Страница 53 из 63
В дверь постучали, и вошел Уильям.
— Прибыли миссис Рокуэлл-Редверс и мистер Редверс, мадам.
Мы встали и вместе пошли вниз, чтобы поздороваться с Саймоном и Хейгэр.
В этот день после обеда у нас с Саймоном выдалась возможность поговорить. Старшие члены семьи разошлись по своим комнатам отдыхать; где были Рут и Люк, я не знала. Но перед этим Рут сказала мне, что раз я неважно себя чувствовала утром, то мне лучше тоже отправиться к себе и полежать. Я сначала так и сделала, но уже через десять минут мне стало скучно и я пошла в зимнюю гостиную, где увидела Саймона, в задумчивости сидящего у камина.
Увидев меня, он радостно встал мне навстречу.
— Вы так и сияете вся сегодня с тех пор, как мы приехали, — сказал он. — Вас просто не узнать. Я уверен, что произошло что-то очень хорошее. Вы что-нибудь узнали?
Я почувствовала, что краснею от удовольствия. Комплименты Саймона всегда были искренни, и поэтому, значит, у меня и правда был сияющий вид.
Мы сели, и я рассказала ему о письме и о приключении Мэри-Джейн.
Я была в восторге оттого, как он воспринял известие о том, кто были мои родители. Его лицо все сильнее расплывалось в улыбке, и в конце концов он рассмеялся.
— Лучшей новости, Кэтрин, для вас и не могло быть, ведь правда? — сказал он. — А что до меня, так… — он наклонился ко мне и заглянул мне в глаза, — если бы даже все ваши предки как один были бы буйно помешанными, я все равно сказал бы, что вы самый здравый и нормальный человек, которого я знаю.
Я рассмеялась вслед за ним. Мне было так хорошо сидеть с ним вдвоем в уютной красивой комнате у камина, и мне пришло в голову, что не будь я вдовой, наш тет-а-тет считался бы неприличным.
— Ну, а доктору вы рассказали? — спросил он. — Когда мы приехали, он ведь был у вас, не так ли?
— Да, я ему все сказала, и он был в восторге, как и вы.
Он кивнул.
— А о Мэри-Джейн?
— И о ней тоже. Но я решила больше никому пока ничего не рассказывать — кроме вашей бабушки, конечно. Я не хочу, чтобы остальные что-нибудь знали.
— Это разумно, — согласился Саймон. — Мы ведь не хотим спугнуть нашего «монаха», правда? Как бы я хотел, чтобы он появился сейчас! Я был бы очень рад встретиться с ним лицом к лицу. Интересно, есть шанс, что он объявится сегодня вечером или ночью?
— Боюсь, что его остановит то, что в доме слишком много народу. Хотя, кто знает, может, и нет.
Я рассказала Саймону о том, как я изучала план аббатства, и о нашей утренней экспедиции в развалины.
— Ну и что же вы обнаружили?
— Пока ничего определенного, но я все-таки думаю, что между домом и аббатством должен быть потайной ход.
— Почему вы так уверены?
— Потому что «монах» появлялся и в доме, и в развалинах. Скорее всего его маскарадный костюм хранится где-то на полпути между тем и другим. А кроме того, он так внезапно исчез в первый раз, когда я его видела… И наверняка у него есть сообщник.
— Дамарис?
Я кивнула.
— Которая, кстати, тоже могла изображать монаха. У меня есть подозрение, что из дома можно попасть в подземный ход из галереи менестрелей.
— Почему именно оттуда?
— Потому что больше никуда он тогда ночью спрятаться не мог. И наверняка оттуда есть проход в аббатство.
— Так чего же мы ждем? — спросил Саймон.
Мы встали, вышли из гостиной и отправились на галерею менестрелей.
Эта галерея мне с самого начала казалась каким-то мрачным и таинственным местом — наверное, потому, что там всегда был полумрак. Окон на ней не было, и весь свет, который там был, шел из холла под галереей. С обеих сторон балкона висели тяжелые занавеси, должно быть, для того, чтобы играющие на нем музыканты могли быть скрыты от глаз тех, кто был внизу.
Сама галерея была небольшая. На ней, быть может, с трудом поместился бы оркестр из десяти музыкантов, не больше. Ее задняя стена была завешена гобеленом, который явно не снимали уже много лет. Саймон прошел по галерее из конца в конец, простукивая стену, но так как он стучал по гобелену, звук почти не прослушивался. В одном месте он заметил, что гобелен можно сдвинуть немного в сторону, и я замерла от волнения, когда мы увидели скрытую под ним дверь. Однако, когда Саймон открыл ее, за ней оказался всего-навсего пустой стенной шкаф, из которого на нас пахнуло сыростью и пылью.
— Он вполне мог бы спрятаться здесь и пересидеть суматоху, — сказал Саймон, закрывая дверь шкафа.
— Но он ведь тогда появился сверху — с третьего этажа.
— Вы говорите о Люке?
— Да, я имела в виду Люка, — ответила я, отпуская край гобелена, который я придерживала, пока был открыт шкаф.
Саймон пробормотал что-то невнятное, и в этот момент позади нас послышалось какое-то движение, и мы оба, словно воры, застигнутые врасплох, одновременно обернулись назад. В проеме двери, ведущей из галереи в коридор, стоял Люк.
— Ах вот, кто это, — сказал он, — а я уж решил, что к нам пожаловали призраки менестрелей.
Он стоял спиной к свету, и я пожалела, что не могла видеть выражения его лица.
— Плохо, что галерея никак не используется, — сказал Саймон. — Здесь даже воздух какой-то затхлый.
— Она слишком мала для современного оркестра. Когда мы в прошлый раз давали бал, для оркестра сделали специальный помост в холле.
— Мне кажется, если бы музыка звучала с галереи, было гораздо более эффектно, — услышала я собственный голос.
— Да, особенно если это клавесин или псалтерион или на чем там они еще играли в далеком и туманном прошлом. — Голос Люка звучал насмешливо, и я подумала, что это неспроста: сегодня утром он застал меня в библиотеке, а сейчас еще и на галерее менестрелей…
Мы вышли из галереи на лестницу, и Люк вместе с нами пошел в зимнюю гостиную. Там мы все сели у камина и заговорили на какую-то нейтральную тему, но меня не оставляло ощущение подспудной настороженности в этом разговоре, и мне казалось, что ее присутствие ощущает каждый из нас.
В этот вечер ужин должен был быть накрыт в холле. Такова была многовековая традиция, связанная с Рождеством, и она должна была быть соблюдена даже, несмотря на семейный траур.
Длинный, старинный обеденный стол в холле был сервирован с большим вкусом. Пламя свечей в оловянных подсвечниках, стоящих вдоль всего стола, отражалось и играло в начищенных до блеска приборах и хрустальных бокалах, а по огромной белой кружевной скатерти, покрывающей стол, были разбросаны небольшие веточки остролиста. Впечатление дополняли десятки свечей, освещавших холл со стен, и я подумала, спускаясь по лестнице и любуясь на всю эту красоту, что именно так он, должно быть, выглядел и сто, и двести лет назад.
На мне было нарядное платье свободного покроя из темно-серого бархата, с широкими рукавами и с воланами из нежно-зеленого кружева вокруг шеи. Я выписала его к Рождеству из Хэрроугейта и была уверена, что ничего более подходящего к случаю и к моему положению я бы найти не смогла.
Я уже знала от Рут, что, по семейной традиции, обмен рождественскими подарками всегда происходит за ужином, поэтому не удивилась, увидев разноцветные свертки, горками возвышающиеся рядом с, накрыты ми приборами. Я заметила, что имена всех присутствующих были написаны на маленьких карточках, которые указывали каждому из нас, где он должен сидеть. Места были накрыты на довольно большом расстоянии друг от друга, потому что на весь этот длинный стол нас было всего семь человек. Однако, как мне сказал сэр Мэттью, после ужина ожидалось несколько человек гостей, которые вместе с нами будут пить вино в честь праздника. Среди них, как я знала, будут доктор Смит, Дамарис, священник Картрайт с женой и кое-кто из членов их семьи.
Когда я спустилась, Рут была уже внизу и о чем-то говорила с Уильямом, который вместе с двумя горничными хлопотал у столика на колесах.
Увидев меня, Рут сказала:
— А-а, вот и вы. Ну, как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо, благодарю вас.
— Я очень рада. Было бы слишком досадно, если бы вам сегодня нездоровилось. Но если вы устанете и захотите уйти к себе до того, как все начнут разъезжаться, вы всегда можете незаметно исчезнуть. Я извинюсь за вас перед гостями.