Крылья огня

– Вы сами воевали или только наживались на войне?

Улыбка на лице Кормака увяла.

– Да, инспектор, представьте себе, воевал. Почему-то многие удивляются, узнав об этом. Я был дешифровальщиком. У меня способности к математике, о чем прекрасно помнил кое-кто в Кембридже. Не думаю, что меня отправили бы на передовую – я был полезнее там, где находился. Скучная работа. Никогда не знаешь, был ли шифр, который ты разгадал, важной тайной или обычным пустяком. Я просто делал все что мог… Как и все остальные.

Закрыв за собой дверь Тревельян-Холла, Ратлидж вышел в аллею. Солнце светило ослепительно, туман рассеялся, море было таким синим, что больно смотреть. Он прошел по аллее и повернул в сторону узкого пляжа. Во время прилива его заливала вода, но сейчас на гальке деловито копошились чайки, клушицы и пара воронов. Птицы ссорились из-за добычи, выброшенной на берег волной. Утесы загораживали мыс от ветра; у воды было не по сезону тепло и тихо. Ратлидж невольно вспомнил Францию перед тем, как начинался артобстрел. Он посмотрел вдаль. У берегов Уэльса шел какой-то корабль. Скоро он скрылся; лишь струйка дыма поднималась к небу. Здесь было мирно, но справа от него из воды торчали острые обломки скал – скользкие, зазубренные, мокрые. Может быть, в прошлом здесь стояли мародеры с фонарями и заманивали к берегу корабли? Корнуолл издавна жил морем – так или иначе.

Слева глубина была больше – вода темнее, разглядеть ее можно только по барашкам на волнах. Обернувшись, Ратлидж не увидел Тревельян-Холл; над возвышенностью поднималась только крыша.

У него за спиной послышался шум шагов; обернувшись, Ратлидж увидел, что к нему приближается Рейчел Ашфорд. Ратлидж дождался, пока она подойдет.

– Он ушел? – спросила она.

– Кто, Кормак Фицхью? Нет, я оставил его в доме.

Рейчел задумчиво прикусила губу и сказала:

– Что ж, значит, с кораблями придется подождать до завтра… – Она посмотрела на него, приложив ладонь козырьком ко лбу. – Ну да, я все понимаю… – Она словно отвечала на его безмолвный вопрос. – Все равно я еще не готова их забрать. Просто… – Подумав, она другим тоном продолжала: – Вот вы там побывали. Что вы почувствовали?

Она имела в виду кабинет на втором этаже. И Ратлидж не мог притвориться, будто не понял ее.

Глядя на море, он честно признался:

– Не знаю.

Хэмиш очень отчетливо произнес: «Девица не просит ей лгать!»

Потрясенный, Ратлидж повернулся к ней и спросил:

– Почему вы решили, что там что-то чувствуешь?

Настал ее черед уклониться от прямого ответа.

– Я… когда человек принимает такое важное решение, он не рассчитывает на то, что в конце концов останется жив. Понимаете, с фантазией у меня все в порядке. Я не истеричка. Но, когда я вошла в дом, услышала тишину. Не поняла, что именно она мне шептала. Но мне стало страшно.

– Хотите, я вам помогу? Вынесу корабли в коридор, а вы упакуете их, не заходя в кабинет… – Потом Ратлидж и сам не мог бы сказать, почему вызвался помочь ей. Разве что почувствовал ее боль. А что такое боль, он понимал прекрасно.

Удивившись, Рейчел ответила:

– Если вам нетрудно… Не хочется просить миссис Трепол или других – они только посмеются надо мной. Но если бы вы могли… когда Кормак уедет? Я… была бы вам очень признательна.

Следующий вопрос сорвался с губ Ратлиджа словно сам по себе. Неожиданно он прозвучал довольно грубо – Ратлидж принял рассказ Кормака гораздо ближе к сердцу, чем ему бы хотелось.

– Как по-вашему, Оливия Марлоу могла убить своего сводного брата, а затем и себя?

Вначале ему показалось, что женщина вот-вот потеряет сознание, так она побледнела. Пытаясь взять себя в руки, Рейчел несколько раз глубоко вздохнула. Ратлидж потянулся к ней, собираясь взять ее за плечо, поддержать, но она сбросила его руку.

– Значит… вот что вы почувствовали в той комнате?

– Нет, просто я полицейский и ничего не исключаю. В конце концов, вы сами попросили нас заново открыть дело.

На ее лицо вернулся румянец, и она проглотила подступивший к горлу ком.

– Вы поступили очень жестоко, – хриплым, грудным голосом произнесла она. – Я даже в самом страшном… слышите… даже в самом страшном сне не могу себе представить, чтобы Оливия смогла причинить вред Николасу. Или он – ей.

И все же его вопрос задел в ней какую-то чувствительную струну. Видимо, она и сама часто думала об этом, но теперь вопрос Ратлиджа облек ее подозрения в слова.

Глава 5

В деревню они вернулись вместе; между ними повисло грозовое молчание; оно все сгущалось и мрачнело, но не прорывалось. После яркого солнца приятно было очутиться в тенистой, прохладной роще.

Хэмиш что-то бормотал о женщинах, о том, что у Рейчел Ашфорд то и дело меняется настроение, о том, с каким облегчением он покинул Тревельян-Холл. Ратлидж не обращал на него внимания. Он по-прежнему не мог примириться с мыслью о том, что Оливия Марлоу – убийца, и проклинал Кормака Фицхью за его рассказ.

Нет, тревожила его не Оливия Марлоу. Он, Ратлидж, почти ничего не знал об Оливии Марлоу. Он знал поэта по имени О. А. Мэннинг и стихи, которые стали для него лучом света во мраке войны. Даже перед самим Господом Ратлидж поклялся бы, что О. А. Мэннинг – не убийца. Такого просто не могло быть! С другой стороны… какие у Кормака Фицхью причины лгать или искажать правду? Он ведь не знал, что Ратлидж – не сотрудник Скотленд-Ярда, а просто человек – услышал тихий звон, как будто разбилось что-то хрупкое, то была весть об убийстве, якобы совершенном Оливией Марлоу.

Как будто угадав, какая буря бушует в голове у Ратлиджа, Рейчел тронула его за плечо и остановилась:

– В чем дело? Что вас тревожит?

– Не знаю, – откровенно признался он. – По-моему, я приехал в Корнуолл совершенно без толку. – Уж лучше Лондон и скука, чем такое!

– Вы пробыли здесь всего день, – мрачно возразила она. – Откуда вам знать? Разве вас прислали сюда не для того, чтобы докопаться до истины?

Ратлидж вспомнил пословицу о том, как опасно будить спящую собаку. Сам не зная почему, он вдруг спросил – разве что вспомнил, что короткая дорога в Боркум все же существует:

– Кто та старуха, которую я встретил сегодня утром в деревне? На вид ей можно дать лет восемьдесят. Горбатая. Но глаза у нее необычайно ясные. – Он не добавил, а про себя подумал: «И своеобразное чувство юмора».

Рейчел нахмурилась:

– А, вы, должно быть, имеете в виду Сейди. Я даже не знаю ее фамилию. Она живет здесь так давно, что стала для всех просто… Сейди. Прежний священник, мистер Нельсон, – он уже умер – говорил, что во время Крымской войны она была сестрой милосердия. На войне у нее помутился рассудок. Но она обладает даром целительства. Она повитуха, исповедница, ветеринар, утешительница, травница. Кажется, деревенские обращаются к ней чаще, чем к доктору Хокинзу.

– Ведьма?

Рейчел широко улыбнулась и рассмеялась низким, грудным смехом, который, как показалось Ратлиджу, не сочетался с ее внешностью. Она смеялась чувственно и вместе с тем снисходительно.

– Да, наверное, ее и так называют! Нет, если Сейди и колдунья, то добрая, а не злая. Никогда не слышала, чтобы она насылала на кого-то порчу или что после ее лечения люди умирали. Ну да, люди умирают, но от болезней.

– А приворотные зелья она не варит?

– К сожалению, нет, – ответила Рейчел с неожиданной горечью. Как будто угадав, что он ее расслышал, она улыбнулась и пояснила: – Однажды и я пришла к ней, прося о зелье. Я была безумно влюблена и не знала, как справиться с собой. Я думала, что она даст мне что-нибудь, что можно было бы подлить ему в суп или подмешать в кашу, которую он ест на завтрак, – мы тогда были совсем молодыми и вина не пили, но я выросла на историях о Тристане и Изольде. Я знала – то есть мне тогда казалось, – что такие зелья действуют. Сейди посочувствовала мне, но сказала, что любовь не купишь.