Солнечное настроение

– Игорь Дмитриевич, – назидательно сказала Ольга, – вы все перепутали. Это все гениальное – просто. Но далеко не все простое – гениально.

Он тихо засмеялся, протянул руку и длинными жесткими пальцами обхватил ее запястье:

– Оленька… Знаете, вы очень занятный человек.

Ольга высвободила руку гораздо более резким движением, чем собиралась, и в качестве извинения за этот недружественный жест пояснила:

– И занятой. Видите? У меня руки заняты.

Она опять начала вязать, пытаясь вернуть то настроение абсолютного довольства жизнью, которое было недавно. Но уже что-то было не так. Он что-то сказал? Да нет, кажется, ничего особенного. Засмеялся противно? Нормально засмеялся. За руки хватать стал? Похоже, вполне машинально, без подтекста. У меня все хорошо, у меня все в порядке… Но в теплом монолите безмятежности появилась трещина, и в эту трещину стал просачиваться знакомый запах страха.

– Вы, наверное, телевизор хотели посмотреть? – предположила Ольга, сворачивая работу. – Я спать пойду. Вы очень громко не включайте и дверь поплотнее закройте. У Чижика очень тонкий слух.

– У вас тоже тонкий слух. – Игорь заулыбался, вспомнив, как Ольга с Анной переговариваются через сто километров чуть ли не шепотом, а те, кто между ними, ни одну из них не слышат. – Знаете, я раньше думал, что Анна сочиняет, что абсолютно все слышит… Не верил. У людей такого слуха не бывает.

– Бывает. И слух, и нюх, и все такое… – Тема была невеселой, и Ольге не очень хотелось поддерживать разговор. – Ну, я пойду, да? Спокойной ночи, Игорь Дмитриевич.

Она направилась к двери, но тут он встал, в три шага догнал ее и, выходя из комнаты, взял Ольгу за плечи и мягко развернул в обратную сторону от их с Анной тупика:

– Какая там ночь. Десяти еще нет. Даже светло совсем. Пойдемте-ка поговорим, а то за всю неделю словом не обмолвились.

– О чем поговорим? – встревожилась Ольга. – Случилось что-нибудь?

– Ну почему обязательно что-нибудь должно случиться? Просто мне интересно с вами пообщаться.

Ну-ну. Пообщаться ему интересно. Они дошли до пересечения двух коридоров и свернули в разные стороны: он – в глубину квартиры, Ольга – в сторону кухни. Остановились, молча глядя друг на друга, потом он слабо улыбнулся, махнул рукой и пошел за Ольгой в кухню.

– Чай? – спросила Ольга и, когда он кивнул, налила себе в большую чашку кипяченой воды, а потом уже поставила чайник на огонь.

Она села на жесткий кухонный диванчик, опять развернула вязанье и ожидающе глянула на Игоря:

– Вы что-то сказать хотели?

– Расскажите мне о себе, – неожиданно сказал он, садясь на диванчик рядом с ней и беря клубок пряжи с ее колен.

– Вы чего-то обо мне не знаете? – насторожилась Ольга. – Вроде я абсолютно все документы…

– Да при чем тут… – Он потянул за нитку, мешая ей вязать. – На кого вы похожи – на папу, на маму?

– На бабушку, – все еще настороженно сказала Ольга. – Так говорят. Я ее не видела.

– И глаза у нее такие же были?

– Да, – ровно сказала Ольга. – Точно такие же.

Мама когда-то рассказывала Ольге, что бабушка совсем ослепла в двадцать три года, когда родила Ольгину маму.

– А почему вы с мужем развелись? – неожиданно спросил он.

– Так получилось, – еще спокойнее сказала Ольга. – Все когда-нибудь кончается. Начинается, продолжается и кончается. Закон природы.

Лучше бы это никогда не начиналось. И продолжалось это слишком долго. Гораздо дольше, чем необходимо для понимания, что жизнь кончилась.

– А почему у вас детей нет?

У него даже голос не изменился. Ему просто интересно. Катерина – и та не посмела спросить.

– Не знаю, – равнодушно ответила Ольга и отобрала у него клубок, складывая вязанье.

– А врачи что по этому поводу думают? – не унимался Игорь.

– Не знаю, – повторила Ольга совсем холодно. – Я их мнением не интересовалась.

Она знала, что думал по этому поводу по крайней мере один врач. Сразу после свадьбы Григорий на шутливый прогноз одного из своих приятелей по поводу будущих наследников прямо при ней, Ольге, резко ответил:

– Нет уж, обойдусь без наследников. Мне никаких детей не надо.

Ей было тогда девятнадцать, и она чуть не умерла от стыда и ужаса, услышав эти слова и этот тон, увидев, как переглянулись те, кто услышал его слова. Она по глупости считала, что замуж выходят, чтобы детей рожать. Потом он все объяснил: просто он беспокоится о ней, дети – это страшная нагрузка, это просто опасно и так далее. Он мог бы и не беспокоиться. У нее не было детей – и все. И слава богу. Ведь могли бы пойти в папочку.

Ольга встала, шагнула к двери, но Игорь опять схватил ее за руку:

– Куда вы? Чайник уже закипел. И мы так и не поговорили.

– Меня Чижик зовет, – соврала Ольга. И добавила для разнообразия правду: – А горячего я все равно не пью.

– Вы к ней по первому зову… Разбалуете вы мне Анну, – улыбаясь, сказал Игорь.

– Обязательно, – серьезно пообещала Ольга. – Во всяком случае, приложу максимум усилий.

– Нет, все-таки вы очень занятный человек, – сказал он задумчиво, глядя на закрывшуюся за ней дверь.

Глава 10

– Оленька, а ты зачем ночью плакала?

Анна не хотела есть пшенную кашу и всячески отвлекала внимание Ольги от этого обстоятельства посторонними разговорами.

Игорь поднял голову от тарелки и удивленно уставился сначала на Анну, потом – на Ольгу.

– Как это? – испуганно спросил он. – Почему это?

– Тихо-тихо, – объяснила Анна. – Даже и не знаю, почему. Оленька, может, ты на меня обиделась?

– Чижик, что ты такое говоришь? – возмутилась Ольга. – Как это я на тебя могу обидеться? Сама подумай!

– Да вот я думаю, думаю, думаю… – Анна пошлепала по каше ложкой. – Хорошо бы ты колбаски мне дала. Лучше даже с ветчинкой. Или сосиску. Две штуки.

– Обжора, – сказала Ольга. – Хищница. Ладно, дам я тебе ветчинки. Тебе как предпочтительнее – два маленьких кусочка или один большой?

– Да! – с готовностью сказала Анна.

– Я спросила – или, – строго поправила Ольга.

Они шептались и хихикали, как всегда, и Игорь веселился бы, как всегда, слушая этот диалог, если бы не думал все время, действительно ли Ольга плакала ночью, и если да, то почему. Она выглядела такой безмятежной сегодня… впрочем, всегда. Она не была похожа на женщину, которая тихо-тихо плачет по ночам. Она вообще не была похожа на женщину, которая умеет плакать.

И вообще она не была похожа на живую женщину, чего уж там. Она была похожа на статую, высеченную изо льда. Такая красивая статуя, очень, очень, очень красивая… Ошеломляюще красивая. И эти волосы, сверкающие, как снег под луной. И эти невероятные глаза, точно такого же цвета, как вода в проруби, и так же в их глубине что-то холодно мерцает, вздрагивает и плещется. И белки глаз синеватые, как утренний снег. И даже ее смуглая кожа и очень яркие, почти вишневые губы не смягчали впечатления ледяной холодности. И вообще она не может быть настоящей. Таких женщин просто не бывает.

Даже Саша-маленький это, кажется, понял. Уж он-то вокруг нее мелким бесом… Прямо извертелся на пупе. А она хоть бы что. И ведь не то чтобы ей Саша-маленький не нравился. Нравился ей Саша-маленький, она сама как-то сказала, что таких красивых сроду не видела. И портрет его нарисовала. И даже Анну доверяет ему на шее катать. И даже улыбается иногда на его треп. Бедный Саша. Игорь видел, какое разрушительное действие производит на Сашу-маленького Ольгина улыбка. Позавчера были здесь трое заказчиков, как всегда, с дамами, и девки-то одна другой лучше… И тут Анна Игоревна зачем-то притопала в столовую. Все, конечно, у-тю-тю, масенькая-холосенькая, а Анна остановилась посреди комнаты, надела очки, внимательно оглядела всех женщин и тихонько позвала:

– Оленька!

И через пару секунд в дверях возникла Ольга в своих белых штанах и белой мужской рубахе с закатанными до локтей рукавами. И без черных очков. Наверное, у каждого из гостей сердце остановилось. Наверное, люди так выглядят под общим наркозом, если не считать выпученных глаз.