Страница 13 из 28
Речь идет о князе, и хотя наряду с новгородским упомянут и немецкий, но такая взаимность в данном случае имеет мало смысла, ибо никаких князей в ганзейских городах не имелось и в дальнейших договорах между Новгородом и немцами о них не упоминается, а новгородскому князю, заключающему договор, всегда противопоставляется немецкая Ганза или купечество Готланда. Очевидно, имеется в виду только Новгород, пребывание немецких купцов в последнем, их торговая деятельность в Новгороде.
Приведенные слова «аще боудет соуд князю» Срезневский понимает в смысле распри между новгородским князем и населением, которая нередко имела место и которая, по договору, не должна была затрагивать немецких купцов{134}. Однако о внутренних столкновениях в других источниках нигде не говорится, напротив, как мы увидим ниже, постоянно указывается на то, что война Новгорода с другими, странами и областями, т.е. такая, где князь и народ общими силами ведут борьбу с внешним врагом, не должна затруднять свободного отъезда немецких купцов. Гораздо правдоподобнее поэтому толкование Владимирским-Будановым слова «соуд» в смысле Божьего суда — смерти{135}: со смертью князя, заключившего договор, последний не теряет своей силы, что вполне соответствует дальнейшим словам о необходимости возобновления договора с преемником умершего князя, иначе «земля без мироу станеть». Международные соглашения того времени (как в России, так и в Западной Европе) обязательны лишь для тех, кто их заключает, но не для государства как такового, почему при перемене правителей необходимо было возобновление договора{136}.
Предположение, что договор этот регулирует торговлю немцев в Новгороде, по сравнению с которой активная деятельность новгородцев в виде торговли в Готланде и на континенте отступает на второй план, подтверждается и другими постановлениями договора. Таковы, например, ст. 2 и 3, трактующие об убийстве посла и купца. Здесь говорится, правда, как о немце, так и о новгородце; но вира в 20 гривен за посла и в 10 за купца вполне соответствует постановлениям «Русской Правды», различающей убийство привилегированного и простого человека. Такова ст. 7, устанавливающая за насилие над женой или дочерью свободного человека 40 гривен в пользу потерпевшей и столько же в пользу князя. Опять-таки фигурирует только новгородский князь, который здесь выступает в качестве судьи (позже он уже не выполняет этой функции), так что местом действия является снова только Новгород. На пребывание немецких купцов в Новгородской земле рассчитана и ст. 12, упоминающая только о немце, который отправляется на своем судне домой, но ничего не говорящая о новгородце, возвращающемся обратно «оже придеть в своие лодьи в немецкой домовь»). А из ст. 1 мы можем усмотреть, что немцы посещают уже в это время не только Новгород, о чем упоминается в ст. 1, но и другие русские города. Там разграничивается тяжба, которая «родится» в Новгороде, от тяжбы «вычоие зиемли в руских городех». В каких городах, мы это увидим из последующих договоров; во всяком случае немцы ездят и за пределы Новгорода, и в этом случае Новгород слагает с себя всякую ответственность за все, что может там случиться с ними «оу тех своие тяжа прашати, искати Новогороду не надобе»), — обычная оговорка в те времена.
Является ли приведенный договор конца XII ст. действительным договором, т.е. формально принятым обеими сторонами, неизвестно — о целовании креста в нем не упоминается, печатей не приложено. На практике он имел значение договора: в соглашении 1260 г., действительно заключенном, к которому он приложен (в оригинале он не сохранился), о нем упоминается как о старом праве: «А се старая наша правда и грамота на чемь целовали отци наши и ваши крест» (договор 1260 г. ст. 8); возможно, что при заключении мира в 1201 г. это и было подтверждено.
Только что упомянутый другой договор, заключенный между Новгородом и немецкими городами около 1260 г.{137}, вызван жалобами Любека на несправедливости населения, совершенные по отношению к нему, т.е. над немецкими купцами в немецком дворе в Новгороде. С этими жалобами он обращается к Ревелю, который в ответ на это заявляет, что он верен Любеку и немецкому купечеству. Об этом насилии, очевидно, и говорится в ст. 3 договора 1260 г.: «А в Ратшиноу тяжю платили иесмы 20 гривен серебра за две голове, а третью выдахом». В этом случае (Ратша — уменьшительное от Ратислава) уплачена обычная вира за двух убитых, а третьего самого выдали новгородцы. Но в связи с этим установлены еще и другие статьи, которые должны предупредить новые столкновения и обеспечить беспрепятственный товарообмен между Новгородом и немцами.
Последний и здесь подтверждается в начале договора (ст. 1): «Новгородцм гостити на Гоцкыи берег без пакости, а немцьм и гтом гостити в Новгород без пакости и всемоу латиньскому языку на старый мир». В противоположность рассмотренному выше договору 1195 г. это соглашение предполагает поездки новгородцев только на готский берег, но не на континент. То же самое говорится в ст. 5 договора: «а новгородцьм в становищи на Гоцком березе без пакости в старый мир» — на Готланде новгородцы имеют «становище», т.е. торговое подворье, об их недвижимости на Готланде упоминается и в проекте соглашения с ганзейцами 1371 г.{138} Напротив, немцы, как видно из договора 1260 г., торгуют и на острове Котлине (ст. 5), и в Кареле (ст. б), причем новгородцы отвечают за путь от Котлина до Новгорода лишь в том случае, если он совершается в сопровождении новгородца «А что ся оучинить и с Котлинг до Новагорода или из Новагорода до Котлинг немецкомоу гости, оже без посла поидоуть, то Новоугородоу тяжя не надобе в старый мир»). Это обычное средневековое правило: город или государь принимает на себя ответственность за случаи ограбления купцов, если их сопровождает конвой (или они имеют заменяющие конвой конвойные грамоты); в этом случае купцам возмещаются понесенные ими потери.
Такое ограничение активной торговли новгородцев одним островом Готландом и, напротив, расширение деятельности немцев подтверждается и соглашением 1269 (1270) г. Мы имеем здесь два документа, из которых один составлен немцами, другой, являющийся как бы ответом на него, новгородцами — в каких пределах они были утверждены впоследствии, неизвестно. В четвертом договоре Новгорода с Михаилом Ярославичем от 1304 г. упоминается о посланиях немецким городам, скрепленных крестным целованием; быть может, это и было утверждение договора 1269 г.
Этот договор 1269 или 1270 г.{139} также трактует лишь о свободах новгородцев, посещающих Готланд, — им гарантируются те же права, что и немцам и готландцам в Новгороде. По-видимому, и ст. 23 о новгородском после, убитом за морем, имеет в виду путешествие в тот же Готланд, а не в какие-либо иные местности. Это толкование согласуется и со ст. 10, где говорится о долгах новгородцев только в Готланде. Наконец, о незначительной активной деятельности новгородцев свидетельствует то, что, как видно из ст. 1, они отправляются даже в Готланд на немецких судах, следовательно, собственных судов не имеют. Это указание крайне умаляет роль новгородцев в торговле. Все сколько-нибудь значительные торговые города того времени владеют собственными судами; при отсутствии их торговля с другими странами и городами немыслима.
В противоположность этому интенсивность торговой деятельности немцев растет. С конца XII ст. до 60-х годов XIII ст. она сделала значительные успехи; это можно усмотреть из сопоставления упомянутого договора конца XII ст. и договора 1269 г. В последнем немцы требуют, чтобы новгородцы принимали на себя ответственность за благополучное путешествие ганзейцев, начиная от острова Бьорко, новгородцы же согласны отвечать только за путь начиная от Котлина по Неве, Ладожскому озеру и Волхову. Сарториус-Лаппенберг и Андреевский объясняют последнее тем, что власть Новгорода над островом Бьорко в это время уже была слаба ввиду завоеваний шведов в Финляндии и появлении датчан у Наровы и т.д., так что они ручаться за безопасность в этих местах не могли{140}. В предыдущем договоре 1260 г. (ст. 5) упоминается только «зимний гость», т.е. немецкие купцы, которые приезжали осенью и оставались, как видно из постановления 1338 г., до последнего санного пути или до открытия первой навигации. В договоре 1270 г. наряду с «зимнем гостем» появляется впервые и «летний гость» (ст. 1 и 2), который может пребывать «до последней навигации или до первого санного пути»{141}. Это ограничительное постановление самой Ганзы, но вполне соответствующее характеру торговых сношений в ранние эпохи, когда иностранные купцы допускаются лишь на известный срок и по истечении его и по выполнении своих операций обязаны уехать обратно, постоянно же селиться им еще не дозволяется. Во всяком случае, присоединение теперь новой группы ганзейских купцов, которые ежегодно сменяют первую, свидетельствует о расширении торговли немецких городов с Новгородом. Последняя совершается теперь не только зимою, как это было раньше, но и летом, происходит в течение всего года.