Искушение

– А ты готов выслушать меня?

– Слушаю.

– Я отсутствовал совсем недолго, но и за этот срок твоему Эдди удалось полностью дезорганизовать работу. Он перекроил планы заказов и поставок, путал чертежи и Бог знает что в них пририсовывал, отдавал бессмысленные и противоречивые приказания. Люди уже не знают, что им делать. Некоторые решили увольняться. Мне понадобится минимум неделя, чтобы расхлебать всю эту кашу. Может быть, намерения у него были и самые наилучшие, но он неопытен, вспыльчив и потрясающе глуп. Э.Д., дай ему какое-нибудь дело, но такое, чтобы он не мог совершать глупости в таких количествах и размерах. Сегодня он явился и стал криком подзывать меня издалека. Вероятно, ожидал, что я вскочу по первому сигналу, прибегу и вытянусь перед ним в струнку. Вот за это я и посадил его тощим задом в кучу песка, и он уезжал оттуда сильно обиженный. Рабочие не упустили случая позубоскалить. Ну и что? Можешь передать твоему Эдди, что если он еще раз заявится и так же начнет разевать пасть при людях, я наглухо замажу эту его раззявленную дыру цементом. И пусть пеняет на себя!

– Да что ты из себя воображаешь! – боевые трубы зазвучали «а самой боевой ноте: Э.Д, вышел из себя.

– Воображаю, что я менеджер. Эту стройку в Парк Террас ты сам испортил, и ты еще будешь рвать на себе волосы по этой причине. Если срочно вмешаться, пожалуй, можно еще спасти кое-что. Но коль скоро Мэлтон-младший решил совать свой нос – значит, в ближайшем будущем ты костей не соберешь, ты и твоя фирма. – – Он.., хм…. Эдди – неплохой парень.

– Так дай ему, ради Бога, доказать это! Пускай бы он начал все сначала, с ученика. Так или иначе, у парня целая жизнь впереди. Неужели тебе самому его не жалко?

Э.Д, закусил свою нижнюю губу и сказал:

– Его мать никогда на это не согла… – он запнулся, но было уже поздно: эти шесть с половиной слов все объясняли.

Маленький человечек, чье долгое везение оборвалось так внезапно, теперь вызывал во мне сочувствие. Я взялся за работу, – а уж если я брался за нее, то мне было гораздо легче работать в полную силу, чем так, шаляй-валяй. Времени для посторонних раздумий в такую горячую пору не остается.

Была среда, четырнадцатое мая, когда я около трех часов дня разрешил себе поесть. В небольшом ресторанчике в вестибюле мне попались на глаза утренние газеты. Одну я прихватил с собой за столик. Это была «Верной икземенер». Происшествие в Тампе здесь даже не упоминалось, о попытке переворота, предпринятой покойным Мелендесом, говорилось кратко и вскользь. Но когда я перевернул страницу, мое собственное имя ударило мне в глаза.

Оно значилось в светской хронике, которую я прежде, к слову говоря, даже не просматривал. Рубрику эту вела одна старая ведьма с черными крашеными волосами и варварскими украшениями в ушах, – и хорошо еще, что не в носу. В этой колонке посреди каждой сплетни было принято выделять аршинными буквами имя очередной жертвы. Теперь я припомнил, что увядшее лицо обозревательницы, Кончиты Райли, видено мной в саду у Браунеллов; оно (лицо) тогда, помнится, самозабвенно пережевывало огромный ромштекс.

«Передают, что старый боевой друг Джерри Джеймсона отдыхает и набирается сил в прелестном особняке Лоррейн и Джерри Джеймсонов на Тайлер-драйв. К сожалению, мы не имели возможности узнать персонально Винсента Биская, но молодые леди, которые во время роскошного приема в саду у Дэвида и Нэнси Браунеллов навестили его и выступили в благородном амплуа сестер милосердия, сообщают о его мужественной красоте. Джерри и Винс вместе сражались на полях второй мировой войны, действуя в тылу у японцев».

. Я был голоден не на шутку, но теперь кусок застрял у меня в горле. Словно бы клейстер оказался у меня во рту. Я гадал: видела Лоррейн колонку светской хроники или нет? И если видела, то успела ли ее показать Винсу? Я проклинал любопытство Кончиты Райли. Трудно рассчитывать, что те, кто сейчас под лупой выискивают в газетах каждую строку, касающуюся дела Мелендеса, могли пропустить эту заметку. Винсу нужно исчезнуть отсюда, и как можно быстрей.

Я рассчитался, вскочил, в машину и помчался домой. Если Винс еще не видел газету, ему самое время узнать о ней. За квартал до поворота на Тайлер-драйв мотор вдруг заглох, потом еще взревел разок и умолк окончательно. Собирался же утром заехать на заправку, но времени так и не выбрал. Ничего, отсюда до нашего дома минуты четыре ходу.

Наружная дверь не была заперта. Я поднялся по ковровой дорожке лестницы, прошел к гостевой комнате. И здесь дверь не была закрыта. Я застыл точно громом пораженный. Из комнаты Винса доносились звуки, насчет природы которых нельзя было сомневаться. Я привалился плечом к стене и стиснул зубы так, что сделалось больно. День был жаркий. Грузовая машина резко притормозила где-то поблизости. Еще где-то зазвонил телефон. А здесь, шагах в десяти от меня, раздавались мерные звуки, много раз мною слышанные и даже не достигавшие обычно сознания. Ритм, заставлявший сжиматься и расправляться пружины в дорогом кроватном устройстве. Это походило на торопливое дыхание. Я вспотел. Мысли покатились кувырком. И во мне оборвалось что-то. Не знаю, как долго я простоял, опустив голову, с закрытыми глазами. Я слышал, как она ему что-то сказала, слов я не разобрал, но тон было невозможно спутать ни с чем. Тихий удовлетворенный смешок. Потом густой бас, бормочущий что-то. Я оторвался от стены, колени сделались мягкими, но не подломились, когда я входил в гостевую комнату.

Он попыхивал уже сигарой; глаза полузакрыты. Она только что взяла бокал с ночного столика, оставаясь в разомкнутом не до конца круге его объятий. Яркая блуза и брюки валялись на полу перед кроватью, брошенные как попало, словно второпях. Ее голубые глаза сделались очень большими, бокал выскользнул из пальцев и разбился вдребезги. Одним прыжком она вылетела из постели, схватилась за одежду; кровь бросилась ей в лицо.

– Ты! Ищейка проклятая… – выкрикнула она. Покрасневшее лицо было искажено яростью. – Вонючая, трусливая ищейка!

Она ринулась мимо и почти сквозь меня, напролом, к выходу. Винс прикрылся одеялом. Он полулежал на подушках, скрестив руки под головой, с сигаретой в уголке рта, и смотрел на меня. Я подошел к кровати. Я наступил на кубик льда, валявшийся среди осколков стекла на полу, и поддал его ногой так что, он, пролетев под кроватью, звякнул об стенку, – Свинья, – сказал я. Голос мой был сух, как шуршание неживой листвы.

– Зачем ты так? Джерри, мальчик, ведь ты к ней давно остыл, разве нет? А мне ясно дали понять, что от меня требуется. И это тягучее дневное время, такое незанятое, – такое длинное. Намного веселей она его тоже не сделала, можешь поверить.

– Свинья!

– Что, лейтенант, пластинку заело? И вообще. При той плате, которую с меня содрали в пансионе, все лучшее должно быть к моим услугам.

– Ты уберешься из моего дома сегодня же.

– Этого я пока что не могу себе позволить. Я остаюсь. Я протянул ему многократно сложенную газету, ногтем указательного пальца проведя под его фамилией в светском столбце. Его желваки задвигались, скулы выступили наружу, взгляд сделался металлическим.

– Кто это сделал?

– Откуда мне знать? Кто-то из наших знакомых. Тинкер Велбис. Манди Пирсон. А может и сама Лоррейн.

– Придется удирать. Какой-нибудь репортеришка наткнется на этот дурацкий листок и, если у него хорошая память, свяжет одно с другим. И тогда мы с тобой сядем в такую лужу, дружок…

– Итак, сматывайся.

– Да, но я еще не в состоянии вести машину. Джерри, ты должен подыскать для меня какое-то укрытие. И придумать правдоподобную историю на тот случай, если они будут искать меня здесь. Еще три дня, и я буду в порядке. Но теперь я бежать не могу. Меня запомнят, я бросаюсь в глаза – понял?

Я подошел к окну, уставился на пустынный двор.

– Одно подходящее место я знаю. Сорок миль отсюда. Это летний дом ее родителей. В горах. Сейчас там нет ни души, потому что в мае – июне там нашествие мошкары. Черная такая, микроскопическая мошка, как укусит – волдырь. Я знаю, где лежат ключи от дома. Если у тебя хватило сил на то, чем ты недавно был занят, значит, и приготовить себе поесть ты в состоянии.