Страница 12 из 315
И только бабка начала мной гордиться, и появились первые постоянные клиенты, в карман закапала малая денежка, а я начал было подумывать о заказе инструментов и собственной практике в одном из городов, как прискакали трое до зубов вооруженных воинов. Вот уж принесла нелегкая! Дали мне час на сборы и увезли с собой. Слава о молодом, но способном лекаре дошла до Шарля Безнара, главаря самой крупной группировки повстанцев в округе. Так я оказался востребован и в пятнадцатом веке. Признаюсь, я долго раздумывал, почему меня занесло во Францию, а не в родную Россию или Сибирь? Объяснение одно – предки мои происходят из этих мест.
Говорят, что у людей короткая память. То, что все мы по прямой линии происходим от Адама, большинство еще худо‑бедно помнят, правда, некоторые упирают на то, что в прапрадедушках у них ходила мохнатая обезьяна. Небольшая часть припоминает и дедов‑прадедов. Я знаю своих предков до 1812 года. Именно в том году французский гренадер Жюль Вальнев был ранен в битве под Смоленском и определен на лечение и попечение местного дьячка глухой российской деревушки. Шло время, раненая нога заживала плохо, а тем временем Великий Император успел дойти до Москвы, на обратном пути вновь промелькнул в Смоленске и сгинул окончательно.
Позже стало известно, что Наполеон сослан на остров Эльба, откуда с немалым триумфом вернулся на сто дней. Затем неугомонного корсиканца окончательно выслали на остров Святой Елены под строгий присмотр англичан. Европа вздохнула свободно, и все занялись обустройством нового послевоенного мира. За всей этой суетой и сутолокой как‑то так получилось, что о раненом гренадере все позабыли. Окончательно поправившись, Жюль благоразумно решил не возвращаться в родной Марсель, откуда сбежал в армию и где за ним до сих пор числились кое‑какие должки. Француз совершенно врос в жизнь российской глубинки, перешел в правильную веру и женился. Благо деревня была не крепостная, а государственная.
Было у него пятеро детей, семнадцать внуков, а правнуков – не перечесть. Кто‑то стал крестьянином, кто‑то – лавочником, двое ушли в матросы. Был в роду и свой душегуб, что хозяйничал на узкой дорожке, как какой‑нибудь Робин Гуд. Размах, правда, был поменьше. Вдобавок сказалась французская кровь, так как ворюга никогда не делился с бедными, а тратил все награбленное на себя, эгоист несчастный.
Прадед мой был известным травником и костоправом, но сгинул в Гражданскую, не успев передать сыну свои секреты. Дед стал машинистом, отец – инженером. Сам я хотел стать хирургом, но с первого раза поступить не удалось. Окончил медицинское училище, отслужил в армии фельдшером при медпункте, а по увольнении поступил работать на «скорую помощь». Решил пару лет осмотреться, определиться в жизни и сделать еще одну попытку.
Я быстрым шагом прошел через весь лагерь к хижине, какую поставил в некотором уединении от прочих, ведь дело лечения не терпит шума и суеты. Здесь я живу и врачую больных. Рядом – маленький ручей, для лекаря это важно. Пустая хижина по соседству – для лежачих пациентов, требующих неусыпного внимания. Некоторые из них умирают, часть удается спасти.
Сейчас хижина пустует, а еще два дня назад там лежала роженица. Первые роды прошли тяжело, женщина потеряла много крови, пришлось спешно сшивать разорванные ткани. Сейчас, слава богу, она переселилась обратно, к мужу. Я навестил ее утром, занес бутыль с травяным отваром, а мужа строго‑настрого предупредил, что если еще раз погонит к колодцу за водой – прибью. И я, и он знаем, что не шучу, были уже случаи. Мы, парни из Сибири, можем постоять за себя и за пациентов. Говорим мало, бьем больно, а на тех, кто не соблюдает лечебный режим, – глядим исподлобья.
Я с тяжелым вздохом присаживаюсь на скамейку перед хижиной. Надо взять себя в руки, ну же, встряхнись! Ближе к вечеру появятся пациенты. Кому‑то надо снять швы, кто‑то попросит совета, некоторые зайдут просто поболтать. Я долго кипячу инструменты, тщательно готовлю мази и отвары, стараюсь с головой уйти в заботы, чтобы забыть сегодняшнее утро, но отчего‑то не получается. Первым сегодня, как обычно, приходит Жан. Бедолага уже месяц жалуется на несварение желудка, травяные настойки ему заметно помогают, ведь готовлю я их на недурном бренди.
– Объясни мне, как другу, – пыхтит он густым пивным ароматом прямо в лицо, – ты католик или нет?
– Разумеется, – обижаюсь я. – А ты сам‑то?
Этому хитрому приему – отвечать вопросом на вопрос – я научился у народного героя России Штирлица. Очень действенно, между прочим.
Жан на минуту сбивается, громко чешет лохматый затылок, но тут же вспоминает, зачем пришел.
– Ты брось эти дворянские штучки, – обиженно заявляет он. – Я вот к чему: больно ты не по‑нашему себя ведешь!
Я настораживаюсь:
– Как это?
– А так! Зачем ты все время в воде плещешься? Ребята уже думают, что ты – русал!
– Кто‑кто?
– Не кто‑кто, а русал! Муж русалки, баба такая водяная, с хвостом. Она еще лунными ночами мужчин подманивает. Говорят, сладкая – аж жуть!
– Тогда не понял, – признаюсь я. – А что мужики‑то волнуются? Уж скорее бабам надо переживать, русал я там или нет, а может, у нас тут в лагере завелись какие‑нибудь грязные мужеложцы?
– Нет, ты объясни! – с тупой пьяной настойчивостью требует «делегат».
– Ну хорошо, – сдаюсь я. – Давай по пунктам. Что именно ребят смущает?
– Для чего ты руки по сто раз на день полощешь?
Ну и как ему ответишь? Рассказать про правила личной и общественной гигиены, объяснить про глистов, всяких там бычьих цепней и печеночных сосальщиков? Несмышленые кинорежиссеры платят громадные деньги, чтобы им придумали чудовищ пострашнее, а надо лишь полистать учебник паразитологии, там каких только кошмаров не найдешь! Поведать Жану об Антони Ван Левенгуке, что через четыреста лет сконструирует первый микроскоп и увидит в капле воды такие страсти, что временно бросит пить пиво и перейдет на дорогой коньяк? Кстати, а вот это – мысль!
– Сын мой, – торжественно говорю я, но тут же понимаю, что несу какую‑то ахинею. Видно, набрался у отца Антуана. Мигом поправляюсь: – То есть брат мой по оружию! Веришь ли ты в Иисуса нашего, Христа?
– Верю, – охотно признается тот, – но связи пока не вижу.
– Сейчас увидишь, – обещаю я. – Слышал ли ты, как Христос изгнал столько демонов из одного человека, что, когда они переселились в стадо свиней, те мигом взбесились и утопились в озере?
– Слышал.
– Ага, – довольно говорю я. – Именно в Библии написано, что демоны живут у нас внутри и вызывают, гады, всякие болезни, понял?
– Ну и что?
– Да только то, что всякая нечисть не может к нам проникнуть без приглашения. Возьмем, например, вампира. Пока его в гости не позовешь, сам он к тебе не зайдет, верно?
– Верно, – собеседник на глазах оживает, – а как только зайдет, надо его сразу осиновым колом по голове! И заставить мерзавца чеснок жрать! Он как две головки съест, тут же выдаст, где у него горшок с золотом закопан!
Это свежий взгляд на события, я к нему не готов. Ну надо же, а в мое время все будет по‑другому, как‑то мы иначе вампиров представляем…
– Ты, главное, ему пить не давай! Тогда во всем признается, – азартно инструктирует меня Жан. – А лучше всего – меня позови, мне дед рассказывал, как с ними обращаться надо. А золотом поделимся по справедливости.
Лицо его, обычно надуто‑недовольное, разглаживается, толстые губы расплываются в непривычной улыбке. Я с изумлением понимаю, что на самом деле Жан – мой одногодок, если не моложе. А мне он всегда казался чуть ли не стариком.
– Да черт с ними, с вампирами, – решительно заявляю я. – Так вот, демоны – создания нечистые, а потому прячутся среди всякой грязи. А когда в рот суем грязные лапы, вроде как у тебя, или немытое что – они туда и попадают, это им как приглашение. А внутри у нас вдобавок размножаются и детишек малых выводят в огромном количестве, отчего у тебя живот все время пучит. Понял теперь, для чего руки мыть надо?