором говорила мне зоркая старушка в придорожной хижине, не могли бы они всего этого успеть. Между тем, если живут они поблизости, чего проще, как отвезли добычу домой, а через день или два вновь поехали в город. Нет, где-то она здесь, недалеко, и лишь моя несчастная судьба мешает мне ее обнаружить. Все это так, но ступает ли она еще по земле? Все видели ее обезглавленное тело, я один не поверил своим глазам…

День был серый, и пронзительный ветер свистел, срывая с деревьев последние листья. Почерневшие тонкие ветви прибрежных ив висели растрепанные, как волосы плачущей женщины. Погруженный в свои мысли, Хэй Мянь шагал узкой тропой вдоль реки, и при каждом шаге желтая грязь хлюпала, засасывая подошвы туфель. Вдруг Хэй Мянь увидел в маленьком заливе рыбацкую лодку.

Верный своей привычке каждого встречного расспрашивать, не слыхали ли они о китайской женщине, похищенной монголами, Хэй Мянь направился к рыбакам.

Их было двое в лодке, и Хэй Мянь с изумлением увидел, что они совсем голые и лишь прикрыты соломенными дождевыми плащами. Посреди лодки стоял котел с водой. Рыбаки подбрасывали щепки в разведенный под ним огонь. Над водой поднимался пар.

Не успел Хэй Мянь поздороваться, как из реки вынырнул, человек. Одной рукой он утирал лицо и глаза, а в другой, словно щипцами сжимая ее тремя пальцами, он держал скользкую, покрытую илом рыбину с тупой мордой и длинными усами.

Мелко дрожа и стуча зубами, забрался он в лодку, бросил рыбу в корзину и прыгнул прямо в котел с горячей водой. В ту же минуту другой рыбак сбросил с себя плащ. Вокруг бедер у него была повязана сетка в виде корзинки. Он прыгнул в воду и наполовину пошел, наполовину поплыл, поднимая руки над головой и с громким плеском ударяя ими по воде. В следующее мгновение он исчез. В это время над краем котла показалось красное лицо первого рыбака. Он сказал: «Р-р-р!», вылез из котла, закутался в плащ и сел на дно лодки. Изумленный Хэй Мянь поклонился, прижав к груди кулаки обеих рук. Рыбаки ответили тем же. Их соломенные плащи зашуршали и затопорщились.

— Прошу просветить мое невежество, — сказал Xэй Мянь. — Случалось мне видеть, как ловят рыбу удочкой или сетью. На моей родине обучают этому делу птиц. Рыбак обвязывает ей горло веревочной петлей, чтобы она не могла проглотить добычу, и спускает птицу с нашеста. Она тут же начинает нырять, ловит рыбу и бросает ее в одну из корзин, стоящих на носу, на корме и посреди лодки. Когда птица выполнит свой урок, рыбак, сняв с ее шеи петлю, награждает ее небольшой рыбкой. Ваш же способ рыбной ловли я вижу впервые, и мне непонятно, по какой причине вы так себя мучаете.

Не успел он договорить, как второй рыбак вынырнул. Рукой он держал под живот рыбу с такими длинными и колючими плавниками, что вся она казалась утыкана острыми иглами. Он бросил е в корзину и нырнул в котел. А третий рыбак, скинув плащ, прыгнул в реку.