Продавцы теней

Вдруг он вспомнил, что здесь, в Серебряном Бору, они когда-то были с Жоринькой на поганой дачке. Творилось там довольно немыслимое, гниловатый запах гашиша стоял в саду плотным туманом, и толстушка-хозяйка, помнится, уверяла, что он очень полезен для овощных культур — особенно чарует морковку. Впрочем, помнится, ее фарфоровый ротик был в некотором смысле неплох и готов на многое. Жоринька, кажется, был частым посетителем милого притончика.

На какой же улице это было? Эйсбар пошел по наитию — миновал пролесок, липовую аллею, вдоль которой стояли деревянные дачи начала века, свернул в сторону реки и уткнулся в знакомый дом: горизонтали и вертикали темного дерева, финская конструкция.

Его пустили без удивления. В доме чувствовалось смещение времени: шторы опущены, общество — человек семь, не больше — одето по-вечернему и явно готовится к ужину. Висел небольшой запах перегара, перебиваемый парами отличного коньяка, где-то в задней комнате то ли заканчивался концерт, то ли играла пластинка — звуки скрипки прерывались жидкими аплодисментами, прозвенел крик «браво!» — и все стихло. К столу вышло еще двое. Хозяйка, дама с фарфоровой кожей и упругими как у малыша-бутуза щеками, кажется, вспомнила Эйсбара, и румянец оказался ей к лицу. Кухарка внесла блюдо с птицей.

Разгар вечернего праздничного веселья виделся несколько странным в будничное утро: будто в доме часовая стрелка пущена в другую сторону. Эйсбара приняли за своего, усадили за стол, начались тосты. Эйсбар в нетерпении ерзал на стуле. Минут через десять, улучив момент, он подошел к хозяйке и, не пускаясь в долгие объяснения, поинтересовался, нет ли тут где-нибудь на антресолях господина Александриди.

— Александриди… — мечтательно повторила толстушка. — Ах, если бы! С ним очень весело! Да и с вами мы не скучали, — пропела она, глядя Эйсбару в глаза.

Он увидел, что сфокусировать взгляд она не может и пребывает, вероятно, в сладком тумане грезы. Так же чувствовал себя и ее супруг — господин чиновничьего вида с треугольной бородкой и в сюртуке. Контраст между мещанской внешностью этой пары и ухмылками разодетых бесов, которые, совершенно очевидно, правили их рассудком, был презабавнейший.

Эйсбар оставил их и прошел по задним комнатам — вдруг Жоринька где валяется. Но — нет. В кабинете крутилась под иглой патефона закончившаяся пластинка. Эйсбар машинально поставил новую. Собрался было уходить, но вдруг передумал. Решил дать себе короткую паузу: выманил фарфоровую из гостиной, затолкал в одну из спален — собственно, кто кого толкал — и позволил ей занять ее бестолковый рот хоть каким-то стоящим делом.

— Хотите, пригласим кого-нибудь из гостей? — спросила она, меланхолично улыбаясь. — Было бы неплохо.

— О, это, милая, оставим для Александриди. Мне уж теперь не до того. Но где искать оболтуса, не подскажете?

Фарфоровая, не отнимая рта, произвела пальцами пантомиму — дескать, напишу адресок. И написала, пока Эйсбар приводил в порядок костюм.

Адресок отсылал на Олений Вал. Наверное, где-то в Сокольниках. Однако длинному дню с чумными разговорами и дачными утками пора было кончаться. Хотелось домой, в свое тепло, заказать из ближайшей ресторации ужин и посидеть в тишине за куском мяса и стаканом портвейна. Пауза так пауза. Любопытный, кстати, мог бы быть драматургический ход для детективной фильмы, думал Эйсбар. Главный герой, вокруг которого множатся странности, исчезновения, убийства, последовательно игнорирует происходящее — чем больше парадоксальных ситуаций вокруг, тем отрешенней он становится, принципиально не поддаваясь намерениям судьбы затянуть его в зловещую воронку. Но каким может быть финал? Морок оказывается фикцией? Для хорошей истории — глуповато. Герой оказывается второстепенным персонажем? У него навязчивая идея, что сюжет крутится вокруг него, что именно на него покушаются, у него хотят выкрасть какой-нибудь фолиант или фильму, но это лишь мания. На самом деле он — одна из пешек в сложной партии, однако далеко не ферзь, не слон, не ладья. Детектив… Бросить все — снимать детективы. Уехать… Куда? В Крыму построили русский Холливуд. Нет, там уже наверняка слишком многолюдно. В Сибири студий нет. Лучше в Берлин — немцам понравилась «Защита…», точно дадут работу. Неужели он действительно вздумал бежать?

Глава X. Ленни возвращается

Пробор-ниточка, усики-ниточки, височки-ниточки, галстук-ниточка — знакомая физиономия просунулась в дверь ожогинского кабинета, а вслед за ней уже вползало и тщедушное тельце. Безукоризненный сюртук. Полосатые брючки. Лаковые штиблеты.

— Позволите, уважаемый Александр Федорович? А я к вам с небольшим порученьицем! — умильная улыбка на гадкой кошачьей морде заставила Ожогина напрячь память. Да кто ж это, ей-богу! Вроде рядом с собой таких не держим. А посетитель продолжал: — Дельце, изволите видеть, наипростейшее. Требуется только ваше согласие в, так сказать, финансовом аспекте. В противном же случае…

Вот судьба свела! Адвокатишко из Симферополя, тот, что самым подлым образом надул Ожогина с делом по поводу отчужденных земель, нарисовался собственной персоной. Как же, как же! Воспламенение струн чувствительного организма! Что ему здесь надо? Кто пустил?

— …в противном случае обычно имеет место быть отчуждение…

Опять отчуждение! Да что ж за напасть такая! Как ни появится этот тип, вслед за ним — обязательно какое-нибудь отчуждение. А адвокатишко тем временем без спроса поместился на стул и быстрыми блудливыми глазенками оглядывал кабинет.

— Потрудитесь объяснить, милостивый государь, причину вашего визита, — сухо сказал Ожогин.

Адвокатишко заерзал:

— Имею честь быть поручителем вашего партнера, совладелицы этого в полном смысле грандиозного предприятия… — Адвокатишко разводил руками и закатывал глаза.

— Быстрей!

— …Нины Петровны Зарецкой, чье доверие столь лестно…

— Мне придется попросить вас покинуть кабинет, если вы не перейдете к сути дела.

— Минуточку, уважаемый Александр Федорович! Дело имеет деликатный характер. Так как Нина Петровна решила выйти из вашего совместного предприятия, она желает продать свою долю в оном. Мне поручено уладить все бюрократические, тако же финансовые, тако же юридические процедуры по этому вопросу, на что имеется соответствующая бумага. Нина Петровна рекомендовала мне обратиться именно к вам с предложением о выкупе пая. Если же вы по каким-либо причинам сочтете невозможным воспользоваться этим в высшей степени благородным предложением, доля Нины Петровны будет выставлена на аукционные торги.

Завершив тираду, адвокатишко перевел дух и принялся разглядывать свои длинные ногти. Ожогин мрачно смотрел на него. Сунул в рот сигару. Стал по обыкновению жевать. Вон как обернулось дело с Ниной.

— Я подумаю, — бросил он.

— Когда же ждать ответа?

— До конца недели.

И адвокатишко, кланяясь, ретировался задом из кабинета.

Ожогин сидел, уставившись на мраморный чернильный прибор, как будто тот своим видом мог развеять его грустные мысли. Значит, Нина решила… Последние месяцы она не появлялась в Ялте. Разъезжала по южным губерниям вроде бы по делам, хотя Ожогин знал, что львиную долю этих дел можно решить, не трогаясь с места. Посылала на адрес студии короткие деловые письма. Ожогин так же по-деловому отвечал ей. О том, что между ними произошло, не было упомянуто ни разу. О том, что она хочет выйти из дела, тоже. Ожогин подумал о том, что Нина могла бы при желании сильно напакостить ему, продав свою долю кому угодно, да хоть Студёнкину. Но Нина не опустилась до бабьей мести. Он, конечно, долю выкупит. А скорей всего, предложит Чардынину. И вот еще что… Неожиданная мысль пришла ему в голову. Почему бы не купить и дачу Нины? Вряд ли хозяйка когда-нибудь вернется в Ялту. А дачу он уже привык считать своей. И… Спальня… Его спальня с продавленным диваном, в которой они с Ленни… И терраса под окнами, где они завтракали в свое первое утро. Когда приедет Ленни… Но когда приедет Ленни?