Флаг миноносца

Зарядив установки, матросы побежали к укрытиям. Шацкий постоял ещё несколько секунд и тоже пошёл к своей щели. В это время снаряд разорвался у боевой машины. Пламя сразу охватило её. Загорелся бензин. Оранжевые языки взметнулись вверх. Шестнадцать длинных ракетных снарядов лежали на спарках. Ещё несколько мгновений, и они взорвутся тут же, на огневой позиции.

Раньше чем Сомин успел сообразить, что произошло, Баканов с непонятным для его комплекции проворством выскочил из укрытия и бросился к машине. Схватив за стабилизатор один из снарядов, он потянул его к себе, вскинул на плечо и, пригибаясь под тяжестью, понёс в сторону. Несколько матросов по примеру комбата кинулись в огонь. Шацкий сорвал с задней стенки кабины огнетушитель. Вместо того чтобы ударить кнопкой о землю, он стукнул по ней своим пудовым кулаком и направил пенистую струю под корень языка пламени, вырывавшегося из мотора. Моряки глушили огонь шинелями, но он выскакивал из-под рук, прыгая им в лица.

На спарках оставался всего один снаряд. Баканов схватил его, отбежал в сторону и бросил снаряд в пустой окоп. Потом он сделал несколько шагов и опустился на траву. Все его лицо, грудь, ладони были обожжены.

Матросы положили командира батареи на дно укрытия. Несмотря на страшные ожоги, он был в сознании. Шацкий хотел напоить его из своей фляжки, но снова запищал зуммер телефона. Баканов открыл глаза и еле слышно прохрипел: «…май батарею». Шацкий понял: «Принимай батарею». Машины снова ввели в укрытия. Артобстрел то ослабевал, то начинался опять. Когда он достиг, казалось, предела, Шацкий сказал Сомину:

— Вот теперь было бы нежелательно выводить машины из аппарелей.

Сомин указал ему рукой на небо и полез наверх, а Шацкий, приподнявшись над краем окопа, смотрел на Сомина, который среди рвущихся снарядов корректировал огонь своих орудий по самолётам.

К середине дня на участок дивизии генерала Поливанова подошли ещё один полк РС и два полка ствольной артиллерии из резерва командующего фронтом. Поливанов не пускал их в дело. Он видел, что напор вражеских контратак слабеет, и берег свои огневые средства для решительного удара. Зато полк Арсеньева давал один залп за другим.

Арсеньев на своём командном пункте чувствовал себя, как в боевой рубке корабля. Он получал задачи от высшего командования, выслушивал доклады разведчиков-наблюдателей, отдавал приказания своим дивизионам. Ни на одну минуту из его сознания не исчезала общая обстановка боя. Яновский, как обычно, находился в одном из дивизионов. Будаков работал спокойно, чётко, без ошибок, но по лёгкому подрагиванию века можно было предположить, что начальник штаба сдаёт.

Командный пункт все время был под обстрелом. Снаряд разворотил блиндаж радистов. Арсеньев приказал установить непосредственно на КП запасную рацию.

— Надо перенести КП, — сказал Будаков, — нас уже засекли.

Земсков пожал плечами: «Как может Будаков, опытный офицер, предложить такую чепуху? Прервать связь с дивизионами? Выключить мозг полка хотя бы на двадцать минут?»

— А если мы все погибнем здесь — будет лучше? — сказал Будаков, словно он понял мысли Земскова.

Арсеньев не удостоил его ответом. «Если меня убьют, — подумал он, — Будаков может наделать непоправимые ошибки. Его осторожность опаснее нерасчётливой отваги Николаева. Надо будет объявить, что в случае чего за меня остаётся Николаев», — но тут же он решил, что такие мысли приходят только от крайней усталости. Арсеньев верил в свою неуязвимость. Он никогда не говорил об этом, но матросы были того же мнения. Никому не приходило в голову, что полк может остаться без Арсеньева.

Тяжёлый снаряд разорвался на перекрытии блиндажа. Верхние накаты разметало, разъехались бревна, земля засыпала карту. Рация снова вышла из строя. Будаков сидел, привалившись к стене. Его глаза были закрыты.

— Есть у нас ещё рация? — спросил Арсеньев Земскова.

— В полковых тылах — две и по одной запасной в дивизионах.

— Передайте проволочной связью в любой дивизион: пусть вызовут по радио Ропака. Приказываю направить обе рации с радистами сюда. Временно переношу мой КП во второй дивизион.

Он вышел из блиндажа и, как ни в чем не бывало, спустился с кургана. «Сейчас его убьют», — подумал Земсков. Капитан второго ранга, не торопясь, шёл по степи. Ни один осколок не коснулся его.

Будаков открыл глаза, потёр ладонью лоб.

— Надо нам немедленно уходить отсюда, — сказал он, стряхивая землю с карты.

— Такого приказания не было, — возразил Земсков.

— Так я вам приказываю! — Будаков вытаращил глаза. Его усы обвисли вниз, как у запорожца. Левое веко сильно дрожало.

Земсков понимал, что Арсеньев не зря оставил их на КП.

— Капитан второго ранга через полчаса вернётся, — спокойно сказал Земсков, — кроме того, я не вижу подходящего места для нового КП. А идти в дивизион не советую — по дороге могут убить.

У Земскова и в мыслях не было намерения обидеть начальника штаба, но Будаков принял его слова за издевательство.

— Приказываю вам немедленно идти во второй дивизион! — заорал он. — И я тоже иду!

Уже у выхода он обернулся:

— Я ещё с вами посчитаюсь за все, капитан Земсков!

Земсков вызвал по телефону Николаева, передал приказание командира полка и выглянул из блиндажа. Будаков, пригибаясь, бежал по темнеющей степи. Близкий разрыв заставил его лечь. Потом он встал и пошёл обратно.

Когда Будаков возвратился на командный пункт, Земсков встретил его радостным сообщением:

— Только что говорил с генералом Назаренко. Приказано быть готовыми в любую минуту сопровождать наши наступающие части огнём и колёсами. Понимаете: наступающие!

Вскоре загрохотала вся артиллерия, сосредоточенная на участке дивизии. В сумерках сверкали орудийные вспышки. У командного пункта остановилась полуторка. Людмила и шофёр внесли в блиндаж рацию.

Увидев Земскова, которого она не ожидала здесь встретить, Людмила так обрадовалась, что даже забыла доложить начальнику штаба о своём прибытии, но Будакову сейчас было не до формы.

— Где вы болтались так долго? Немедленно установите связь с генералом Поливановым! — Ему действительно казалось, что прошло, по крайней мере, несколько часов с того момента, как Арсеньев ушёл с командного пункта. На самом деле прошло не более получаса.

Земсков сел рядом с Людмилой. Она почувствовала его руку и крепко сжала её:

— Андрей, я не думала, что ты здесь…

— Я вас не слышу, — отозвался Будаков с другого конца блиндажа.

— Я говорю, сейчас будет связь, — ответила ему Людмила. Не успела она установить связь с Поливановым, как на КП появились Арсеньев и Яновский. Оба были радостно возбуждены.

— У аппарата Поливанов! — Людмила протянула трубку Арсеньеву. Капитан 2 ранга слушал и что-то записывал на папиросной коробке.

— Есть, товарищ генерал! Высылаю! — Он положил трубку. — Земсков! Берите своих разведчиков, рацию. Будете двигаться с наступающей пехотой. Возьмите с собой флаг. Передадите его в батарею Шацкого.

— И мне собираться? — с надеждой спросила Людмила.

— Рацию возьмёте в первом дивизионе, — сказал Арсеньев.

Людмила не могла оставить свой пост, чтобы хоть на минуту выйти к Земскову. Она проводила его взглядом и ещё долго смотрела на полуоткрытую дверь блиндажа.

Полуторка с зенитным пулемётом стояла за холмом. Земсков ещё издали показал жестом: «Заводи!»

Из травы поднялась встрёпанная рыжая голова:

— Подъем! — закричал Косотруб.

Лавируя между воронками и буграми, машина покатилась вперёд. Земсков приехал в первый дивизион в тот момент, когда батареи перезаряжались после залпа. Шацкий в обгорелой гимнастёрке проверял наводку у одной из боевых машин. Земсков вручил ему флаг, затянутый в чехол. Моряк неловко взял его забинтованными руками и позвал командира первой боевой машины:

— Дручков, принимай Флаг миноносца. Наступаем!

Сомин, стоявший у своих пушек, издали увидел Земскова. Он хотел подойти к нему, но с востока донёсся густой гул приближающихся самолётов. Выдёргивая бинокль из футляра, Сомин крикнул: