Обреченные

Васкос, да сгниют его уши, раздавал полученную премию постепенно. Соображает! Отдай слишком мало, все бы так или иначе прекратили работу. Отдай он все деньги сразу, результат был бы тот же самый.

Поэтому они горбатились в грязи, час за часом, а песо словно были подвешены чуть впереди, как морковка перед носом у ослика. Каким же умом надо обладать, чтобы всучить им такой огромный паром, не позаботившись вначале узнать, не слишком ли он велик для реки, по которой должен ходить! В столице сидят, как видно, одни бюрократы. Нет, Мануэль Форно не станет работать, как ослик. Или пусть забирают паром, или он уйдет. Ах, старый паром! Та посудинка ходила бы и в чашке воды. А эта – в самом деле прогресс.

Всякий раз, как Мануэль останавливался, у него начинали дрожать ноги. Руки безвольно болтались вдоль тела, на спине и плечах краснели рубцы от стального троса.

Никогда еще на его памяти не было такого дня.

Ну почему Создатель устроил так, чтобы именно в этот день столько машин собралось пересечь реку Рио-Кончос?

Мануэль Форно был смуглый, узкоплечий, выше и худощавее среднего уровня. У него были кустистые, нахмуренные брови и хитрый взгляд. Но по натуре он был очень мягким человеком.

Ночью хоть солнце так не печет. И все же его чуть удар не хватил, когда чертов дурень из Виктории плюхнул свой грузовик в воду, перегородив парому путь. Битых два часа они ковырялись в грязи, подсовывали клинья и бревна, прилаживали домкраты... Наконец проклятую махину удалось поднять на колеса; казалось, машина прищурилась и злорадствует над тем, сколько бед она натворила.

Раньше, в счастливые дни старого парома, Мануэль Форно частенько шел на работу как на праздник. Весело было наблюдать за туристами, приятно болтать со знакомыми из ближайших городков. А иногда берега были пусты, и можно было предаваться благородной праздности. Единственное, что омрачало те дни, – удивительная вредность машин. Если паром стоял у западного берега, то первая появившаяся машина неизбежно подъезжала к восточному. Правда, можно было притвориться слепым и понадеяться, что к западному берегу тоже кто-нибудь подъедет, но вскоре пассажиры машины на дальнем берегу теряли терпение и начинали вопить, привлекая к себе внимание.

Сегодня же единственным пассажиром, за которым он наблюдал с некоторым интересом, был Атагуальпа. Ах, как летали лопаты, когда машина Атагуальпы стояла на берегу! Об Атагуальпе ходили мрачные слухи. Рассказывали о его злопамятности, о тех, кого он наказал или наградил без причины.

Кто знает? Однажды он может прийти к власти; работай служащие парома на Рио-Кончос спустя рукава или выкажи ему неуважение, он, возможно, запомнит обиду и велит построить мост. Но действительность оказалась еще опаснее. Прогремел выстрел. Одному туристу дали по башке. Очевидно, Атагуальпа очень торопился.

Поэтому Мануэль напряг последние силы, чтобы Атагуальпа как можно скорее переправился через реку: он понимал, что тот может в любой момент устремить невыразительный взгляд тусклых, жабьих глаз на его голую спину. Один кивок, один жест – и Розалите придется покупать много свечей, оплачивать мессу.

Была полночь; на дальнем берегу осталась только одна машина. Все остальные уехали. Одно последнее капризное чудовище, которое распласталось на берегу и требует, чтобы его перевезли через реку. Мануэль попытался поднять тяжелую доску; к его изумлению, оказалось, что выпрямиться он не в состоянии. На негнущихся ногах он вышел с мелководья и сел на землю, едва очутившись на суше.

К нему заспешил Васкос.

– Что? Что такое? Может, решил устроить каникулы?

– Я больше не могу. Наверное, не дойду до дому.

– Друг мой, ты никогда за один день не заколачивал столько монет. И это твоя благодарность?

– Ты тоже никогда не заколачивал больше, Васкос, но ты не работал. Ты бегал туда-сюда и хлопал руками, как курица, которая суетится, почуяв вблизи ласку.

– Мануэль, я дерзости не выношу.

– Помаши руками сильнее. Так ветра больше. Освежает.

– Приказываю тебе работать.

– Васкос, я правда не могу. Это невозможно.

Васкос вздохнул:

– Может, так и есть. Ты работал больше других. Знаешь что, Мануэль, ступай-ка ты домой. А завтра можешь заступить на смену в полдень.

– Может, и заступлю. Если не умру от пересыпания.

Он сидел на берегу и смотрел, как удаляется паром. Идет за последней машиной. Грузовики с потушенными фарами, слишком тяжелые для дощатых сходней, стояли в темноте, ожидая завтрашнего утра. Завтра можно будет поставить стальные скаты.

Некоторое время Мануэль Форно любовался на звезды, потом глубоко-глубоко вздохнул и поднялся на ноги. Потрогал карман, ощущая приятную, успокоительную тяжесть банкнотов. Половина месячного заработка за один день работы. Однако все справедливо. В этот проклятый день он и работу выполнил за полмесяца. Нет, или пусть убирается этот немыслимый паром, или он, Мануэль Форно, уходит.

На дрожащих ногах он все карабкался по нескончаемому склону. Наконец заметил тропку, которая сворачивала вправо. В траве слышалось завывание каких-то ночных насекомых; он так зевал, что у него закрывались глаза и подкашивались ноги. Спать, скорее спать! Его ждет бесконечный, благословенный, отличный сон. Его глинобитная хижина под соломенной крышей стояла на куске выжженной земли прямо за гребнем холма. Как только Мануэль заглянул за него, он сразу увидел свой дом, отбрасывающий в лунном свете слабую тень. За открытой дверью тускло поблескивали угли: топилась каменная плита.

Не чуя под собой ног, Мануэль спустился вниз; пятки его стучали, по земле с такой силой, что все тело сотрясалось. Подойдя ближе, он различил во мраке пухленькую, уютную фигурку Розалиты. Он посмотрел на жену сверху вниз и улыбнулся. Она вышла встретить его, но заснула, привалившись спиной к стене дома, уткнувшись лбом в колени.

Мануэль нагнулся и тихонько дотронулся до ее плеча. Она вздрогнула и проснулась.

– Ты пришел! – сказала Розалита.

– Нет, женщина. На самом деле я умер оттого, что весь день ишачил. Ты видишь перед собой дух, привидение, которое пришло посмотреть, где протекла его счастливая земная жизнь.

Она встала:

– Не поминай всуе привидений. И не кричи так громко, детей разбудишь.

– Весь день приказы, одни приказы. Мануэль, сделай то. Мануэль, сделай это. Тащи паром через реку на спине, Мануэль. И здесь мне тоже приказывают.

– Я два раза ходила туда. Оба раза этот твой Васкос говорил, что ты придешь поздно, и оба раза ты был на том берегу. А теперь ты должен поесть.

– Для этого тебе придется придерживать меня за подбородок и жевать за меня.

– Нельзя ложиться спать на пустой желудок.

– Нет, можно. Я могу заснуть на костре. Могу заснуть даже стоя на голове. Женщина, я могу спать столько, что установлю рекорд.

– Мануэль, ты должен поесть, – упрямо повторила Розалита.

Она вошла в дом. Он сел на ее место. И вскоре услышал шипение и шкворчание, из дома потянуло ароматом еды. Мануэль с трудом встал, подошел к умывальнику, плеснул холодной воды на голову и плечи. Пригладил волосы пятерней. Временами его ноги непроизвольно сводило судорогой.

Розалита вынесла ему еду. Хрустящие тако с начинкой из нежного мяса козленка. Оказалось, что он в состоянии жевать и глотать. Неожиданно для самого себя Мануэль ощутил зверский голод. А еще она припасла ему подарочек – бутылку темного пива, которую ей как-то удалось охладить. Он знал об этой бутылке: Розалита приберегала ее до особого случая. И вот решила дать ему пиво сейчас, когда он истощен.

Мануэль извлек из кармана тугой сверток банкнотов, решив в конце концов не прятать часть денег на какой-то непредвиденный случай.

– Это что... неужели все бумажки по песо?

– Ха! Здесь только пять однопесовых бумажек. Остальные – пятерки.

– Кого ты ограбил?

– Свою старость. После такого дня я умру молодым. Все будут скорбеть по мне. Васкос горько заплачет. Где еще он найдет другого такого глупого осла?