Позови меня с собой

– Ага, – признаётся она, но в этом простом движении таится вселенская усталость. – Я хирург. Точнее, интерн. Заражения нет, но за укол спасибо, ему стало совсем плохо.

Я гляжу на неё, и мне совсем не хочется опускать глаза, чтобы посмотреть на причину беспокойства, проскользнувшего в голосе бывалого лесника. Её кожа чуть смуглая, но не от загара, а сама по себе, от природы. Тёмные глаза притягивают неуловимо восточным разрезом, а густую гриву каштановых волос едва сдерживает повязанная бандана камуфляжной раскраски. В общем, я как полный дурак залипаю на пару секунд, пока до сознания не доходит голос Хохла.

– Игорь.

– Да?

Бок парня прикрывает ещё одна самодельная повязка, засохшая от корки крови. Но она не в силах скрыть характер раны – четыре рваных пореза разной длинны. Не смертельно, а вот шрам красивый останется. Теперь я начинаю понимать, почему они сидят тут без ничего и трясутся от каждого шороха.

– А потом… А потом… – продолжает лепетать второй паренёк.

– Слушай, смени рингтон, – не выдерживает Хохол. – Что у вас случилось?

От простого, казалось, вопроса все снова непроизвольно вздрагивают, будто припомнив свой худший кошмар. Хотя, похоже, теперь так оно и есть.

– Мы рыбачили вечером на берегу, когда услышали крик Кирыча, – набралась храбрости симпатичная девушка-интерн. – Он был в лагере, готовил обед… На него кто-то напал, но ему удалось убежать и нырнуть в реку. Мы рванули вниз по течению, пытались его вытащить…

– Кто напал, вы видели?

– Быстро стемнело, но мы слышали рык. Громкий. Это было что-то большое.

Вот что бывает с типичными горожанами, приехавшими на лоно природы отдохнуть.

– Ты почти угадала, – крякает Хохол. – Это был старина Топтыгин.

– Медведь?! Обычный?

– Нет, бляха-муха – медведь-покрехтун!

– Без причины медведи не нападают, – прихожу я растерянной девушке на помощь. – А кровожадных монстров у нас не водится.

– Что верно, то верно, – вздыхает Хохол. – А Топтыгина твой приятель как-то спровоцировал. Зверя мог приманить запах еды, хотя они, обычно, в это время ходят отожравшиеся. Ну, или самка с детёнышами забрела, всякое может быть. Давно вы тут сидите?

– С позапрошлого вечера… – нехотя признается девушка. – Боялись вернуться.

– Всё хорошо, сейчас мы вас отведём обратно, к цивилизации, – успокаиваю я её.

– Меня зовут Игорь, а тебя?

– Камелия.

– Интересное имя.

– Просто мои родители – дендрологи, решили вот оригинальность проявить…

– Молодцы, что выбрали именно это, – улыбаюсь я. – Мне с ходу вспомнилось с десяток очень плохих вариантов.

– Верю.

Девушка улыбается в ответ.

– Ладно, пионеры, сейчас съедаете по этой штуке, – Хохол протягивает ребятам энергетически батончики и даёт выпить коньяка из фляжки. – А потом мы все дружно топаем обратно.

– В лагерь?! – восклицают они, чуть ли не хором.

Голос второй девушки едва не срывается на визг. Камелия держится лучше, но в её глазах тоже плещется отчаянье. Их можно понять – рык медведя – звук не для слабонервных, особенно, когда слышишь его вживую. И без крепкой решётки вдоль вольера. А мы, вдобавок, ведём ещё себя как глупые копы из дешёвого ужастика, которые не верят главным героям плоть до своей скоропостижной гибели.

– Не надо в лагерь, – говорю я. – Если у вас там нет ничего ценного, то пройдём стороной. Нам нужно спуститься с противоположной склона вот этого хребта, там будет идти дорога, на которой нас подберут.

– А н-не легче ли вызвать сюда в-вертолёт? – стучит зубами парень.

Чёртовое кино. Им кажется, что всё так просто – подлетел, забрал. С любого места.

– Вечереет, – напоминает всем Хохол. – Вертолёты ночью не летают.

– А к-как же м-медведь?

– У товарища Талтера, как видите, есть оружие. Оно не то что Топтыгина, носорога завалит с одного выстрела. До сих пор удивляюсь, на кой чёрт там второй ствол.

Он тактично умалчивает, что патроны на это «ружжо» нам не выдавали ещё дольше, чем новую форму, проект которой уже несколько лет продолжает гулять где-то по министерствам. Так и ходим, в чём военторг послал, цепляя поверх всего этого старые погоны. У Хохла знаки различия так вообще ещё с советской символикой.

Они с парнем разворачивают легкие носилки (пункт номер четырнадцать в бесконечном перечне инструкции), а я пытаюсь связаться с остальными. Безрезультатно, проклятое ущелье надёжно глушит сигнал.

Хохол опять ворчит о новых технологиях и своём глубоком разочаровании. Закончив с нехитрыми сборами, мы идём обратно, чтобы выбраться из ложбины наверх, в зону действия сигнала. Вся троица едва бредёт, но чувство близкого окончания затянувшегося кошмара придаёт им сил.

Нам удаётся выйти до наступления скоротечных сумерек на более-менее ровное место, хоть и двигались мы вдвое медленнее обычного. Скомандовав привал, я снова достаю из разгрузки рацию, чтобы запросить у шефа дальнейшие инструкции – продолжать идти навстречу транспорту или заночевать здесь и дождаться вертолёта спасателей. Учитывая стабильного раненого на руках, второй вариант предпочтительней, так как в темноте число поломанных ног может возрасти. А в местную ленту новостей, считай, мы уже и так попали, без экстренной эвакуации.

Я даже и представить себе не мог, насколько тогда оказываюсь прав. На счёт новостей.

У меня всегда была хорошая реакция на события из разряда «обухом по голове». Природа-мать в своё время постаралась, подогнав нужные гены, а служба окончательно закрепила достигнутый успех. И когда из ближайших зарослей доносится разъяренный надсадный рёв, я не трачу драгоценные секунды на лишние телодвижения. Рация летит на землю, а пальцы нашаривают заветный клапан на разгрузке.

Хохол из той же породы, кроме того – у него за плечами несколько десятков лет нашей непростой работы. Он хладнокровно бросается наперерез вывалившемуся из кустов зверю, практически с голыми руками, лишь бы задержать его хоть ненадолго. Действительно, это оказывается медведь – глаза налиты кровью, розовая пена у распахнутого рта, вдобавок, сильный тремор задних конечностей. Бешенство, без вариантов. Вот почему он напал на парня, и вот почему не смог убить – того спасла обострившая водобоязнь заражённого Топтыгина.

В наших краях этим смертельным недугом болеют в основном лисы да шакалы, реже – волки. Медведи – это огромная редкость. Очень неприятная огромная редкость.

Все эти мысли проносятся в голове, не мешая рукам выполнять их важную работу. Туристы застывают каменными изваяниями – очень удобно, совсем не мешает их спасать. Хохол уже поравнялся с Косолапым, и в морду ему полетела крепкая куртка. Бешеный зверь мотает башкой и одежда разлетается в мелкие клочья. Лесник не дает ему опомниться и слепит мощным галогеновым фонариком. В условиях сгущающихся сумерек это приводит к серьёзному результату – медведь останавливается, раздираемый противоречивыми чувствами – сжигающей изнутри ярости и панической светобоязни. Хохол тянет из ножен свой походный нож, который иначе как «сабля» никто не называет, и готовится к броску.

Два матёрых, смертельно опасных, зверя застывают друг напротив друга, готовясь порезать противника на лоскуты. Я бы лично поставил на лесника. Никто не знает, где он служил в своё время, но тесаком он работает виртуозно и потихоньку подтягивает меня.

Звонкий щелчок вставшего наместо затвора звучит финальным свистком в конце короткого раунда. Всё, брейк, ребята. Привлечённый громким звуком, медведь поворачивает ко мне лобастую башку. Я задерживаю дыхание, полностью сосредоточившись на прицельной планке и в следующую секунду тяжелая пуля, уже больше века как принятая на вооружение ещё царской армии, грубо ломает толстые кости черепа. Расстояние смешное, поэтому промахнуться я не имел права. Зверь ревёт, хотя он уже фактически мёртв, пытается подняться на задние лапы, совсем как человек, и мешком падает на бок. Хохол отпрыгивает в сторону, потому что знает, как опасны раненые медведи. Бывали случаи, когда они успевают добежать до незадачливого охотника и с пулей в сердце.