Страница 7 из 14
Вдруг он услышал смех. Прикрыв рот ладонью, Леночка давилась от хохота.
– Чего смеешься?
– Потому что смешно… – ответила она. – Представляешь, если я расскажу, какой ты в постели?
«Ну и сука!» – подумал Егор.
В эту минуту жизнь представилась зыбким трясинным болотом. Куда ни ступи – всюду земля уходит из-под ног.
Ермаков хотел сказать ей что-нибудь резкое. Что никакая она не Леночка, а давно уже Елена Владимировна; что глупая она, злая и толстая баба; что только сумасшедший может после такой девушки, как Яна, желать близости с ней… Но ничего этого он не сказал. Лишь улыбнулся виновато… В конечном счете – сам все затеял. Так что и обижаться не на кого.
Возвращаясь домой по темным вечерним улицам, Егор вспомнил стихи восточного мудреца.
Глава 5
Ермаков решил навести порядок на лестничной площадке. Он подмел пол и, набрав воды, принялся влажной тряпкой обтирать шершавые бетонные ступени… За этим занятием и застала его соседка Мария Семеновна.
– Егор! – удивилась она. – Ты чего с утра пораньше?
– Да вот… Надо, думаю, помыть… А то ведь грязь…
– Откуда же грязь? Позавчера только Люся убиралась.
– Люся? Из шестьдесят девятой, что ли?
– Зачем!.. Люся – наш дворник. Она каждую неделю лестницу подметает, и два раза в месяц – моет.
– А я и не знал…
– Так ты в это время на работе.
– Чего ради я тогда мучаюсь?
– Вот и я думаю: какая муха тебя укусила?
Егор опустил тряпку в ведро и, усмехнувшись, ответил:
– Сосед.
– Что?
– Говорит, будто один он только лестницу моет. Вот я и решил поучаствовать. А то как-то неудобно.
– Это Юра, что ли?
– Не знаю, как его зовут.
– Болтун! Видела как-то раз с тряпкой. Блажь это все, вот что… Шибануло в мозги – потом прошло.
– А я уж хотел дежурство по площадке организовать. Чтобы мыть по очереди… Он еще обижался, что никто кроме него перегоревшие лампочки не меняет.
– Нахал! Сама сколько раз новые вкручивала. И Петровы тоже…
– Но я-то, действительно, ни одной не сменил.
– Подумаешь! Этим коммунальщики должны заниматься. Кстати, ты бы, Егор, как-нибудь зашел, напомнил им насчет потолка. А то ведь они и забыть могут.
– Обязательно напомню! – пообещал Егор.
Сквозь густую листву просвечивало полуденное солнце, веселые яркие блики слепили глаза… Егор брел по узкой парковой тропинке. Грустные мысли одолевали его. Он размышлял о бренности человеческих чувств, о том, что все неизбежно проходит. И было горько от того, что любовь распускается и живет, подобно этим листьям на деревьях, а потом неизбежно гибнет… Вслед за летом всегда наступает осень. Ничего не поделаешь с этим. И в отношениях между людьми – тоже… И люди сбрасывают прежнюю любовь, как дерево сбрасывает обветшавшие листья, с легкостью забывая минувшее, чтобы потом, когда придет время, полюбить снова…
«Но я не такой, как все! Должно быть я из породы «вечнозеленых». Сила моей любви неподвластна времени! Я могу любить вечно!.. Только кому это нужно?»
Ермаков ощутил, как застучала кровь в висках, и невольно ускорил шаг.
«Есть ли где-нибудь на земле женщина, способная чувствовать так же, как я? Умеющая любить так же преданно и так же безумно?»
Конечно, он понимал, что все эти метания – всего лишь агония попавшей в ловушку жертвы. Пока он окончательно не расстанется с Яной, никто другой не сможет занять в душе ее место. Ермаков слишком хорошо знал себя… Для того, чтобы снова влюбиться, надо были оборвать эти «вечнозеленые листья» прежней любви, сжечь их в огне бессонных ночей, и только потом, когда все сгорит дотла и пепел остынет, можно будет надеяться на новую встречу… Но это так больно! День за днем выжигать ее из груди, рвать по живому! И эта пытка не на месяц, и не на два…
«Господи, как я устал от этих обретений и потерь! Каждый раз одно и то же…»
Никогда еще за всю свою жизнь Ермаков никого не разлюбил первым. Он просто не знал, как это делается… Если Егор говорил женщине «Люблю!» – то все другие переставали для него существовать. Он боготворил свою избранницу, она становилась центром вселенной. Ему было совершенно непонятно, как можно, любя одну – увлечься другой. Пусть даже самой-самой… Это исключалось, и не по каким-то там нравственным соображениям. Просто так была устроена его душа… Казалось бы – живи и радуйся! Но, увы, неизбежно кончалось одним: сначала проскальзывал холодок отчуждения, затем утрачивалась искренность отношений, потом приходила боль… Страдая и мучаясь, любовь истекала слезами, как кровью, и, в конце концов, погибала. А он, чтобы спастись от тоски – пускался во все тяжкие… Но что ему оставалось?
Егор заметил, что идет уже вдоль шумной улицы. Мимо с фырканьем проносились машины, сновали туда-сюда прохожие, на углу, возле школы, гомонили дети… Ермаков поднял голову и остановился.
«Надо же!.. А ведь совсем не хотел идти сюда. Ноги сами привели»
Егор стоял перед входом в универмаг, где работала Яна, и не знал, что делать. Пройти мимо?.. Нет, это было выше его сил. Он слишком давно ее не видел.
Поднимаясь по ступенькам, Ермаков ощутил внезапное беспокойство. От волнения у него закружилась голова «Я спокоен. Я совершенно спокоен», – внушал он себе, пытаясь унять нервную дрожь.
Именно здесь, в этом магазине, два года назад все и началось… Егор часто заходил сюда, чтобы сделать кое-какие покупки. Однажды, прогуливаясь по этажам, обратил внимание на молоденькую стройную девушку, торговавшую парфюмерией. Что он тогда купил у нее? Кажется, туалетную воду… Да, точно – маленький синий флакон в изумрудной коробке. Пока она доставала покупку с верхней полки, Ермаков успел, как следует ее рассмотреть. Девушка, без сомнения, чувствовала спиной изучающий взгляд, но, как будто нарочно, не торопилась. Подол короткого платья, приподнявшись вслед за рукой, открыл взору гладкие ровные бедра, обтянутые колготками телесного цвета. Было на что посмотреть… Однако запомнились ему не красивые ноги продавщицы, а то, как она двигалась. В каждом жесте, в каждом движении ощущались такая нежность и теплота, что казалось, будто девушка гладит воздух… На следующий день он пришел вновь и опять купил точно такую же туалетную воду. Девушка, узнав его, мило улыбнулась… Потом Ермаков появлялся здесь еще и еще, всякий раз покупая какую-нибудь мелочь. Так постепенно они познакомились. А какое-то время спустя – стали встречаться… Яна жила одна, в двухкомнатной малогабаритной квартире. Родители ее были далеко, на севере, где папа – офицер военно-морского флота – проходил службу. Перед своим приездом сюда Яна успела закончить кораблестроительный институт… Поначалу они виделись часто: гуляли, загорали на пляже, ходили по музеям, выставкам и кино. Иногда заглядывали в кафе и подолгу сидели за бокалом вина или чашкой кофе… И были еще вечера, полные необузданной страсти. Сплетясь телами, помногу часов подряд не размыкали они жадных объятий. Неиссякаемые ласки доводили их до исступления. Казалось, еще немного – и они погибнут, не в силах остановиться… Потом они лежали рядом, приходя в себя, пока новый порыв страсти не бросал их навстречу друг другу… Замечательная была весна. Впервые за несколько лет Ермаков снова почувствовал радость жизни. Просыпаясь, он улыбался оттого, что пытался и не мог воскресить в душе ту тягостную боль, которая не отпускала его раньше. Казалось, теперь всегда будет так… Но тихо и незаметно все куда-то ушло.
– А что, Лукошечкина сегодня не работает? – спросил он у полной черноволосой женщины, стоявшей в парфюмерной секции вместо Яны.
– Работает… Но в другом отделе… Гжелью торгует.