Топор

– Что? Съедает священника?!

– Да, – подтвердил Хейз.

– Ну и картина!

– Его, правда, изъеденным не показали. Но он был весь облеплен саранчой, которая что-то жевала.

– Ужас! – отозвался Карелла.

– Да, – опять подтвердил Хейз. – Зато было несколько приятных кадров крупным планом.

– Какой именно из девушек?

– Еще одной. Я о ней не рассказывал. Как ее зовут, я тоже не помню.

– А героя?

– Его часто можно видеть по телевизору. Тоже не помню, как его зовут, – Хейз помолчал. – По правде говоря, главным героем картины была саранча.

– Да, – согласился Карелла.

– Да. Там была одна сцена, в которой участвовало, наверное, восемь миллионов саранчи. Они заняли весь экран. Интересно, как им удалось снять такую сцену?

– Наверное, нашли дрессировщика для саранчи, – предположил Карелла.

– Вполне возможно.

– Я один раз видел картину под названием «Муравьи», сказал Карелла.

– Хорошую?

– Вполне. Похожа на твою «Саранчу», только в ней не было девушки, несущей клетку со сверчками.

– Не было?

– Нет. Там была девушка, но она была репортером из газеты и занималась расследованием взрыва атомного реактора в каком-то месте. Из-за этого взрыва муравьи сделались гигантскими.

– Больше, чем обычные муравьи?

– Вот именно.

– А здесь саранча была обычного размера. И никаких разговоров про атомные реакторы.

– А там были гигантские муравьи, – повторил Карелла.

– Картина называлась «Муравьи»?

– Да. «Муравьи».

– А эта «Саранча», – сказал Хейз.

– "Саранча"?

– Ага.

Молча они въехали в центр города. Накануне Энтони Лассер сказал им, что «Счастливые ребята» имеют обыкновение проводить свои встречи в пустующей лавке на Ист-Бонд, но адреса вспомнить не мог. Они медленно ехали по улице в поисках лавки, над которой, как им тоже было сказано, вывески нет. В середине Трехсотого квартала они обнаружили нечто похожее на пустующую лавку с окнами, забранными занавесками, и входной дверью из зеркального стекла. Карелла запарковал машину на другой стороне улицы, опустил предохраняющий от солнечного света козырек, к которому было прикреплено рукописное объявление, уведомляющее полицию Нью-Эссекса, что на этой старой развалине прибыл по служебному вызову городской детектив, и затем вместе с Хейзом они направились к заинтересовавшему их объекту.

Они попытались заглянуть поверх занавесок, но те висели чересчур высоко. Хейз подошел к двери. Она оказалась запертой.

– Что будем делать? – спросил он. – Я звонка не вижу, а ты?

– Я тоже. Стучи по стеклу.

– Боюсь, разбужу всю округу, – сказал Хейз.

– Давай-давай.

Хейз постучал по стеклу. Потом выжидательно посмотрел на Кареллу. Постучал еще раз. Наконец, взявшись за дверную ручку, затряс дверь.

– Не снимите дверь с петель, – раздался чей-то голос.

– Ага! – пропел Карелла.

– Кто там? – спросил голос за дверью.

– Полиция, – ответил Хейз.

– Что вам надо? – спросил голос.

– Мы хотим поговорить со «Счастливыми ребятами», – ответил Хейз.

– Одну минуту, – отозвался голос за дверью.

– Идиотство какое-то, – только и успел прошептать Хейз Карелле, как дверь открылась. Человеку, стоявшему в дверях, было, по меньшей мере, лет девяносто. Он опирался на палку и злыми прищуренными глазками всматривался в детективов, с шумом вбирая воздух в свою впалую грудь. Рот у него подергивался, глаза часто-часто моргали.

– Предъявите, – приказал он.

– Предъявить что, сэр? – спросил Карелла.

– Ваши удостоверения.

Карелла, открыв бумажник, показал удостоверение. Старик, вглядевшись, вдруг спросил:

– Вы не из полиции Нью-Эссекса?

– Нет, сэр.

– Я так и подумал, – сказал старик. – Что вам угодно?

– Вчера убили Джорджа Лассера, – ответил Карелла. – Насколько нам известно, он принадлежал к...

– Что? Что вы сказали?

– Я сказал, что Джорджа Лассера...

– Мистер, со старым человеком не следует шутить.

– Мы не шутим, сэр, – сказал Карелла. – Вчера во второй половине дня Джорджа Лассера убили.

Стоявший в дверях старик еще несколько секунд молча переваривал эту новость, а потом, кивнув головой, вздохнул и сказал:

– Меня зовут Питер Мэйли. Входите.

Лавка была оборудована именно так, как Карелла и предполагал. Возле одной стены расположилась пузатая черная печка, над которой висело несколько полковых флагов и групповой снимок утомленных в боях солдат, сделанный где-то под Эль-Кани. У противоположной стены напротив печки стоял старый диван, рядом несколько обветшалых кресел. В углу был включенный телевизор, который смотрели два каких-то мрачных старика, не обративших внимания на вошедших в помещение Хейза и Кареллу. «Счастливые ребята», по-видимому, находились в состоянии какого-то сонливого уныния, присущего только им одним, и больше никому. Более мрачное сборище людей, чем этот клуб, трудно было себе представить. По явление улыбки на лице, подумалось Карелле, наверное, влекло за собой немедленное исключение из клуба.

– Вы «Счастливые ребята»? – спросил он у Мэйли.

– Да, мы «Счастливые ребята», правильно, – ответил Мэйли. – Вернее, то, что осталось от нас.

– И вы действительно знали Джорджа Лассера?

– Он был с нами еще в ту пору, когда мы брали Сибони, а потом и Эль-Кани, – сказал Мэйли. – Вон он там на фотографии вместе со всеми нами. И обратился к старикам, сидящим возле телевизора: – Умер Джорджи, ребята. Вчера это случилось.

Лысый старик в клетчатых жилете и брюках оторвался от телевизора и спросил:

– А как он умер, Питер? Мэйли повернулся к Карелле.

– Как? – спросил он.

– Его зарубили топором.

– Кто? – спросил человек в клетчатом.

– Мы не знаем.

Второй из сидящих у телевизора, приставив руку к уху, чтобы лучше слышать, спросил:

– Что случилось, Фрэнк?

– Джорджи умер, – ответил человек в клетчатом. – Его зарубили топором. Они не знают, кто это сделал, Фред.

– Ты говоришь, Джорджи умер?

– Да, его зарубили топором.

Второй человек кивнул.

– Хотелось бы, чтобы вы рассказали, что вам известно про мистера Лассера, – попросил Карелла. – Это могло бы помочь нам найти убийцу.

– Пожалуйста, – ответил старик по имени Фрэнк, и допрос начался.

Человек, который отворил дверь, Питер Мэйли, был, по-видимому, президентом клуба, к настоящему времени насчитывающего трех членов: его самого и двух сидящих у телевизора. Эти двое были Фрэнк Остирейч и Фред Най. Остирейч был секретарем, а Най – казначеем – все генералы, рядовых, видимо, не сохранилось. А в апреле 1898 года в клубе было двадцать три рядовых. Или, точнее, двадцать три молодых человека, которым не было и двадцати либо двадцать с небольшим, и все они были членами развлекательно-спортивного клуба в Нью-Эссексе под названием «Счастливые ребята». В 1898 году еще не существовало подростковой преступности, и поэтому термин «развлекательно-спортивный клуб» вовсе не подразумевал шайку хулиганствующих элементов. Эти «Счастливые ребята» на самом деле были баскетбольной и волейбольной командами, и собирались они в пустующей лавке, в той же самой, что и нынче, на Ист-Бонд-стрит, где по пятницам вечерами бывали танцы, а в будни встречи с любимыми девушками.

Итак, в 1898 году, когда Соединенные Штаты Америки несли большие экономические потери на Кубе из-за революций, партизанского движения и размещенных в городах гарнизонов испанских войск, когда Соединенные Штаты начали завоевывать авторитет в Западном полушарии и осознавать значение Кубы для Центральной Америки, где планировалось строительство канала, одновременно случилось два события: Уильям Рандольф Херст опубликовал письмо испанского посла в Вашингтоне его приятелю на Кубе, в котором автор письма в весьма нелестных выражениях отзывался о президенте Мак-Кинли, и линейный корабль Соединенных Штатов «Мэйн» затонул при входе в Гавану. Общеизвестно, каковы наши отношения с Кубой; вечно случается то одно, то другое. 24 апреля Испания официально объявила войну Соединенным Штатам, на что американский конгресс ответил, что обе страны находятся в состоянии войны еще с 21 апреля.