Страница 22 из 49
— Юрка–а-а!!! — вдруг заорал я с ужасом, сам от себя не ожидал этого вопля. Где‑то снаружи даже собаки забрехали — по суматошной быстрой эстафете вдоль улицы. — Этого не может быть, так не бывает, ты всё врё–о-ошь!
— Тихо, ты чего вопишь?! — рявкнул он. Мы оба разом умолкли и потом захихикали.
— Я сам не верил, — признался Юрка. — Долго не верил. Думал, что в больнице лежу с головкой бо–бо. Потом — что умер и попал в рай.
— В рай? — уточнил я. Юрка кивнул и после недолгого молчания пояснил:
— Да ты сам увидишь, почему я так подумал.
— Увижу? — снова переспросил я. Юрка удивился:
— А зачем я тебе это рассказал?
— Ты… — голос у меня задрожал. — Ты возьмёшь меня… ты возьмёшь меня…
— Не, не возьму, — отрезал Юрка. — Мне девчонки нравятся.
- …с собой?! — договорил я наконец, не обратив внимания на подначку. — Когда?!
— Послезавтра, — сказал он, как будто речь шла о самом обычном деле.
Я тихо взвыл. Но тут же спросил тревожно:
— А плечо?! У тебя же…
— Фигня, — он поморщился. — Мякоть, такие раны не жалеют. Да и мазь на второй повязке… непростая. На Земле такой нет. Фирма инопланетная, без шуток, — и ухмыльнулся.
— Подожди… — я неожиданно разом и прочно связал всё виденное в последнее время вместе. — А кто же… тебя?! Там что — там есть туземцы?!
— Нет, не туземцы… — неохотно отозвался Юрка. — Не знаем мы про туземцев, пока не встречали и не засекали ничего… может, и есть где‑то… Не хотелось бы, если честно… Но это не они.
— «Повелитель мух», как у Голдинга[22]? — понимающе спросил я. Юрка фыркнул (надо же, он тоже читал эту книгу):
— Подотрись ты своим Голдингом… — но тут же сбавил тон. — Всё гораздо лучше и намного хуже… Я тоже сперва думал, что они там ничего не смогут сделать, попереубивают друг друга, и всё — прикинь, какой у них опыт‑то?! А потом оказалось, что ничего подобного. Кстати, они отсюда несколько раз… — Юрка фыркнул. — Они отсюда несколько раз скотину угоняли. Помногу. Это что‑то с чем‑то… скотокрады с другой планеты. Хоррор. Голливуд.
— Не гни в сторону, кузен! — отрезал я сурово. — Кто тебя стрелой пометил, если там всё так радужно и нет туземцев?
— Туземцев нет, а сукины дети есть… всё‑таки, — буркнул Юрка. — По десять–пятнадцать лет в нашем мире пробеспризорничать — не для всех даром проходит… Сейчас, правда, с прошлой осени более–менее нормально… Ну ты сам на месте увидишь.
Ничего себе — нормально, подумал я. И начал:
— Да что они — совсем одурели, в людей… — но Юрка посмотрел на меня иронично–внимательно, и я не стал продолжать.
Где‑то в глубине души у меня шевельнулось понимание, что, если так, то там могут и убить. Запросто и по–настоящему.
Но потом пришла странная мысль, что это не так уж страшно. Мысль была сумасшедшая, но — была. Да и, в конце концов, убить могли и у нас, тут, и почти так же запросто, если подумать как следует. А Юрка говорил дальше:
— Мы летали на юг, к болотам вдоль берега моря. Или, может, это океанский залив. Чёрт его знает, не знаем пока… ты не удивляйся, эти слова я часто буду повторять… Ну и там…
— Летали?! — я, каюсь, позабыл обо всём. — На чём… летали?
— А, да, — Юрка соскочил с подоконника и, включив компьютер, уселся к нему, сделав мне жест, чтобы я подошёл. Я поднялся с кровати и встал позади Юрки, опершись на его здоровое плечо.
Экран мерцал. Потом появилась заставка — фотография пейзажа, красивого, но обычного пейзажа средней полосы. Однако, я уже понимал, что это снято не здесь. И меня охватила нервная дрожь при мысли, что скоро я тоже смогу всё это увидеть…
— А тётя Лина отпустит? — спохватился я. Юрка удивлённо посмотрел на меня, потом засмеялся, хлопнул себя по лбу:
— А, да. Ты же пока не знаешь… Там со временем какие‑то перекосы. Ребята наши даже таблицу составили — хроносоотношений, чтобы возвращаться в приемлемые сроки. Сложно всё. Запутанно. Я её наизусть не помню, эту таблицу, просто с собой ношу и сверяюсь, если надо. Рассчитаем так, чтобы вернуться через пару дней.
— А взросление? — вдруг горячо заинтересовался я. — Если там просидеть… ну… год, а потом вернуться в тот момент, когда отправлялся? Или там не взрослеют, как в «Пути домой»?![23]
Юрка поморщился:
— Владька, не знаю я. Не мой профиль. Пока там сидишь — взрослеешь, как обычно, по местному времени. А сюда возвращаешься — вроде бы организм назад откидывает… Кто‑то говорит, что можно там сто лет прожить, а перед смертью сюда, обратно — и опа, опять пацан. А другие наши не верят, говорят, что наоборот — помрёшь всё равно и лучше так не шутить… Владька, мы же там ещё не очень долго, нет данных для реальной проверки…
Он сердито положил пальцы на клавиатуру. Даже скорей бросил. Видимо, сам был недоволен своим незнанием.
— Юр… — я вздохнул, подвинулся ближе по кровати. — Скажи честно. Почему ты мне это рассказал? Вот так, сразу рассказал? Ну, пусть я не мажор и всё такое прочее. Но у тебя вон друзья есть, как я понял, и чуть ли не организация какая‑то… А меня ты знаешь немногим больше суток. Так странно получается, что ни говори…
— Что же тут странного? — вроде бы удивился он. — Нам нужны люди. Те, кто может помочь. Просто хоть чем‑то…
Скажу честно — ответ меня не удовлетворил. Но продолжить расспросы я не успел, да и интерес пропал — Юрка как раз быстро, не глядя, набрал какой‑то пароль, и я увидел на покрасневшем экране эмблему — как на Юркиной поясной сумке, странный крест с надписью -
Русский Орден Освоения
— Угу… — Юрка быстро набрал в окошке внизу экрана слово:
ПРОЕКТЫ
— и открыл ещё одну страницу, тем же украшенную рисунком, но ещё с одной надписью:
ЛЕТЯЩИЙ
К
РАССВЕТУ
— Что это? — шёпотом спросил я.
Вместо ответа Юрка кликнул мышкой на надпись «Летящий к рассвету». И я увидел…
— Что это? — шёпотом спросил я, не очень понимая, что именно вижу, пытаясь с ходу разобраться в чертеже, но осознавая — что‑то очень важное.
— «Летящий к рассвету», — так же шёпотом ответил Юрка, сам заворожённо глядя в экран. — Дирижабль, флагман нашего воздушного флота.
8. ПОСЛЕДНИЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ
До самого пробуждения мне снились дирижабли.
Я заснул уже когда за окнами рассвело совсем — прозрачная ночь плавно перешла в обычное солнечное утро. Не потому, что мы с Юркой заболтались совсем уж до рассвета, а потому что я не мог никак успокоиться. Несколько раз засыпал, но что‑то будто встряхивало меня изнутри, неприятно, даже страшновато, как будто кто‑то тебя хватает и пытается сдёрнуть с кровати… и я просыпался с испугом, пытаясь понять: что именно было сном? Не разговор ли?! Я бы не удивился, окажись это так, потому что наяву такого быть не могло.
Собственно, с этой мыслью я и проснулся окончательно. С этой мыслью, а ещё — с сожалением. Не злым, а просто грустным, что это был сон. Даже не просто с сожалением — с сожалеющей уверенностью. Так же вот грустно мне было прошлой зимой, сразу после Нового Года, когда мы с матерью вернулись под утро с банкета, я лёг спать и вдруг увидел сон, не похожий ни на что, виденное раньше. В том прошлогоднем сне была Москва, Москва немного другая — вроде бы знакомые улицы, но непохожие на нынешние; зеленее, малолюднее, тише и уютнее… Во сне мы шли по Арбату с каким‑то мальчишкой и мне почему‑то было очень хорошо. Этот мальчишка был мой друг, я просто знал это. Без объяснений, хотя во сне я знал и то, как и где мы познакомились. Я показывал ему Москву (полузнакомую и странную для меня — настоящего, не из сна); потом мы сели в вагон, похожий на каплю, и он взмыл на тонких опорах куда‑то вверх, и оттуда, сверху, открылась панорама города. Мимо окон пролетел большущий плакат; я каким‑то чудом успел заметить, что на нём написано — размашистыми белыми буквами на алом фоне: