Обреченные

Раз работа неизбежна, ее необходимо выполнять. За работу платят деньги, песо. За деньги можно купить еду. Поев, человек снова способен работать. Это ловушка. Но от еды Розалита становится теплой и кругленькой; при взгляде на нее появляется сила делать то, что нужно и должно делать с ее теплой и круглой смуглотой. Наверное, она исполняет роль приманки в ловушке".

Мануэль копал, не забывая, однако, беречь силы. Когда через реку поплывет Атагуальпа, придется работать изо всех сил, взбивая мутную коричневую воду в кремовую пену. Интересно, что будет, если бросить в физиономию Атагуальпы полную лопату грязи? Сомнения нет, через три дня труп Мануэля Форно поднимется к устью реки.

Всякий раз, выпрямляясь, он замечал на себе недовольный взгляд Васкоса, который следил за тем, чтобы никто не отлынивал от работы. Мануэль экспериментировал до тех пор, пока не выбрал оптимальный темп. Пусть Васкос тоже не расслабляется, но не стоит давать ему повода придираться.

Глава 1

Бело-голубой «кадиллак» с техасскими номерами несся по пустыне. Дарби Гарон гнал машину на скорости сто сорок пять километров в час. Его загорелые руки легко лежали на руле. Зря они в Виктории ели энчиладас и пили пиво. Теперь съеденное и выпитое тяжелым комом давило на желудок. Все стекла были опущены; волны знойного воздуха обдували его и девицу, которая сидела рядом, закрыв глаза. Девица – такая же ошибка, как и завтрак в Виктории, – вся разница лишь в размерах. Переперченная и неудобоваримая, как мексиканская еда.

От Виктории до Матамороса – триста двадцать километров. Потом они переедут границу и попадут в Браунсвилл, откуда предстоит нелегкий путь на север. В Сан-Антонио он наконец-то сможет избавиться от нее. Последние три недели прошли как в кошмарном сне. Его ошибка обошлась ему дорого. Скорее бы распрощаться с ней навсегда! Дарби Гарону ничего так не хотелось, как вычеркнуть Бетти Муни из своей памяти, но он понимал, что никогда ее не забудет. Потому что запятнан и опозорен навсегда.

Сверкающие стальные иглы палящего полуденного солнца проникали сквозь темные стекла его солнцезащитных очков. Хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами, выпущенная поверх шортов цвета хаки, была полностью расстегнута. Теплый воздух высушил пот на груди, превратив его в кристаллики соли, но всякий раз, когда он откидывался на спинку сиденья, спина мгновенно становилась мокрой.

Дорога впереди клубилась в темном мареве зноя и словно растворялась. Вдоль нее, по обочинам, бежали дикие лошади. Слева, далеко в вышине, на фоне ослепительно яркого неба, описывали медленные, роковые круги канюки. Дарби Гарон поморщился: по ногам стекали струйки пота. Наверное, ад – такое место, где ты принужден вечно Гнать машину под недвижным палящим солнцем... И сидеть рядом с крупной девицей в желтом платье, девицей с закрытыми глазами.

Дарби покосился на свою спутницу. Подол желтого платья задрался; массивные бедра расслабились. Поев, животное спит.

Он посмотрел на дорогу и снова нахмурился. Безумие, бессмыслица какая-то! Но что сделано, того уже не воротишь. Сделано – и точка. Прожил на свете сорок четыре года, а ума не нажил. Конечно, не назовешь неудачником человека, у которого двое детишек учатся в колледже, ухоженная, очаровательная жена, солидный пост в нефтяной компании, хороший дом в Хьюстоне. Но теперь все сооружение шатается. Может, уже даже рухнуло. Работа, дом, жена, дети...

Наверное, ему уже давно подспудно хотелось что-то изменить. Он давно начал испытывать некое бесцельное беспокойство. Помнил и тревожный «первый звоночек» – дрожь внутри при взгляде на молодых девушек в легких платьях.

Гори она синим пламенем, его кредитная карточка! С ней все оказалось намного проще. Даже слишком просто. Он ведь приехал в Сан-Антонио, чтобы разобраться с путаницей, возникшей с арендой земельных участков. Обычная деловая поездка. За свою жизнь тысячу раз выполнял подобные поручения. Уладил все дела за двое суток, а потом, в синеющих сумерках долгого июльского дня, ощутил привычную неохоту возвращаться в Хьюстон, к обыденным делам, к хорошо налаженной жизни, в которой отказ съесть на завтрак яйцо становился целым событием.

Дарби бродил по вечернему городу, и вдруг – он сам не понял, как это вышло, – увязался за высокой, пышной девицей, медленно бредущей по улице. Он плелся за ней с виноватым видом, словно собака с высунутым языком, которая помимо воли бредет за тележкой мясника. Нагнал ее на переходе через улицу. Снял шляпу, платком вытер пот со лба и сказал:

– Ну и жара!

Она медленно повернулась, оглядела его с ног до головы, потом посмотрела прямо в глаза и кивнула. В лучах заходящего солнца девица показалась ему -прекрасной; он застыл на месте, беззвучно умоляя о приключении, наполовину испуганный собственным безрассудством. Странно, куда подевались его смелость и находчивость? В молодости знакомство с девушками не составляло никакого труда. Эта же довольно долго молчала, оглядывая его длинное лицо с резкими, грубоватыми чертами и глубоко посаженными глазами – типичная внешность уроженца Новой Англии.

– Да уж, жарковато, – хрипловато согласилась она.

Дарби почему-то вспомнил младшего сына в те месяцы, когда у него ломался голос.

– В такой вечерок неплохо выпить лимонада где-нибудь в холодке, – продолжал Дарби Гарон, сгорая от стыда. Он напоминал себе нищего, который выклянчивает милостыню.

– Я шла в кино.

– Одна?

– Послушайте, мистер, за кого вы меня принимаете? Я не снимаюсь.

– Разумеется, это сразу видно. Просто, видите ли, я не местный. Вот и подумал...

– Хотите сказать, размечтались?

– Прошу прощения, мисс.

– Ладно уж, прощаю. Если у вас машина, можно прокатиться. Проветриться немножко.

– Моя машина осталась сзади, примерно в трех кварталах отсюда.

Девица пошла к машине вместе с ним. По дороге сообщила, что ее зовут Бетти Муни и что она работает телефонисткой. Он сказал, что его зовут Дарби Гарон, что он работает в нефтяной компании. Рядом с ним она казалась высокой. Длинные густые волосы, выкрашенные в светло-рыжий цвет. Черты ее смазливого лица удивили его какой-то грубой хищностью. Далее Бетти молча шагала рядом. Дарби Гарон украдкой косился на нее. Тяжелая грудь подпрыгивала, бедра виляли при ходьбе. В неподвижном воздухе ее запах ощущался особенно явственно, от этого у него ослабли колени. Он почти заболел – так страстно ее хотел.

Когда Дарби открыл перед нею дверцу длинного бело-голубого «кадиллака», она слегка оживилась, стала чуть разговорчивее.

– Куда-то направляешься, а, Дарби? – спросила Бетти, заметив на заднем сиденье чемодан.

– Да я в общем-то все дела сделал и почти собрался возвращаться в Хьюстон. – Он нервно хохотнул.

Дарби поехал на юг по 181-му шоссе. Она придвинулась ближе.

– Бетти, сколько тебе лет?

– Двадцать три. А тебе сколько? Небось лет тридцать пять, точно?

– Примерно.

Старый козел, подумал он про себя, наслаждаясь мускусным ароматом ее плоти. У него взмокли руки. Это Мойре следовало бы сидеть с ним рядом. Мойра никогда не придвигалась так близко. От Мойры шел легкий, бодрящий, свежий аромат духов с мятной нотой. А флюиды, исходящие от Бетти Муни, заставляли его страстно желать смятой постели.

Она мурлыкала под нос какую-то песенку, а последние слова пропела вслух: «Давай от всего убежим».

– Вот уж не подумал бы, что ты знаешь эту песню.

– По-твоему, старье? Ее часто Куп ставит. Он мой любимый диск-жокей. Ты тоже его слушаешь?

– Нет. Мне просто понравились слова. «Давай от всего убежим». Как ты думаешь, Бетти? Может, правда убежим?

– Куда это?

– В Мексику. Устроим себе каникулы. Как тебе мое предложение?

– Полный отпад. Только мне нельзя. И ты это знаешь.

– Да и я не могу увезти тебя туда. Я просто пошутил.

– А вдруг бы я согласилась? Что бы ты тогда делал? Небось обделался бы со страху?

– Если бы ты согласилась, я бы, наверное, довел дело до конца. – К своему удивлению, он понял, что так оно и есть. Работа, семья, долг как-то отдалились. Стали чем-то несущественным и нереальным, маячили далеко-далеко. Вот она, настоящая жизнь – Бетти Муни, которая сидит рядом! Все остальное – лишь искусная иллюзия.