Страница 84 из 95
— Может быть, это просто… приманка, очередная ложь? — предположила Эми.
— Нет, — весьма решительно возразил Ангус. — Дреслер был как мертвый, когда сказал нам это. Ты же его видела. Описался, как младенец. Эта часть — правда. Что-то тут есть… на Акульем острове. Но я не понимаю, какая здесь связь с надписью на карте…
И снова он окинул взглядом желтые пейзажи, клубы пыли, плохую серую дорогу, заброшенные навесы и склады. С порывами ветра до них долетали элегические крики чаек, гнездившихся на утесах.
— Нам нужен какой-то немец. Здешний. Надо найти немцев… — Взгляд Ангуса на чем-то остановился. — Там! Музей геноцида гереро. Вот тот домик… там должны быть…
— Музей геноцида?
Ангус пожал плечами.
— Да, понимаю, впечатления не производит. Но это действительно музей, он просто крохотный, это же Африка… но он очень важен для намибийцев. Он вечно закрыт. Я хочу сказать, он слишком далеко расположен, у них нет посетителей. Сначала нужно позвонить, договориться…
Дэвид уже ринулся к домику.
— Идемте!
Музей представлял собой низкое деревянное строение, потрепанное суровыми ветрами Бенгальского течения, стоявшее на самом краю мыса. Дверь была заперта. Воздух вокруг странным образом был одновременно горячим и холодным. Дэвид ощущал, как горит его кожа, опаленная солнцем Африки.
Ангус повернул ручку, потянул на себя. Заперто. Дэвид чуть отступил назад и ударил по двери ногой. Она поддалась без сопротивления, замок просто вылетел.
Они вошли внутрь. Раскаленное деревянное пространство было заполнено книжными полками и шкафами с застекленными дверцами, выстроившимися вдоль стен; с высокой подставки смотрели, ухмыляясь, три черепа.
— Боже… — выдохнула Эми.
Ангус объяснил:
— Черепа гереро. Фишер заставил очищать их женщин гереро… они должны были снять кожу с черепов их собственных убитых мужей. Фишер хотел исследовать черепа, сравнить размеры, да будет благословен его кронциркуль… Но мы должны найти… не знаю… где-то тут могут быть данные Фишера, они здесь… они должны быть где-то здесь…
Они принялись за поиски. Яростно и решительно обыскивали все подряд, рылись в пыльных витринах, переворошили полки, набитые старыми книгами с титульными листами, исполненными готическим шрифтом, отчаянно листали страницы. Die Rehobother Bastards und das Bastardierungsproblem beim Menschen[91].
И — ничего. Они перебирали научные инструменты, их блестящая сталь казалась отвратительной. Ничего. Дэвид отодвинул в сторону ящик с сухими человеческими костями, при этом чувствуя себя виноватым, ужасаясь собственным действиям. Он так небрежно обращался со свидетельствами двух забытых геноцидов, чудовищными реликтами последней расовой империи…
Нигде ничего не было. Они были растеряны. Искать больше было негде. Все трое опустились на колени в центре маленького помещения и быстро, шепотом излили свое отчаяние в молитве. Ангус посмотрел на часы.
— Вертолет поднимется через сорок минут. Если мы на него не успеем…
Эми посмотрела вокруг, ее глаза ярко блестели. С высокого и строгого постамента в углу на них скалились черепа гереро. Эми откашлялась, пытаясь изгнать из горла пыль, и проговорила:
— Ужасное место. Ужасное. Но я не понимаю, Ангус. Здесь же нет ничего немецкого, вообще ничего, все только намибийское. Времен германской империи, но намибийское. Как тут могли бы оказаться бумаги Фишера?
Ангус кивнул:
— Ты права. Здесь все намибийское…
Дэвид слушал. Молчал. Черепа ухмылялись, хохоча над каготом. Был ли он каготом? Они насмехались над ним. Дэвид попытался избавиться от этих пока бесплодных мыслей и сосредоточиться на карте. На ключе.
— Цугшпитцштрассе. Что это означает?
— Ничего особенного, — вздохнул Ангус и покачал головой. — Обычное для Германии название улицы. Я уже слышал его… — Он вдруг застыл, и тут же его лицо изменилось, вспыхнуло. — Я уже слышал его! Боже! — Нэрн вскочил. — Я слышал прежде это название! Дэвид! Карта! Еще раз, еще, да-да, это точно…
Они все уже были на ногах; жизнь заново закипела в их венах.
Карту развернули, чтобы снова рассмотреть ее в тусклом свете. Ангус поднес лист почти к самому лицу, всматриваясь в крошечные буквы надписи.
— Это же адрес Института кайзера Вильгельма! В Берлине! Цугшпитцштрассе, 93. Хранилище.
— Но при чем…
— Этот институт известен в кругу евгеников. Но вряд ли о нем знает кто-то еще. Эту надпись сделал ведь Дреслер, да? Для твоего отца?
— Да.
— Значит, он дал ему адрес. Где можно найти данные Фишера, может быть, или какое-то новое указание на то, где могут храниться эти документы… они в том институте!
— Но он в Берлине. Какое это может иметь отношение к…
Ученый уже победоносно улыбался. Даже в момент таких пугающих, чудовищных событий он был не силах удержаться от восторга по поводу собственного ума.
— Я вычислил! Здесь, в этой комнате, есть что-то такое, что прибыло из Германии! — Он повернулся и показал на черепа гереро.
— Они?!
— Они были возвращены сюда из Берлина в 1999 году! После многолетних споров. Хранились в Институте кайзера Вильгельма. А теперь они здесь. Именно эти черепа побывали в Германии! Во время войны они были в руках Фишера, а потом были отправлены в Институт. Ответ должен быть каким-то образом спрятан в них.
Ангус быстро подошел к подставке и взял самый большой череп. И повертел в руках грустный улыбающийся предмет.
— Непристойная шутка. Нацисты любили непристойно шутить. Они, например, мостили улицы в еврейских гетто их надгробными плитами, так что евреям приходилось топтать ногами имена мертвых… и… — Шотландец очень внимательно рассматривал череп. — И где можно наилучшим образом спрятать нечто очень, очень важное, как не в таком вот черепе? Священная реликвия чудовищного геноцида. Фишер должен был понимать, что никто и никогда не решится разбить его, извлечь тайну, если только не будет знать наверняка, что именно им нужно, где именно это искать. — Он поднял череп, заглянул в него снизу, потом поднял еще выше и тихо заговорил: — Прости, брат, мне черт знает как жаль, но я должен это сделать. Должен. Прости меня.
И он уронил череп на пол. Сухая старая кость мгновенно разлетелась вдребезги, почти с благодарностью. Рассыпалась в пыль, соединившись с оранжевой пылью на полу.
На полу среди осколков черепа поблескивал крошечный стальной цилиндр. Ангус быстро поднял его.
— Спрятали в носовой полости.
Эми и Дэвид молча смотрели на него. Их вспотевшие лица были напряжены.
Ангус сорвал крышку и вытащил из цилиндра маленький, тщательно свернутый в трубочку листок бумаги, на ощупь похожей на кожу, как пергамент, только намного тоньше.
Шотландец сосредоточенно рассмотрел желтоватый листок. На нем была поблекшими чернилами начерчена какая-то крохотная карта.
— Збирог! — У него вырвался вздох облегчения. — Збирог…
Но больше он ничего сказать не успел. По полутемному помещению скользнула чья-то тень. Мимо окна прошел сторож-намибиец; он уже остановился у двери и собирался войти внутрь.
Ангус быстро сунул карту в цилиндр, сунул стальную трубочку в карман, бросился к выходу, пинком распахнул дверь и предстал перед сторожем, тыча пистолетом в грудь перепуганного намибийца.
Сторож отступил назад, под обжигающие солнечные лучи.
— Нет! Мне не нужны проблемы! Я не хочу неприятностей!
— Вот и умница, — сказал Ангус, шагнув к сторожу и похлопав ладонью по его карманам. Достав пистолет и телефон, шотландец протянул их Дэвиду и кивнул в сторону моря.
Мартинес с облегчением схватил оба предмета и зашвырнул пистолет и телефон в пенистые волны, не слишком далеко от берега, всего на несколько метров. Чайки тревожно заорали.
Ангус ткнул в сторожа пальцем:
— Отлично. Ты стой здесь. И не двигайся. Мы уходим. А ты стоишь. Все понял?!
Они со всех ног помчались по тропе с мыса на материк. Дэвид однажды оглянулся — сторож действительно стоял на месте, черный и застывший, как статуя, в солнечных лучах, озадаченный, ничего не понимающий.
91
Рехоботские бастарды и проблема бастардизации в контексте народности (нем.).