Любит - не любит

Образ жизни Алевтину не тяготил, иностранцы были вежливы и щедры. Она купила машину и кооперативную квартиру, шикарно одевалась, бывала во всех модных ресторанах и на престижных премьерах в театрах, Доме кино. Порой сожалела, что годы и красота уходят, но нет перспективы.

В 33 года, по её собственному выражению, «вышла в тираж» — возраст уже не позволял находить «приличных» иностранцев, а «работать» с соотечественниками Аля не хотела.

Та же сводница помогла ей стать «содержанкой» обеспеченных мужчин. Первым был администратор ресторана из города Сочи, грузин, он жил у Али во время приездов в Москву. Но он был жадным, ревнивым и плохо к ней относился, оскорблял её, к чему она не привыкла и с чем смириться не хотела. Тем не менее, Аля не отказалась от него, сохранив «на крайний случай». Несколько раз она приезжала в Сочи и тогда он демонстрировал щедрость, чтобы покрасоваться перед своими знакомыми, оплачивал ей номер-люкс с гостинице «Жемчужина», в то время самой престижной, швырял деньгами и осыпал её подарками, желая показать, какая у него шикарная любовница из Москвы.

Потом сводница нашла ей нового богатого любовника. Он был крупным чином в МВД Краснодарского края, часто приезжал в Москву в служебные командировки, и был с Алей очень щедр. Купил ей новую машину, оплатил ремонт квартиры и новую мебель, давал много денег, постоянно привозил и присылал объемистые посылки, в которых было все, начиная от продуктов и спиртных напитков и кончая кухонной утварью, бельем, одеждой, которые он сам для неё выбирал .Все у неё было «по высшему классу».

В Москве он водил её по валютным магазинам (тогда она ещё были) или в магазины «Березка» и покупал ей все, на что Аля показывала пальцем. С её слов, он действительно любил её, хотя знал о её профессии.

Она тоже умело разыгрывала «любовь», писала ему трогательные письма, постоянно звонила на службу и могла два часа говорить о том, как она его любит и как по нему скучает, говоря присутствовавшим при разговоре приятельницам: «Он же сам оплачивает телефонные переговоры, могу и полдня говорить по телефону».

Как и любая истерическая личность, Аля была прирожденной актрисой. Играла она очень тонко, интуитивно чувствуя человека, которому адресована её игра, и никогда «не выходила из образа».

Со своими приятельницами, которые привозили ей дорогую одежду и разные необходимые вещи, она была циничной. После свидания, проводив «любимого» и многократно сказав, что она будет считать каждую минуту до следующей встречи, Аля со смехом говорила: «Так, а теперь посмотрим, во сколько он оценил меня сегодня, мне пришлось здорово потрудиться», — и заглядывала в ящик тумбочки, где тот оставил деньги. С нагловатым смешком рассказывала, как во время «набегов в магазины» любовник покупал подарки — ей норковую шубу, жене — духи «Красная Москва», а дочери — дешевый школьный ранец. Его жена — простая женщина, даже не подозревала о доходах мужа, который брал крупные взятки.

Как это ни парадоксально, но любовник действительно очень любил её. Я видела его неоднократно, мне даже пришлось однажды оказывать ему медицинскую помощь во время приступа стенокардии, и как трепетно он к ней относился, видно было сразу. Он даже хотел развестись и жениться на Алевтине, но в те времена развод сразу привел бы к краху его служебной карьеры, а следовательно, он не смог бы брать взятки и так щедро содержать свою любовницу. Она это прекрасно понимала и цинично говорила своим приятельницам, что не собирается становиться женой «мента в отставке». Ему же Аля говорила, что не хочет причинять горе его семье, а она его и так «без памяти любит».

Мужчин Алевтина умела обманывать всегда и в душе их всех презирала. При знакомстве она говорила, что её зовут Аликс, как называл императрицу Александру Федоровну последний русский император Николай П. Она выбрала себе такой псевдоним, считая свое настоящее имя «плебейским», а себя — аристократичной, говорила любовникам, что якобы дворянских кровей, и играла «светскую даму». В душе Алевтина была очень тщеславной и сравнивала себя с известными куртизанками и содержанками. Любимые книги — «Дама с камелиями» А.Дюма-сына и «Манон Леско» Ш. де Лакло.

Помногу Алевтина пила только в одиночестве, а с «клиентом» разыгрывала из себя непьющую, долго ломалась, заставляя уговаривать. Я была приватным личным врачом Али, когда её стало тяготить пьянство и стало «мешать работе». Так, однажды неожиданно, без обычного предварительного звонка, приехал любовник, когда она была крепко пьяна и сильно «не в духе». Полагая, что это одна из её приятельниц, Алевтина открыла дверь. Она была непричесана, в халате, с пьяной, бессмысленной улыбкой на лице и еле держалась на ногах. В ответ на его недоуменный взгляд и расспросы, что случилось, разразилась такой нецензурной тирадой, что её покровитель просто оторопел, хотя имел дело с преступниками и сам нередко пользовался ненормативной лексикой. Раньше Аля не только не позвляла ничего подобного себе, но разыгрывала из себя светскую львицу.

Она буквально вышвырнула его из квартиры, а протрезвев, ужаснулась тому, что натворила, ведь он был так щедр и с лихвой оплачивал её сексуальные услуги и «сказки про любовь». Аля очень сожалела, попросила у него прощения, на ходу сочинив внешне убедительную историю, — якобы она от него беременна, но шансов на брак с ним у неё нет, и это её так расстроило, что «с горя» выпила всего две рюмки коньяка и так сильно опьянела, что «себя не помнила», поскольку к к крепким напиткам не приучена. Все это, конечно, было вранье от первого до последнего слова, но укладывалось в тот имидж, который она сама создала и усиленно поддерживала. С любовниками Алевтина пила только шампанское, не более одного-двух бокалов, хотя одна пьет только коньяк и может запросто за вечер выпить бутылку, а то и больше. Но он поверил и сразу простил её.

После этого случая Аля решила, что «пора завязывать» и обратилась ко мне. У неё была потребность выговориться, чего она не могла сделать со своими «коллегами» по профессии, боясь, что те её «подставят», и мне она рассказала о себе все.

Даже со мной она немного рисовалась и вначале играла привычную роль — куртизанки, дамы «полусвета», чуть ли не «хозяйки салона», — почти как во французских романах прошлого века, говорила о своем якобы аристократическом происхождении, хотя на самом деле родилась в маленькой деревушке, а родители — малообразованные люди. Но истерические личности тонко чувствуют реакцию собеседника, а психиатра никогда не обманешь, поэтому уже вскоре Аля перестала ломаться.

Она не скрывала, что не способна любить, муж ей нужен только для статуса и как источник материальных благ, но со вздохом говорила, что ни один даже самый богатый муж не сможет её содержать так, как она уже привыкла. Ей даже не хватало того, что давал ей постоянный любовник, и параллельно с ним она завела ещё одного.

Как это нередко бывает с людьми, произошедшими из малообеспеченной семьи, Але имела слабость к внешним атрибутам материального благополучия. Она с гордостью заявляла, что ни в её доме, ни на ней самой нет ни одной вещи отечественного производства, все «фирменное» — люди моего поколения, наверное, помнят, что слова «фирма» (с ударением на последнем слоге), «фирменный» — были очень популярны в некоторых кругах. Доступ к таким вещам тогда имели лишь те, кто бывал заграницей или те, кто общался с иностранцами.

Постоянные «клиенты» «валютных проституток» дарили им «фирменную» одежду, белье, американские сигареты, напитки и прочее. Те брали все, даже если одежда не подходила им ни по размеру, ни по стилю, а потом за бешеные деньги перепродавали друг другу или ещё кому-либо. Поскольку Аля уже не была «валютной» проституткой, то она все покупала у своих «коллег».

Хвастаясь своими нарядами, она называла мне такие цены, которые вызывали у меня лишь улыбку — например, платье стоило как 4-5 моих зарплат. У Алевтины была страсть к шляпкам, которые продавала ей одна из приятельниц, имевшая постоянного «клиента»-итальянца. На Але с её внешностью, которую я называю «типикал рашн фейс», то есть, типично русское лицо, и её приятельнице, воспитаннице детдома (она тоже стала моей пациенткой) с угреватой кожей землистого оттенка, не имевшей ни манер, ни воспитания, эти шляпки сидели, как «на корове седло». Но обеим очень хотелось выглядеть «настоящими дамами». Одевались они так, что их профессия была видна за версту — все яркое, блестящее, с люрексом или отделкой золотым кантом (тогда это было модно), глубокое декольте в любое время дня и в неподходящей ситуации, высокие лаковые сапоги на шпильках, даже в летнюю жару, и ко всему прочему — шляпка, которая явно «не из той оперы». Но сами себе они очень нравились.