Крылья огня

Все снова замолчали. Тишину нарушил Кормак, привыкший председательствовать на заседаниях, добиваться согласия других и все решать:

– Итак, насколько я понимаю, вас трое против одного? Трое за то, чтобы продать Тревельян-Холл. С архивом Оливии – рукописями, письмами, контрактами и тому подобным – Стивен может поступать как хочет. Архив наверняка удовлетворит любопытных биографов. К сожалению, Оливия оставила после себя не так уж много. Она умерла молодой. А поэты… как правило, не слишком плодовиты.

«Вот именно, – подумала Рейчел, глядя на Кормака. – Ты наверняка уже порылся в ее бумагах! Ты ведь первый сюда примчался… Может быть, кое-что и изъял из архива. Боялся, что пострадает твоя репутация в Сити? Или тебя просто интересовали тайны сводной сестры?»

Вслух она сказала другое:

– Насколько мне известно, Ливия редко писала кому-то из нас… да и вообще кому бы то ни было. Может быть, ты, Стивен, возьмешь себе ее письма, которые у нас сохранились – для коллекции? – «Но только не письма Николаса!» – добавила она про себя.

– Оливия вела дневник? – спросил Даньел и, когда все повернулись к нему, пояснил: – Просто диву даешься, когда узнаешь, что сейчас все поголовно ведут дневники! Особенно одинокие люди, инвалиды… – Он осекся.

– Нет, – сухо ответил Стивен. – Оливия почти наверняка не вела дневник.

– Ты знал ее не лучше, чем мы, – заметила Сюзанна. – В детстве – да, но потом… Оливия могла вести целую дюжину дневников, и никто ничего об этом не подозревал бы!

– Я приезжал в Тревельян-Холл чаще, чем все остальные!

– Чаще? Сколько – раза четыре в год? В лучшем случае пять? Здесь становилось как-то… не по себе, и не пытайся сделать вид, будто ты ничего не чувствовал. Оливия сама не хотела, чтобы мы приезжали. Она… да, она по доброй воле стала затворницей, и Николас тоже, он ведь был таким же упертым, как Оливия. А ведь оба совсем недавно разменяли всего лишь четвертый десяток! Для таких молодых людей это неестественно!

– Отлично помню последний раз, когда я сюда приезжал, – сказал Даньел. – Сразу стало заметно: Оливия ждет не дождется, когда мы уедем.

– Мы привносили сюда реальный мир, – согласилась Сюзанна. – Жизнь. А она… жила в своем странном мире. Никогда не понимала, почему она писала такие страшные стихи… Если, конечно, не считать «Крыльев огня». Клянусь, от ее «Аромата фиалок» и «Люцифера» у меня мурашки бегут по спине! Правда, Оливия была калекой. Калекам свойственна угрюмость… Они постоянно ощущают подавленность и тоску, много страдают… Страдала и Оливия… Наверное, она давно все задумала.

– Вот уже нет, угрюмой она не была, – вдруг возразила Рейчел. – Да и калекой в полном смысле слова ее назвать трудно… По-моему, мы ей просто надоедали.

– Не будь дурочкой, – возмутился Даньел. – Просто нелепо! Это мы-то, родные?

– Да, представь себе! Последние шесть или семь лет меня не оставляло чувство, что мы ей не нужны. Что ее жизнь полна и без нас. В Тревельян-Холле у нее было все, чего она хотела.

– Не знаю, как Николас терпел столько лет, – недоумевала Сюзанна, пытливо глядя на Рейчел. – Я бы на его месте просто спятила!

– Ливия как-то сказала мне, что Николас выплачивает долг, – вдруг вспомнил Стивен. – Странно, правда? Я спросил, что за долг, и она ответила: долг крови. – Он встал, проковылял к столу с напитками и подлил себе виски.

– Ах, ради всего святого! – с досадой воскликнул Кормак и снова сел.

Сюзанна вдруг заявила:

– Не хочу здесь ночевать! – и посмотрела на мужа снизу вверх. – В «Трех колоколах» наверняка найдутся свободные номера.

– Ты что, с ума сошла? – воскликнул Даньел. – Миссис Трепол уже приготовила нам комнаты.

– Я не сошла с ума! Но весь дом какой-то… нездоровый! Как теплица, где росло ядовитое растение. Пока мама была жива, здесь все было по-другому. – Сюзанна вскинула голову и посмотрела на портрет в изящной раме, висевший над камином. Розамунда Беатриса Тревельян, у которой было три мужа и дети от каждого, любила их всех одинаково горячо. В ее полуулыбке отражались и безмятежность, и страсть. Художник сумел отразить не только красоту ее лица. – В маме было столько жизни! Столько тепла… При ней в Тревельян-Холле всегда царили радость и веселье. А после ее смерти все исчезло, просто… куда-то утекло незаметно для нас. Постепенно я возненавидела Тревельян-Холл, хотя раньше, до сегодняшнего дня, даже не сознавала этого… В общем, после ужина мы уезжаем.

– Если не возражаете, я поеду с вами. Мне… тоже как-то не хочется здесь оставаться, – призналась Рейчел. Впрочем, она не хотела ночевать в Тревельян-Холле по совершенно другой причине. Дом населен призраками! Она, которая никогда в жизни не верила в привидений, поверила в них здесь. Не в фигуры в белом, которые стонут и гремят цепями. С такими она бы еще справилась. Здесь… здесь что-то другое.

– Вы еще не решили… – напомнил им Кормак.

– Продать! – сказала Сюзанна.

Даньел кивнул. Спустя какое-то время Рейчел вздохнула и едва заметно кивнула в знак согласия.

– Только через мой труп! – воскликнул Стивен. – Если придется, я подам в суд, но я буду с вами бороться. Тревельян-Холл необходимо сохранить! Необходимо!

– Самое разумное – его продать, – заявил Кормак. – Если дело затянется, вы скоро начнете нести убытки. Значит, большинство за то, чтобы продать? Завтра, когда откроют завещания, нужно будет дать соответствующие указания Чемберсу. Ну а мебель… напишите каждый, кто что хочет. И если возникнут разногласия…

– Мы не притронемся ни к единой мелочи, пока не решим главное. – Покрасневший Стивен упрямо выставил вперед подбородок.

– Пусть Чемберс выработает решение, которое устроит всех. Согласны? – спросил Кормак. – То, что никому не нужно, можно продать… вместе с домом. Так за него дадут гораздо больше. У тех, кому в наши дни хватает денег, чтобы покупать загородные дома, нет соответствующей мебели. – Он задумчиво огляделся по сторонам. – Кстати, я и сам подыскиваю себе загородный дом. Вот интересно… – Он пожал плечами и заметил: – Наверное, все дело в ностальгии. Я ведь тоже провел здесь большую часть жизни.

– Я хочу мамин портрет, – тут же заявила Сюзанна. – И веджвудский кофейный сервиз. Он принадлежал бабушке Фицхью.

Даньел поспешно добавил:

– А я хотел бы взять кубки, которые лошади Розамунды завоевали на скачках. Они так или иначе должны остаться в семье.

– Я не имею права ничего просить, – сказал Кормак, – но мне хотелось бы получить ружья – те, что отец привез из Ирландии. И его коллекцию тростей. Они принадлежали ему еще до того, как он женился на Розамунде, так что я в каком-то смысле имею на них право.

Сюзанна повернулась к Рейчел:

– Ну а тебе что-нибудь хочется взять на память?

Розамунда любила Рейчел, как родную дочь. Да и все они ее любили. Николас был очень к ней привязан, что бросалось в глаза, и всегда говорили, что Ричард… Сюзанна вздрогнула и запретила себе думать о Ричарде.

Рейчел опустила голову и посмотрела на бокал с хересом, который вертела в руках.

– Не знаю… Да, пожалуй, хочу! – Она подняла голову и посмотрела на остальных. – Хотя я не имею права требовать чего-либо по линии Чейни, мне бы очень хотелось взять корабли, которые вырезал Николас… его коллекцию. Конечно, если на них больше никто не претендует.

Заметив багровое от ярости лицо Стивена, Рейчел умолкла, представив, насколько черствыми кажутся ему остальные родственники – делят имущество Оливии и Николаса, которые, можно сказать, еще не остыли… Она покраснела.

– Еще и трех часов не прошло, как их похоронили! – воскликнул Стивен. – Вы все просто чудовища! Какая мерзость!

– Мы рассуждаем практично, только и всего, – возразил Даньел. – И лучше всего сразу все выяснить. Ну а ты?

– Мои вещи отсюда никуда не денутся. – Стивен крепче сжал бокал. – И я запрещаю кому бы то ни было прикасаться к вещам Оливии. Слышите? Запрещаю!

– Значит, с этим покончено, – с довольным видом подытожила Сюзанна. – И вполне мирным путем. – Она еще раз покосилась на портрет Розамунды и улыбнулась. – Мама бы гордилась тем, что мы не ссоримся.