Страница 121 из 128
— А потом начнут пытать меня, — грустно заметил Леонтович.
— Да, но охрана же подтвердит, что это не она. С тебя взятки гладки.
— А что скажет моя жена, когда какой-нибудь журналист опишет вашу героическую акцию? Проникнется уважением, как к герою Чернобыля?
— В моей каюте тоже чужая женщина, — выдвинул аргумент граф.
— Никогда не думал, что служить родине придется таким тяжелым и грубым способом, — вздохнул Леонтович.
— Лучше было бы, чтобы медсестра осталась у тебя до утра.
Леонтович посмотрел на него глазами, полными неподдельного страдания.
— Ни за что! — выкрикнул он. — Я отдал родине все, что мог, Теперь моей потенции уже никакая радиация не страшна!
— Хорошо, хорошо, пусть уходит, — согласился граф. — Завтра мы арестуем Апостолоса и вздохнем спокойно.
Он подмигнул печальному, измученному шоумену и оставил его для последних прощальных поцелуев благодарной медсестры.
У лифта его остановила Татьяна. Она была пьяна и очень агрессивна.
— Я уже тебе не нужна? Сделала свое дело и пошла вон?
— Успокойся, пойдем посидим у бассейна, — он обнял ее за талию. — У меня есть хорошие новости.
— Плевала я на них! — оттолкнула его Татьяна. — Не прикасайся ко мне. Я навсегда опозорена. Зрители будут показывать на меня пальцем и говорить — это та знаменитой артистка, между ног которой убили ее любовника.
— Наоборот. Все будут тебя жалеть. Ведь ты чуть не стала жертвой изнасилования, — постарался как можно спокойнее объяснить ей Павел.
— Попытка? Да он полчаса трахал меня, пока этот козел раздумывал — идти или не идти!
— Этот козел уже связан и находится под нашей охраной.
Павлу все-таки удалось увлечь Татьяну за собой. Они нашли темное пространство между подвешенными шлюпками. Там можно было спокойно поговорить.
Татьяна закурила. Первая волна истерии прошла. Но злость продолжала клокотать в ее груди. Она, выступив в такой кровавой драме, не получила главного — аплодисментов. После истории с Воркутой она мгновенно стала самой популярной женщиной круиза, а на этот раз о ней быстро забыли. Никто даже не посочувствовал. А граф не соизволил навестить ее. Можно подумать, что на Татьяне каждый день закалывают по любовнику. Эти мысли подняли вторую волну истерики.
— Ты заставил меня поверить в мафию на корабле, но никаких доказательств у тебя нет. Все, что мне об этом известно, так только то, что ты проводишь ночи с любовницей господина Ликидиса. Интересно поглядеть на него, когда он узнает об этом!
— Уж не ты ли побежишь ему сообщать?
— А почему бы нет? Заодно и про радиоактивные отходы выясню.
— Скорее всего тебе объяснят, но не словами, а пулей в лоб.
Татьяна закурила. Смерила графа презрительным взглядом.
— Меня пугать? После того, что я пережила? Котик, опомнись.
Так некстати Татьяна затеяла выяснение отношений. С ней, когда она пьяная, граф совершенно не мог разговаривать. Поэтому решился на крутую меру. Он взял ее под руку и потащил за собой.
— Пошли. Сейчас я предоставлю тебе доказательства. Хватит меня ревновать к несуществующим любовницам! Нам всем нужно предотвратить преступление, а не ругаться между собой.
Он постучал в дверь каюты Шкуратова в тот момент, Когда Ильи Сергеевич уже совсем было разжалобил артиста, и тот согласился развязать ему руки.
— Послушай, Павел, — заплетающимся языком обратился к нему Егор. — Он мне во всем признался. Ты, старик, неправ. Господин Маркелов ни в чем не виноват.
Павел четко оценил обстановку. Он рванулся к сидящему в кресле Маркелову и пригнул его голову к коленям. Руки были почти развязаны.
— Какой ты дурак! — крикнул граф. — Он бы тебя пристрелил.
Граф распутал веревки и накрепко перевязал руки Маркелову. Сел рядом с ним и попросил, показывая на Татьяну.
— Расскажите ей, Илья Сергеевич, о радиоактивных отходах, которые вы везете в трюмах, чтобы, по всей видимости, закопать в брянских лесах.
— Да не слыхивал он об этом, — вступился за бизнесмена Шкуратов.
— Никаких отходов нет. Во всяком случае, мне о них ничего не известно. Допускаю, что Лавр и Янис за моей спиной затеяли какую-нибудь контрабанду, но я здесь ни при чем.
— Слышишь? — напирал на Павла артист.
Татьяна презрительно хмыкнула. Подошла к столу, взяла автомат и наставила на Маркелова.
— Ты мне скажешь правду. Клянусь, не знаю, как работает эта штука, но она выстрелит.
Маркелов побледнел. Он, как и граф, знал, что пьяная Татьяна способна на все.
— Говори, котик… — прошептала она.
— Не бойся его убить. Суд все равно докажет его вину. Апостолос не дурак. Он на себя все брать не собирается.
— А где адмирал?
— Сидит связанный, как и ты. Но, в отличие от тебя, кается, — сблефовал граф. — Не веришь? Тогда вспомни лицо медсестры, освободившей тебя.
— «Освободившей», — с ненавистью проворчал Маркелов. — Где ты видел?
— Видел. Это Антигони. Любовница Апостолоса и сотрудник Интерпола. У нее есть записи ваших разговоров.
— Врешь, — прохрипел Илья Сергеевич.
— Про Антигони не врет. Сама видела, — подтвердила Татьяна и, ткнув Маркелова дулом в грудь, прошипела: — Говори!
Он вздрогнул, голова свесилась на бок, и губы чуть слышно произнесли:
— Это было предложение греков. Я был против, но меня вынудили. Есть свидетели покушения на мою жизнь на трассе из Шереметьева.
Татьяна опустила автомат. Егор протрезвел и, извиняясь, заглянул в глаза графа. Этот поединок Павел выиграл.
Часть пятая
«Большой шлем» адмирала
Глава двадцать пятая
Ночью неожиданно корабль попал в сильнейший шторм. Ветер завывал с такой силой, что казалось — рядом разогревают турбины сразу несколько реактивных самолетов. В беспросветной темноте ночи судно то взбиралось на волну, то неслось стремительно вниз. Капитан Папас приказал перейти на аварийное освещение.
Тусклый свет поселил в душах пассажиров мистический ужас. Огромный корабль, ранее не вызывавший сомнений в своей надежности, превратился в щепку, бросаемую разбушевавшейся стихией.
Началась болтанка. Палубы заливали огромные потоки воды. Павел с невероятным трудом добрался до своей каюты. Несколько раз его бросало на стены, и он разбил колено пораненной Лорой-гестапо ноги. В каюте угрожающе звенели бутылки в баре. Валялись стаканы, которые, ползая по полу, безуспешно пыталась собрать Антигони.
— Как ты? — спросил Павел.
— В порядке. Только невозможно усидеть на месте.
— Не тошнит? — сам граф уже чувствовал позывы к рвоте.
Антигони засмеялась и попробовала встать.
— Мой вестибулярный аппарат не реагирует на качку, — похваставшись, она не удержалась на ногах и полетела прямо в объятия Павла.
Он схватил ее и проводил до постели, а сам развернулся, одним прыжком достиг туалетной комнаты и скрылся за хлопающей дверью.
Павла выворачивало наизнанку. Мутило и подкатывало откуда-то с самого низа живота. Никакой рвоты уже не было. Только мучительные позывы. Он встал под холодный душ и вцепился руками в никелированные ручки, удерживая равновесие. Вода несколько затормозила реакцию. Но когда корабль падал вниз, Павлу казалось, что сознание исчезает в пропасти.
Кое-как завернувшись в полотенце, он вышел из туалетной комнаты.
Антигони лежала в короткой ночной рубашке и улыбалась.
— Выпей виски. Поможет.
— Уверена? — Павел и сам слышал о таком способе борьбы с морской болезнью.
— Хуже не будет, — резонно заметила Антигони.
Он добрался до бара, открыл дверцу. Бутылки стояли в кожаных ячейках, Павел вытащил одну из них и принялся пить прямо из горлышка. Он не ощущал крепости напитка. Воспаленное нутро горело огнем. Выпив чуть меньше полбутылки, граф попробовал вернуть ее на место. Не получилось. Бутылка упала на пол и покатилась по нему, разливая на палас остатки напитка.
Павел икнул и вдруг почувствовал себя почти хорошо. Ясность в голове отсутствовала, но, словно мягкое, невесомое одеяло опустилось на него, стало тепло и уютно. Качка отступила на дальний план, и захотелось подышать свежим воздухом. Он открыл окно, и ветер, разметав занавески, влетел вместе с мельчайшими солеными брызгами в каюту.