Страница 4 из 45
Три года минуло с тех пор, как покинули они родные пределы, их одежды пропахли дымом походных костров и чужих очагов. Две сотни молодых, буйных дренгов[16] водил он в Миклагард.[17] Василевсы ромеев[18] всегда привечали варягов, прозывая их по‑своему, «варангами из страны Рос». Воинство Асмуда без разговоров взяли на почетную службу в великую этерию – личную гвардию императора. А кому еще охранить венценосца? У ромеев воины перевелись – мелочь всякая служит, трусливая и жадная до чинов и наград, будто для смеху нацепившая на свои слабые тельца золоченые панцири. А росы с малолетства к мечу приучены, их рука тверда, взгляд бестрепетен, сердце сурово. Недаром пылкие и страстные южанки искали их ласк! И находили…
– Архонт[19] Асмуд! – окликнули хевдинга.
Асмуд повернулся навстречу глыбоподобному ромею, затянутому в черную рясу. Лицо ромея было сплошь покрыто волосами, длинные кудри цеплялись за курчавую бородку, оставляя лишь немного места для хрящеватого носа с горбинкой да черных глаз, цепких и холодных. Это был Агапит Комнин, то ли диакон, то ли иерей – в общем, жрец Распятого. Асмуд презирал христиан, а попов и вовсе считал за врагов веры, но Агапит был непрост. От него исходило ощущение силы и опасности. Другой бы ни за что не согласился плыть в Гарды[20] вместе с варягами, а Агапит сам напросился в Херсоне – надо было ему сменить прежнего священника в Альдейгьюборге,[21] в тамошней церквушке. Зачем, Асмуд не понимал. Все равно ведь в ту церковь никто не ходит! Но просьбу смелого попа уважил.
– Как спалось? – усмехнулся Асмуд.
– Скверно, архонт, – признался Агапит. – А мы что, так и будем плыть? Без остановок?
– В Мелинеске[22] постоим чуток, – прищурился Асмуд. – На торгу побываем, друзей проведаем… Там Непр кончается, и начинается Верхний волок.
Асмуд подошел ближе к борту и оперся о распаренное плечо гребца.
– Рогволт, – спросил он, – а это что там такое белеет?
Рогволт приподнялся со скамьи, выглядывая за щиты, навешанные на борт.
– Это колбяги! – уверенно сказал он. – С год как поселились! Мне в Витахольме сказывали…
– Колбяги? – нахмурил брови хевдинг, не отрывая острых глаз от приземистых срубов, белевших свежим деревом. – Не слыхал! Какого они хоть роду‑племени?
– Да тоже славины!
– Славины‑склавины[23]… – усмехнулся Асмуд и гаркнул: – Братие! А не разжиться ли нам трэлями? А?!
– Любо! – заорала, загоготала, засвистела братия.
– Вольгаст! Правь к берегу! – скомандовал хевдинг.
Старый Вольгаст‑кормщик осклабился, тряхнул седой гривой и шевельнул рулевым веслом, направляя лодью к селению колбягов. Протрубил рог, разнося приказ хевдинга, и еще четыре лодьи покинули стрежень, сворачивая к берегу. Рабов словить? Любо!
Селение было невелико – десяток землянок, пара шалашей и три больших, длинных дома, сложенных из саманного кирпича, крытых поверху камышом. Хозяйство у переселенцев только‑только налаживалось, но жили они без опасу – ни ров не копан вокруг, ни вал не сыпан.
Асмуд пренебрежительно скривился – его гридни, даже если на одну‑единственную ночь разбивали лагерь, обязательно обносили шатры крепким частоколом. И выставляли дозор. В степи, конечно, труднее деревом разжиться, но здесь‑то что мешает? Вона, лес какой!
За хатами колбягов вставали высоченные дубы, клены и грабы. Вывод? Или жители здешние ленивы, или глупы. И то и другое наказуемо…
– Эгей, гридь! – кликнул Асмуд. – Берем только девок и мужиков помоложе! Крут! Заходишь слева! Лидул! Твои справа! Гляди, чтобы в лес не смылись!
Лодьи, разогнанные веслами, врезались в глинистый берег.
– Вперед!
С ревом и дикими криками варяги повалили в атаку, сигая через борт в мелкую воду. Броней почти ни на ком не было – как гребли, так и в бой кинулись. Да и с кем тут биться?! Со славинами?!
Асмуд громадными прыжками поскакал вверх по склону, забирая ближе к небеленой мазанке. Из‑за угла выскочила девушка зим пятнадцати, испуганно вытаращила карие глазенки и завизжала, порываясь бежать.
– Ку‑уда?!
Хевдинг сгреб визгунью за тоненькую талию и передал добычу Люту, поспешавшему следом.
– Вяжи и складывай!
Лют понятливо кивнул, перекинул девчонку через могутное плечо и понесся к лодье. Еще трое гридней бежали в ту же сторону, волоча за волосы вопящих девок. Кряжистый Свенельд, весело бранясь, тащил за шиворот молодого колбяга. Парубок был без сознания, его голова болталась, перекатываясь по впалой груди, а на лице расплывался здоровенный синяк.
– К реке, к реке отжимай! – неслись азартные возгласы.
– Эй, Руалд! Глянь! Никак девка?!
– Вер‑рна! Тащим до кучи!
Асмуд быстренько развязал завязки на ножнах и вынул меч. Очень вовремя – из низких дверей хаты на него вылетел бледный мужик, борода лопатой, глаза бешеные, в руке топор. Яростно вереща, колбяг кинулся на Асмуда. Хевдинг небрежно отбил удар, соображая: подходящ ли славин? С сожалением признав – староват, Асмуд сделал выпад, легко уходя от удара, и снес колбягу голову. Тулово рухнуло, дергая топор, а синие губы еще пару мгновений шевелились на отрубленной башке, словно силясь вымолвить последнее слово.
Переступив через труп, Асмуд шагнул в хату. В потемках он разглядел старика, вжимавшего голову в плечи, и двух детишек, таращивших на него испуганные глазенки. То старье, то малье… Хевдинг досадливо махнул мечом, подрубая деда, и развернулся к малышне. Откуда‑то из‑за печи выпрыгнула молодая женщина и бросилась к детям, заслоняя их своим телом.
– Нет! – вопила она. – Не надо!
В последнюю секунду Асмуд задержал меч, левой рукой хватая женщину за толстую черную косу. Зим двадцать будет славинке, самое то! И лицом смазлива… За такую арабы, не торгуясь, выложат двести дирхемов!
– Не надо! – молила женщина.
– Топай, давай! – велел Асмуд, но детей кончать не стал. Да и зачем? Если не от голода сгинут, так в зубах волчьих завязнут…
Вытащив молодицу за порог, хевдинг толкнул ее подлетевшему Люту.
– Всех взяли? – спросил он, оглядывая селение.
– Кого успели! – ухмыльнулся Лют. – Чует моя душа, кто‑то там, в лесу укрылся!
– Не гоняться ж за ними… – пробурчал Асмуд.
Варяги бегали по деревне, высматривая потаенные места, шаря по землянкам. Заполошно кудахтали куры, кто‑то выл в голос, громко ревело брошенное чадо. Шалаши валялись, разворошенные, камышовая крыша на крайней хате пылала, с треском и гудом пожирая кривые стропила. В огне сгорали чьи‑то мечтанья, надежды, тихие уютные вечера…
Злая стрела просвистела, чиркнув Асмуда по волосам. Вторая «змея битвы»,[24] прилетевшая из леса, была метче, но хевдинг отбил ее мечом.
– Взять стрелка! – рявкнул он.
Трое или четверо варягов бросились к лесу, припадая к земле за пнями‑выворотнями, хоронясь за деревьями, зигзагом одолевая пустое место. Один варяг упал, хватаясь за древко стрелы, пробившей горло, его товарищи канули в лес. Охота на человека была неслышной, все заглушал рев разошедшегося пламени. Затрещав, крыша рухнула, проваливаясь внутрь хаты, и в небо восклубилось облако искр и пепла.
– Словили! – торжествующе воскликнул Лют. – Ведут!
Двое, Фрелав и Акун, тащили избитого стрелка.
– Охотничек ихний! – крикнул Фрелав возбужденно. – Молодой совсем, а туда же!
– Вяжите, и в трюм! – распорядился хевдинг. – Пора нам…
Дошагав до лодьи, он встретился взглядом с Агапитом.
– Осуждаешь? – поинтересовался Асмуд.
– Отчего же? – пожал плечами ромей. – Одни язычники ловят других язычников, обращая тех в рабство… Моя христианская душа спокойна, ибо крещеных среди них нет. – Агапит усмехнулся. – А у росов в обычае, следуя путем из варяг в греки, разживаться рабами на берегах Борисфена и продавать их на рынках Константинополя. Это окупает дорожные расходы…
– Что правда, то правда, – расхохотался Асмуд. – Полезай на борт, святой отец, – отплываем!
Дружными усилиями гридни столкнули лодьи в воду. Оживленно переговариваясь и гогоча, они перелезали через борта и рассаживались по местам. Дар богов – ветер – задул с юга, и воды Днепра огласились радостными криками.