Страница 32 из 128
— Прежде чем суд начнет рассматривать твой иск, я потребую обследовать тебя в клинике и официально подтвердить хронический алкоголизм. Поверь, этого тебе не избежать, и приговор врачей будет тот, какой им продиктую я. Хотя скорее всего никаких усилий прикладывать не придется. Ведь ты действительно законченная алкоголичка. Поэтому ни один суд в мире не признает твоих претензий и позволит мне взять над тобой опеку. А вот тогда, дарлинг, держись. Я тебя упрячу в такой пансионат, из которого видны только звезды на небе.
Апостолос грузно встал и, не обращая внимания на Пию, вышел из комнаты. Лола с улыбкой предложила ему отведать специально приготовленные к его приходу «каламаки» — маленький шашлычок с гарниром из жареной картошки. Апостолос на всю жизнь сохранил пристрастие к простой народной пище, подаваемой в бедных кварталах. Но сейчас ему было не до «каламаки». Он сверкнул глазом в сторону Лолы и вместо благодарности приказал:
— Свяжись с яхтой. Пусть готовят. Я еду на причал.
Испуганная Лола побежала звонить. А из комнаты послышался вопль Пии:
— Нет!
Она бросилась за Апостолосом. Нагнала его уже в дверях и схватила за рукав.
— Это подло! Кто виноват в моей склонности к спиртному? Кто оставлял меня одну в чужом враждебном мне городе? Я все расскажу. Нет таких присяжных, которые не поняли бы страданий обманутой женщины. Тебе не отвертеться от вселенского скандала. Даже если оставишь меня без гроша, я встану в центре Омонии вместо скульптуры Вароцоса и буду выть на все Афины!
Угрозы пьяной беспомощной женщины вызывали у Апостолоса лишь презрение. Он рванул вверх руку и, почувствовав, что Пия отцепилась, быстро скрылся за дверью.
Пока он возился с медленно поднимавшимся вверх заслоном гаража и сам открывал ворота, плач и вопли Пии преследовали его. Уже выехав на узкую вьющуюся серпантином дорогу, он не столько смотрел вперед, машинально ведя свой белый «мерседес», сколько старался не оглядываться назад. В районе Панграти попал в основательную пробку и, чертыхаясь от невозможности ехать дальше, немного пришел в себя. Дождь закончился, но ветер разбрасывал капли, стекавшие с листьев деревьев. На море наверняка штормило. Однако это не могло остановить Апостолоса.
Добравшись до причала, он отважно ступил на мокрые от накатывающихся волн мостки. Яхта стояла под парами в окружении сородичей. Толстый Папас, шевеля своими пышными усами, по-военному доложил о готовности следовать на Эгину.
Апостолос отправился в свою каюту и первым делом переоделся. Он терпеть не мог костюмы, в которых вынужден был появляться в офисе. Поэтому с удовольствием натянул мешковатые серые брюки и синий, грубо связанный свитер.
Только яхта отвалила от причала и вышла за мол, как ее сразу стало клонить с борта на борт. Ветер гнал волну. Апостолос поднялся в рубку и встал за штурвал. Полтора часа он искусно уворачивался от накатывающих волн. Скользил по ним, уверенно держась фарватера. Никто из команды не интересовался, зачем они в такую погоду вышли в море. Впрочем, Апостолос и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Необузданная энергия, свойственная его кипучей натуре, требовала выхода. Для того, чтобы принять разумное решение, необходимо было от нее избавиться. А это возможно только в море.
Поэтому, когда они с трудом пришвартовались, Апостолос чувствовал себя уставшим и готовым к философским размышлениям у камина с горячим пуншем в руке. Лучшим собеседником в такие минуты становился капитан Лефтерис. Старик был глуховат, однако всегда к месту давал разумные советы. Соперничать с ним мог только осел Апулей, который, внимательно слушая Апостолоса, предпочитал глубокомысленно молчать.
Лефтерис, как всегда, с улыбкой наблюдал из окна за грузной фигурой адмирала, поднимавшегося по выдолбленной в известняке крутой лестнице. И выкатился на инвалидной коляске ему навстречу.
— Ты был похож на корсара Сюркуфа, за которым гналась английская эскадра! — закричал старик, одобряя мастерство Апостолоса.
— У меня с ним есть некоторое сходство. Правда, в отличие от него, я даже в море не могу скрыться от претензий собственной жены!
Старик не расслышал ответа и продолжал:
— Наверное, у тебя неприятности. Правильно сделал, что пришел. Я как заметил на горизонте «Нику», тут же отправился варить пунш. Поторопись, адмирал, в такую погоду ревматизм шляется по пятам.
Апостолос с удовольствием последовал его совету. В доме было тепло. Дрова в камине бодро потрескивали. Пахло уютом и покоем. Скандал с Пией показался далеким и нереальным. Напоминал о себе неприятным осадком и бессмысленностью. В отличие от многих своих сверстников, Апостолос с молодых лет мечтал о старости. Красивой, здоровой, мудрой. Наделенный властью и обладающий несметными богатствами. Сейчас он находился на пороге своей мечты. В ней и для Пии было забронировано почетное место. Поэтому ее пьяный бунт не только возмутил, но и обидел Апостолоса. В любом деле, а тем более в таком непредсказуемом, как жизнь, самым главным является начало и конец. А что там случалось в промежутке, совершенно неважно. Да, вокруг него постоянно крутились женщины. Это нормально. Гордиться нужно, а не ревновать… В глубине души Апостолос понимал, откуда в Пии зародилась такая злость. До его связи с Антигони, по мнению жены, не было опасности для их брака. Антигони многое перевернула в жизни Апостолоса. Он все еще мечтал о старости, но возрастные рамки несколько отодвинул. Страсть, с которой молодая женщина ворвалась в его жизнь, безоглядность в проявлении чувств и полнейшее бескорыстие застали Апостолоса врасплох. В отличие от Пии этой девушке ничего от него не было нужно. Лишь бы он приласкал и погладил ее по голове. Она способна неделями мурлыкать в его объятиях и не задавать вопросов о завтрашнем дне.
Задумавшись о своем, он не заметил подкатившего к нему Лефтериса с большим хрустальным бокалом в бронзовой плетенке, доверху наполненным еще бурлящим пуншем. Апостолос молча взял его и опустился в широкое развалистое кресло. Лефтерис заботливо накинул на его ноги пушистый плед из козьей шерсти. И с неизменной улыбкой приготовился слушать.
Апостолос с удовольствием отхлебнул терпкое приправленное специями вино и философски заметил:
— Зимой гречанки становятся совершенно невыносимыми.
— Да, да, зимы с каждым годом все длиннее и длиннее, — не расслышав его, согласился Лефтерис.
— Я еще в Америке заметил, что климат очень влияет на женскую психику.
— Из всех природных явлений женщина — самое непредсказуемое, — кивнул головой его глуховатый собеседник.
— Хотя Антигони и здесь исключение. Полгода вместе и ни одного неверного поступка. Она переворачивает все мои представления. Пожалуй, впервые любовь сама свалилась мне в руки. Как считаешь, это серьезно?
— Знаешь, почему мужчины уходят в море? Думаешь, торговать, ловить рыбу или воевать? Нет! Чтобы дам не видеть! Другой такой возможности Господь не предоставил. Правильно, что сюда приехал.
Апостолос скривился.
— Э… старик, совсем ты здесь одичал.
— Я слышал, Пия много пьет?
— Пьет…
— Нехорошо. Пьющая женщина может наделать много пакостей. Поостерегись ее. Я знаю, что происходит. Антигони ей — кость в горле.
— Кто сказал? — встрепенулся Апостолос и почему-то подозрительно оглянулся.
— Знаю. Целыми днями сижу, смотрю на море и размышляю. Ты с Антигони зашел слишком далеко…
— Не твое дело! — оборвал его Апостолос.
— Оно, может, и не мое. Но, поверь, и не тобой выдумано. Рано или поздно с каждым такое случается. Не хочешь, не слушай. Запомни одно — никогда не ставь даму впереди дела. Не веришь? Иди, спроси у Апулея.
Апостолос осознавал верность слов старого пирата. Как странно, можно обладать огромными знаниями, ворочать миллионными капиталами, организовывать фантастические проекты, а в ситуациях с женщинами соглашаться с незамысловатыми принципами нищего безграмотного корсара. Выходит, перед женщиной все мужчины равны так же, как и перед смертью.